Россия полковников Квачковых. Среди нынешних военных немало тех, кто тоже мечтает пострелять из арбалета по начальству

Когда я был потерпевшим по одному уголовному делу, у нас с Владимиром Квачковым был общий следователь, и в очередную нашу встречу, когда в деле Квачкова случился какой-то очередной драматичный поворот, я как раз был у следователя и говорю: «Ну чего вы деда мучаете, отпустили бы уже, он же безобидный совершенно».

Следователь со мной не согласился. «Как это безобидный?» — возмутился он и начал перечислять самые опасные свойства полковника — что он умеет, что может, чем опасен. Интонацию следователя я считал не сразу — ну да, стандартная ситуация, когда ты говоришь законнику про преступника, а тот тебе начинает доказывать, чем он опасен, и он сердится потому, что ты на стороне преступника. Но тут было другое — следователь, как я понял, даже обиделся на меня — не за себя, а за человека, которого я назвал безобидным дедом. Какой же он безобидный — это же крупнейший в стране специалист по диверсионным операциям, это легенда военной разведки — не помню все титулы, которыми следователь награждал Квачкова, но в какой-то момент его монолога сомневаться в том, что он восхищается своим подследственным, стало уже невозможно.

С Владимиром Васильевичем мы встречались однажды, от той встречи у меня осталась нарисованная его рукой схема покушения на Чубайса и надписанная Квачковым книга о военной доктрине и русской армии — он написал, что надеется, что мы вместе поработаем во славу России, и, откровенно говоря, — надеюсь, говорить об этом не уголовное преступление, — если бы такая совместная работа действительно случилась, я бы, наверное, был счастлив. Квачков рассказывал мне о своем аресте по первому делу, делу Чубайса — у полковника тогда вышел секретный двухтомник, то есть натурально два тома под грифом «Секретно», по теории спецопераций, и в тот день он ждал гостей на вечеринку по случаю выхода книги, но вышло все иначе. И когда через три года, выйдя первый раз на свободу, Квачков позвонил в исследовательский центр Генштаба — присяжные его оправдали, и по закону его нужно было восстановить на службе, — вместо самого очевидного в таких случаях «старик, ты же понимаешь» начальник спросил ветерана, когда он готов вернуться в свой кабинет. Квачков ответил, что хоть завтра, но назавтра оказались выходные, а потом нужно было получить на руки решение присяжных — вот пока он ждал бумагу, тогда мы и встретились, а что было дальше, я не знаю, но слабо верю, что ему удалось вернуться в свой генштабовский кабинет окнами на памятник Гоголю. Да и сейчас что-то мне подсказывает, что его свобода, даже если она наступит, будет не очень долгой и не безоблачной — сколько бы мы с вами ни шутили про арбалеты.

Воинствующий и деятельный радикал с, очевидно, действительно беспрецедентной боевой, научной и вообще профессиональной подготовкой, человек, чьи тайные поклонники одинаково органичны и одинаково ужасны и в Следственном комитете, и на телеканале «Дождь» — что-то подсказывает, что он совсем не уникален, и что среди тех, кто сегодня служит под началом тувинских ли фельдмаршалов, кремлевских ли поваров, кто смотрит на них как бы снизу вверх, но на самом деле сверху вниз — среди взрослых мужчин с сирийским и донецким опытом сегодня наверняка немало тех, кто не прочь и за Чубайсом поохотиться, и арбалет на какую-нибудь цель направить, и по Америке ядерной бомбой ударить, да и по Кремлю — все указывает на то, что таких людей много, их присутствие незаметно, но в равной мере их чувствуют и боятся и обитатели кремлевских кабинетов, и, условно, эховские ведущие — об одном из них Квачков мне тогда рассказывал, он приходил на «Эхо», и ведущий пытался его спровоцировать на какое-нибудь антисемитское высказывание, а он почти не поддался. Сейчас тот же ведущий, вспоминая об этом, называет Квачкова зверушкой — а я, ничего не могу с собой поделать, выбираю между одним и другим, не задумываясь. Я все знаю: насилие — зло, империя — зло, война — зло, и даже теория спецопераций тоже зло. Но этот дед мне нравится. Я желаю ему свободы и здоровья.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.