«Мертвая земля, населенная живыми людьми»: почему война в Донбассе никому не нужна

Тема донецкой войны в этом году уже совсем не первополосная, но это несправедливо, потому что ничего более серьезного с нами во все постсоветские годы не происходило. В последние дни года в Донбассе менялись пленными — от ожидаемого «всех на всех» остался, по сути, только внутренний обмен украинскими гражданами, потому что граждан России, сидящих в украинских тюрьмах, и украинцев, сидящих в России, вероятно, берегут для какого-то более серьезного случая — можно даже предположить, что предвыборного. То есть украинец Сенцов пока в российской колонии, а наш солдат Агеев сидит на Украине, и это отвратительно. Ну и с этим декабрьским обменом тоже такой контраст, когда освобожденных украинцев торжественно встречает президент страны, а освобожденных — вот даже ведь и не скажешь, что россиян, просто пророссийских граждан Украины, и это тоже само по себе жутковато звучит, они и наши, и не наши по всем формальным признакам, — так вот, их никто не встречает и, может быть, никто не увидит. У нас есть один автор, который постоянно пишет одну и ту же фразу — «Родина всегда тебя бросит, сынок», — и это как-то совсем грустно, особенно если учесть, что он, конечно, прав.

Подводить итоги этой войны можно каждый день, она еще не закончилась, но, листая свои тексты о Донбассе, я выбрал февральский. В конце января, и об этом уже все забыли, под Донецком было очередное обострение, обстреливали Авдеевку, и говорили, что это как-то связано с тем, что администрация Трампа, только что пришедшая к власти, пока не поняла, как ей относиться к этой войне, и вот воюющие стороны устроили такое показательное выступление с настоящими трупами и разрушениями. Об этом в начале февраля я написал для Republic.

Не так ⁠давно Донбассу было модно обещать судьбу Приднестровья, но ⁠пока это больше похоже на Карабах, когда затянувшаяся политическая неопределенность и спорный ⁠статус территории сопровождаются ⁠не взаимным равнодушием сторон, ⁠как в Молдове, а перестрелками при каждой первой возможности и никуда не девающейся угрозой большой войны. Но и сравнение с Карабахом несколько ущербно – в закавказском противостоянии обе стороны по крайней мере воспитаны в пусть и надуманном, но все же в духе фанатичной привязанности к сакральной для каждой из стран местности, а здесь само слово «Коксохим» (обстреливаемый завод в Авдеевке, от которого зависит теплоснабжение города) звучит так мрачно, что едва ли даже самое патриотичное сердце забьется быстрее при его звуках. Мертвая земля, населенная живыми людьми, – так, наверное, будет правильно назвать Донбасс сейчас. За три неполных года война приобрела самый дистиллированный вид, лишенный любых украшений в виде берущих за душу лозунгов, понятных формул, всемирного интереса и очевидной финальной точки, за которой будет гарантированный мир. Все это потерялось где-то в 2014 или 2015 году, и осталась только война, бесконечная, бессмысленная и совсем не берущая за душу.

Ставшее массовым в России отношение к живым людям как к статистам из телевизионных сюжетов, всеобщая готовность переводить разговор о войне на язык выдуманной геополитики, равнодушие к погибающим и отсутствие интереса к тому, участвует ли в конфликтах российская армия, и если да, то на каком основании, – все это не могло не изменить российское общество, и неизвестно еще, кто травмирован сильнее, – кто плакал на похоронах или кто прожил день похорон, вообще никак о них не думая и ничем не интересуясь. Вместо русской весны – русская зима, но когда ее снег растает, грязь и кровь, незаметные сейчас под ним, еще сыграют свою роль.