Миф о журналистике: был ли смысл делать расследование о ЧВК в Африке

Вокруг темы с гибелью Орхана Джемаля, Александра Расторгуева и Кирилла Радченко я так хожу неуверенно — ну что тут скажешь, чтобы не срываться в посмертную раздачу советов, на которую никто не имеет права, или на обличения, которые тоже, в общем, выглядят крайне сомнительными этически. Но что отдельно не дает покоя — вот хорошо, сняли бы они это кино, вернулись бы живыми, и, может быть, даже на Дожде бы его показали, и вы, включая Дождь, подумали бы — блин, какое-то документальное кино, длинное и наверняка скучное, ну-ка, что там по другим каналам.

А я бы — дал ссылку на это кино у себя в соцсетях и написал бы, что вот, посмотрите, очень интересно, хотя сам бы, конечно, тоже смотреть не стал. Должен признаться, что именно так я время от времени и делаю — понимаю, что коллеги старались, но сам не имею ни малейшего желания ни смотреть, ни читать.

Потому что если в большом лонгриде или тем более фильме есть что-то важное, это важное в любом случае станет новостью на нескольких ресурсах, которые я читаю — на том же РБК или Медузе, — и потом расползется по соцсетям. И если бы в фильме Джемаля и Расторгуева было бы показано, как наемники Вагнера охраняют золотые прииски, в лентах была бы именно такая новость — мол, охраняют. И еще один вопрос — насколько важна и значима именно эта новость, и что в ней интересного.

Мы живем какими-то мифами о журналистике. О расследованиях, которые могут менять ход истории, о страшной правде, которая, если ее раскрыть, может вызвать всеобщее потрясение, но по факту происходит так, что мы и сами заранее в курсе, что все плохо, и к черту подробности. Противоречие между нашим представлением о журналистике и тем, чем она уже сейчас стала — это отдельная и очень важная проблема, о которой я попытался написать для Republic.

И в государственном, и условно независимом, и в действительно независимом СМИ редакторы бы на идею Джемаля о расследовании про «Вагнера» отреагировали одинаково — мол, да зачем это, не нужно, неинтересно. И репортеру в этом случае тоже остается только один путь — вот в ту полулегальную пропагандистскую редакцию, чьи организационные недостатки компенсируются смелостью и эмигрантскими деньгами.

Журналистика, — да, наверное, пока не вся, но, по крайней мере, та, которой занимался Орхан Джемаль, — будучи вытесненной из, назовем его так, основногомедиапространства, то есть из того, в котором сейчас сосуществуют и ТАСС, и РБК, и «Комсомолка», и «Дождь», — находит себя где-то между проектом «Ешкин крот» и проектом «Правозащита Открытой России». Оттуда, где жизни нет, она уходит туда, где жизнь странная, и в конце концов погибает. Если бы для больших СМИ существовала тема Пригожина, все сложилось бы иначе, но если бы тема Пригожина существовала для больших СМИ, то есть если бы не было этих восемнадцати лет истории отечественных медиа с зачистками, увольнениями, переформатированиями, спорами хозяйствующих субъектов — понятно, что это была бы другая страна, в которой и Пригожина как военно-политического субъекта просто не существовало бы. То есть это на самом деле одно и то же явление — «Вагнер», воюющий в ЦАР, и единственная, — вот такая, — редакция, которая не боится этой темы, и смерть как итог командировки.