Олег Кашин о том, почему он не стал отвечать Григорию Ревзину

Знаменитая статья Григория Ревзина о том, что Собянин молодец, а интеллигенция — дура, готовая терпеть кнут, но отказывающаяся от пряника, — эта статья ведь была адресована персонально мне, Олегу Кашину. Я понимаю, что это скорее случайность, чем что-то большее, но формально Ревзин отвечал на мою статью об авторитарной модернизации Москвы, которую мы обсуждали в одном из предыдущих выпусков нашей программы, и еще на статью Андрея Архангельского, который пришел примерно к тем же выводам, что и я. То есть Ревзин написал мне публичное письмо, и законы полемики и хорошего тона подразумевают, что я тоже напишу ему ответ, но, как можно убедиться, никакого ответа ему я не написал, и сейчас попробую объяснить, почему.

Несмотря на то, что мы сколько-то лет работали в одной газете и, под конец моей карьеры, даже на одной и той же позиции, я не могу представить себя разговаривающим с Ревзиным как с равным, это невозможно. У каждого есть какие-то писатели, повлиявшие на нас сильнее всего. Писателями по умолчанию называют людей, которые пишут толстые художественные книги, но это такая же глупость, как и, например, та, которая ставит знак равенства между журналистом и репортером (я на каком-то этапе устал спорить с теми, кто говорит, что я не журналист, потому что пишу только колонки). Так вот, Ревзин для меня именно такой писатель, и дело даже не в архитектуре, которая считается его журналистской специализацией — да, на все красивые и некрасивые дома, на городскую среду, на планировку улиц я смотрю глазами читателя Ревзина, но его тексты о домах и о городе — они же и об истории, и о человеке, и о культуре вообще, и об образе жизни, то есть обо всем на самом деле. Вот этот взгляд на мир — я учился ему в том числе у Григория Ревзина, я не представляю себя без него и его текстов.

Любимые писатели — да даже и любимые певцы или актеры, неважно, — обладают таким опасным свойством, что, если ты любишь то, что они делают, ты как-то сам собой начинаешь дорисовывать их образ и воспринимать их как носителей истины, в том числе моральной, нравственной. И это уже синдром поклонника — когда ты с ужасом обнаруживаешь носителя истины снимающимся в рекламном ролике того товара, про который ты точно знаешь, что это плохой товар. Когда моральный авторитет начинает тебе доказывать преимущества морального релятивизма, ты просто теряешь почву под ногами, потому что ты опирался на авторитет, а релятивизм — он же именно о том, что опираться вообще ни на что не надо.

И вот именно об этом, а не о тротуарах и не о плитке я мог бы написать в своем ответе Григорию Ревзину, но такой ответ прозвучал бы как стон разочаровавшегося поклонника, а это всегда и в любом случае какая-то совсем пошлятина. Если бы это было моей персональной проблемой, я бы не стал ею с вами делиться, но это не только моя проблема; попробуйте вспомнить, когда у нас была какая-нибудь шумная публичная полемика, в которой люди бы спорили между собой, не становясь по итогам врагами и, совсем уж фантастика, переубеждая друг друга? Такого не бывает, не предусмотрено это у нас. В споре о Собянине и интеллигенции Григорий Ревзин представляет сторону Собянина, и чтобы он перестал ее представлять, он должен как минимум уйти из института «Стрелка» или расторгнуть его контракты с собянинской мэрией — а это уже совсем не вопрос аргументов и убеждений, это что-то другое, но если возражать Ревзину именно с такой точки зрения, он сочтет это переходом на личности, и будет прав. И вот как быть? А никак. И поэтому лучше не спорить, а просто отнестись к этому эпизоду из жизни любимого писателя как к такой грустной страничке его биографии — пройдет сорок лет, и я в мемуарах напишу о Ревзине, что вот, мотало его, мотало, даже такого Собянина, если помните, взялся однажды защищать, черт знает что.

Просто у нас сейчас именно так общество и устроено — сидит Ревзин в «Стрелке» и сочиняет тротуары для Собянина, сижу я на «Дожде» и рассуждаю о чем-то, а еще кто-то сидит на Первом канале, а кто-то в партии Парнас, а кто-то в тюрьме — все, в общем, на своих местах, но никакого общества из этих разрозненных людей не получается. И вот моя гипотеза состоит в том, что вся проблема и связана с тем, что эти разрозненные люди не умеют между собой разговаривать. Текст Ревзина, кстати, местами довольно хамский — он, если помните, сравнивает пешеходов со стадом баранов, и скажите мне — как должен звучать ответ на вот это «Ты баран»? Здесь невозможен корректный ответ, здесь невозможен разговор, здесь невозможно общество. Именно поэтому Собянин всегда будет класть свою плитку, и не только Собянин, и не только плитку. Вот это и есть реальный предмет того спора с Григорием Ревзиным, в который я, кажется, все-таки вступил.​

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции​