Кашин.Гейт и другие события недели: след ФСБ в расследованиях Навального и провал Путина на прощании с Алексеевой

На прошлой неделе мы говорили об эпидемии конфликтов в нашем фейсбуке, когда одна за другой случаются такие прямо ссоры между плюс-минус своими, более жесткие, чем обычно — Навальный нападал на Антона Долина, Пархоменко — на Нюту Федермессер. Это действительно какая-то новая, раньше так яростно не ругались, волна конфликтов, и для меня эта волна началась чуть раньше, когда на меня напала Евгения Марковна Альбац после моего эфира на «Эхе Москвы», когда я критиковал ее краудфандинговую кампанию — это вообще была странная история, я долго говорил про Альбац, потом вскользь упомянул об украинцах, и Альбац такая — Да как он посмел говорить об украинцах. Это, мне кажется, довольно смешно, но свой конфликт с Альбац я не решился поставить в один ряд с теми двумя другими, потому что там, как я уже сказал, ссоры между плюс-минус своими, а тут — ну если я скажу, что мы с Евгенией Марковной друг другу свои, это будет ну прямо совсем нелепостью. Альбац нападает на чужого, и люди, которые, подхватывая ее игру, делают вид, что значение имеет какая-то содержательная часть моего высказывания — про украинцев или про татар, или еще про что-то — такие люди лицемерят, а лицемерие, как не раз можно было убедиться, свойственно слишком многим людям вне зависимости от того, к какой партии они принадлежат.

Когда очередную программу на Дожде приходится, вопреки формату, начинать с продолжения фейсбучных ссор — это тоже, наверное, веха. Главный редактор Дождя Александра Перепелова даже опубликовала в фейсбуке специальное заявление по моему поводу в связи с моим двухминутным визитом в передачу «60 минут» на канале «Россия-1». В этом заявлении больше про Сенцова, чем про меня, а я как раз считаю, что все эти споры не про Сенцова, а именно про меня. Помните же историю с опросом Дождя? Понятно же, что не в блокаде было дело, а канал мочили по совокупности — вообще за все.

Но так или иначе — в заявлении Саши Перепеловой сказано, что я дам какие-то объяснения в эфире. И сейчас я их попробую дать.

Прежде всего. Акцент на Сенцове кажется мне манипуляцией того же рода, что и в предыдущем эпизоде с Альбац — во-первых, я бы так же охотно пошел в «60 минут», если бы там была какая-то другая тема, а во-вторых — те люди, которые меня сейчас проклинают за этот эфир, свои проклятия обесценили прежде всего тем, что и до этого эфира они про меня говорили и писали примерно то же самое. Вот знаете, как прокремлевские блогеры разочаровываются в Навальном? Каждый день разочаровываются, одни и те же люди пишут — я-то ему верил, а он вон чего. Сегодня так пишешь, вчера так писал, завтра так напишешь — ну и понятно, что верить этому невозможно. То есть спора о Сенцове тут нет, есть спор обо мне, и он продолжается уже месяц — ну то есть странно, когда каждый день какой-нибудь лидер общественного мнения по «эту» сторону пишет, какой я злодей, странно делать вид, что это разовый эпизод, когда нужно что-то просто объяснить, и все наладится — нет, это шельмование, это какое-то затянувшееся выяснение отношений, мне оно не нравится, конечно, но и делать вид, что его нет, я тоже не хочу.

Слишком много вот здесь, в этой среде — либерально-интеллигентской, как ее правильно назвать, — скопилось людей, наговоривших про меня столько всего, что исключает нормальное общение. На этой неделе количество этих людей и этих слов превысило, видимо, критический уровень, и мне захотелось посмотреть на этих людей не через монитор соцсетей, а из кабины бомбардировщика. В наших условиях кабиной бомбардировщика можно считать экран федерального телевидения, и я рад, что меня позвали именно в ту передачу, которую я всегда смотрю, которая мне нравится, и которую я много раз хвалил даже тут, на Дожде.

