Журналист 2018 года — Леонид Парфенов. Победа заслуженного классика — это плохая новость для современной журналистики

Итак, журналист года у нас — Леонид Парфенов. И понятно, в чем здесь реальная новость: по итогам 2018 года довольно широкая и разнообразная аудитория присуждает почетный титул человеку, в чьей более чем тридцатилетней карьере его видеоблог, заведенный в этом году, в любом случае не будет главным профессиональным достижением.

Я сейчас пытаюсь формулировать очень осторожно. Вообще Парфенов, может быть, наименее удобный из всех возможных героев такого как бы поздравительного текста. Писать о нем хорошо в 2018 году неловко, а чтобы писать о нем плохо — этого он не заслужил. Но вообще да, его победу в нашем голосовании я считаю плохой новостью. Это как если бы, допустим, в 1969 году читатели «Нового мира», «Октября» и «Юности» одновременно выбрали писателем года Михаила Шолохова. Ну, в самом деле, вот у него как раз вышли «Они сражались за Родину» — нестыдный текст и тема хорошая. Но понятно, что это был бы приговор сразу всем — и Солженицыну, и Кочетову, и Аксенову, потому что если заслуженный классик в общем зачете побеждает актуальных героев, то это не столько победа классика, сколько поражение остальных.

 «У меня нет привычки к самоанализу»: Леонид Парфенов о победе в голосовании за «журналиста года», прибыльности «Парфенона» и успехе Дудя

Кашин.Гуру

01:01

Вторая новость про Парфенова в 2018 году — уже менее спорная, а даже хорошая. Превращение звезды телевидения в звезду YouTube — в любом случае здорово, причем и как свидетельство конвертируемости телевизионного человека, и как доказательство открытости ютубовского мира, который, как и всякая состоявшая субкультура, обречен на воссоединение с культурой «всех остальных». Это наверняка не нравится снобам, но их слушать не надо. Субкультура, которая сопротивляется интеграции, рано или поздно превращается в Грушинский фестиваль, поэтому и Парфенов, и, скажем, Киркоров (с которым они, кстати, как раз под новый год пели дуэтом по-болгарски), или даже Золотов помимо прочего, спасают от изоляции и деградации тот мир, в котором живут Ивангай и BadComedian, если я сейчас правильно называю подходящие, то есть модные имена из того пространства, за которым сам не слежу.

При этом называть Парфенова с «Парфеноном» трендсеттером было бы преувеличением, оскорбительным прежде всего для него самого. Нет, он, безусловно, гость в мире Ивангая, и даже по отношению к Дудю (второе место в нашем голосовании, а в прошлом году было первое) он сейчас младший коллега, несмотря на все заслуги и регалии. Но — и это уже преимущество Парфенова — он действительно может позволить себе не быть трендсеттером в том, чем занимается, потому что его трендсеттерство давно живет какой-то отдельной жизнью, слабо связанной с тем, что он делает сейчас.

И нет, здесь речь не о телевизионном языке и интонации, их-то тиражируют так давно и много, что это даже перестало быть заметно — ну да, в России в каждом телевизионном человеке, работающем в кадре, живет Парфенов 2002 года, но рассуждать об этом сейчас было бы таким неприятным искусствоведением типа поисков влияния Родченко на советский плакат конца сороковых или следов Корбюзье в архитектуре тех же лет, то есть следы-то точно есть, но критически много всего остального поверх них.

Но ведь и помимо телевизионного языка Парфенов — первопроходец нескольких других, более важных и актуальных, чем телевизионный язык, медийных трендов, свойственных именно нашему времени, концу десятых.

Люди из «Коммерсанта» или других больших СМИ, уходящие сейчас в «Батеньку», «Такие дела» или еще куда-нибудь, что еще несколько лет назад проходило бы по категории блогосферы, вряд ли задумываются, что их дорогу протоптал Парфенов, ушедший в 2004 году с НТВ в «Ньюсвик». Понятно, что это был не совсем «Батенька», но все же стать из общенациональной телезвезды номер один редактором маленького журнала — это был головокружительный дауншифтинг, обусловленный прежде всего удушением прежнего телевидения, то есть внешними и очень неблагоприятными причинами. О том периоде «Ньюсвика» общеизвестных героических воспоминаний, кажется, нет, но это было время, когда в России еще существовали бумажные еженедельные журналы и культура их потребления, и парфеновский журнал был тогда едва ли не лучшим. Более культовый (и это отдельное безобразие — читатель чаще всего не различает этих оттенков) «Русский репортер» был создан сурковским Кремлем во многом как ответ «Ньюсвику», ветераны которого сейчас разбросаны по самым приличным местам от «Блумберга» до «Ведомостей», то есть парфеновский журнал оказался еще и школой. В любом случае уходить из больших СМИ в маленькие не в формате «спился, деградировал и устроился в районку», а «ну, если у вас там цензура, пойду туда, докуда вы еще не добрались» — это Парфенов, и это важно.

Второй парфеновский тренд — то, что он делал и делает «не про сейчас», то есть фильмы, тома «Намедни» и всякое более неочевидное типа передачи «Какие наши годы», которую, кажется, мало кто помнит. Тогда это выглядело как понятный эксклюзивный компромисс, предложенный человеку, чью ценность и уникальность понимают даже его гонители и душители. Допустим, интервью у вдовы Яндарбиева твой корреспондент больше не возьмет, но если ты хочешь про Прокудина-Горского — то пожалуйста. Сейчас, когда Филипп Дзядко комментирует на ТВ-3 фильм «Мимино», Юрий Сапрыкин пересказывает на «Полке» роман «Мастер и Маргарита», а вся «Афиша» позднейшего трабуновского извода что-то делает в «Яндексе», тот эксперимент с «историческим» Парфеновым кажется чем-то вроде гагаринского полета — запустили в неизвестность, убедились, что выжил, и с тех пор все летают. Как говорится, «Мы не можем жить без космоса» (кстати, отличный мультфильм и тоже в каком-то смысле про журналистику). Отступление от актуального к вечному в условиях, когда в пакете с актуальным идет недопустимое — это тоже Парфенов. И «Арзамас», и «Полка», и другие проекты того же рода идут по протоптанной им дороге, об этом тоже не стоит забывать.

И третий парфеновский тренд, самый спорный, но делать вид, что его не было — еще хуже. 2001 год и тот вполне исторический выбор, который он сделал, оставшись с Кохом и Йорданом на захваченном канале. Тут есть несколько амортизирующих аргументов — во-первых, йордановский период, если смотреть на историю НТВ ретроспективно, выглядит лучше всего, что происходило с этим каналом за 25 лет его истории, а во-вторых — страшно (и, слава Богу, невозможно) представить себе Парфенова солдатом или офицером «уникального коллектива», и право же, если бы тот поток, который унес их всех, привел его сейчас на канал «Прямий» или даже хотя бы на RTVI — кому бы от этого было хорошо? Тот его спорный выбор дал нам того Парфенова, которого мы знаем и любим (из всего, что существовало под брендом «Намедни», самое бесспорное и великое — именно еженедельная передача 2001-04 гг., «Намедни» девяностых забыты прочно, а первоканальных фильмов не было бы уже как раз без изгнания с НТВ), и это позволяет считать тот выбор оправданным. Но именно тот парфеновский выбор сделал возможной, например, карьеру Норкина — и если бы одного Норкина. «Двойная сплошная» в ее нынешнем виде изобретена на НТВ в апреле 2001 года. Диалектика.

То есть я хотел сказать, что всерьез журналистом года Леонида Парфенова позволяет считать не «Парфенон», а именно вот эти три тренда, им когда-то заданные — уход из больших СМИ в маленькие, уход от актуального к вечному, и уход от революционной принципиальности в поле компромисса ради того, чтобы делать то, что ты хочешь и что ты любишь. Три тренда, и в каждом слово «уход» — клянусь, я не думал об этом, когда начинал писать этот текст. И кстати, когда уход, потом уход, а потом еще раз уход — это ведь краткий пересказ сказки про Колобка.

И пусть YouTube не окажется Лисой.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.