Кому все-таки интересно про Сенцова — у меня летом здесь же, на Дожде про него была подробная колонка, я говорил, что люди, защищающие его, прежде всего люди из художественной среды, вообще никак не учитывают политический контекст, в котором в нагрузку к «Свободу Сенцову» идет «Слава Украине», и чтобы этой нагрузки не было, нужно усилие, которого никто не предпринимает. Конечно, Сенцов не террорист, и репутация российских судов совсем не такова, чтобы верить каждому их приговору. Конечно, — и об этом я говорил на «России-1», — Сенцов должен быть обменян, причем не «все на всех», как гласит ставший почему-то модным лозунг, а конкретный Сенцов на конкретных русских, сидящих на Украине, прежде всего на Вышинского, о котором в той среде, с которой я ругаюсь, обычно никто не вспоминает. Я также напоминаю всем, что в тех же выражениях, что и сейчас Сенцова, многие у нас защищали Надежду Савченко, тоже считали дни ее голодовки — и чем тогда закончилось? Ее обменяли, она сидит в украинской тюрьме, ее редко вспоминают. Опыт украинского конфликта слишком нелинейный, чтобы относиться к нему как битве добра и зла.

Я прекрасно помню, что Дождь запрещен к вещанию на Украине, я помню, как многих совсем не пропутинских людей, в том числе совсем недавно журналистку Дождя не пустили на Украину, и я много раз говорил, что не понимаю, почему, если официальная Украина много раз прямым текстом и действиями доказывала, что не видит разницы между «хорошими» и «плохими» россиянами — я не понимаю, зачем многие мои знакомые до сих пор пытаются навязывать свою дружбу и симпатии тем, кто им не рад, и кто выстроил целую систему унизительных процедур даже для тех, кто хочет Украине добра. Я писал уже, что понятно, что среднетусовочная лояльность Украине сейчас несопоставимо ниже, чем в 2014 году, и сейчас, слава Богу, невозможно представить себе, как тогда, «марш мира» под украинскими флагами, но, как часто бывает с такими травмами, опыт этой постыдной лояльности до сих пор никем толком не отрефлексирован, все предпочитают его прятать и забывать о нем, а некоторые, как на вильнюсском форуме, о котором мы тоже поговорим сегодня, по-прежнему поют славу Украине. Украинский мейнстрим, к которому, кстати, принадлежит и Сенцов, четыре года настаивает, что идет война, что на войне все по-другому — и я не понимаю, почему сама очевидная логика — война, нас считают врагами, значит, мы и есть враги, — выглядит для кого-то настолько шокирующей.

Меня еще просили сказать, кого я называю «мы». Я и про это сто лет назад писал — почему-то «мы» в российской традиции принято привязывать к какому-то противостоянию, когда внутри одного общества есть «мы» и «они». Для меня партийного «мы» нет очень давно, и когда я говорю «мы», я имею в виду тот народ, к которому принадлежу, и к которому принадлежите вы. Себя, вас, всех, для кого Россия родина и родной язык русский. Кстати, в том числе и это есть национализм, который для многих почему-то считается ругательством.

Еще меня спрашивали о риске превратиться в Норкина — ну слушайте, Норкин для того и существует, чтобы на него смотреть и не повторять. Свои главные антипутинские тексты я написал в лоялистской «Свободной прессе», а самые антилиберальные речи произношу здесь, на либеральном Дожде — за что ему крайне благодарен.

Я не уверен, что такие подробные объяснения — это хорошо и нужно, но раз уж есть повод, будем считать, что мне было приятно это все говорить.

А теперь к колонкам.

Большой стиль эпохи: что Путин хотел сказать появлением на прощании с Алексеевой, а что в итоге получилось

Кашин.Гуру

Ну и передача у нас сегодня получается тематическая — обе колонки, о которых пойдет речь, тоже связаны с теми спорами, с которых я сегодня начал. И самая громкая колонка — о расследовании Навального про Золотова, третий или четвертый раз я об этой истории пишу, и, наверное, уже повторяюсь, но тут повод похвастаться — с самого начала я писал, что забудьте все, что вы знаете о Золотове. Он бывший охранник Путина, и ключевое слово «бывший», потому что у охранника главный капитал — личный доступ, и когда человек с личным доступом уходит на повышение, на самом деле он вылетает в трубу, потому что лишается своего главного капитала. Ровно так было у, если кто его помнит, Черкесова, который тоже был близок к Путину и в какой-то момент, как и Золотов, конвертировал свою близость в собственную силовую структуру — Госнаркоконтроль. Вот он такой выходит на этот рынок, на котором уже пасутся ФСБ, МВД, прокуратура — ну это примерно как на рынок водки выйти или на рынок оружия, съедят. Собственно, его и съели, и в какой-то момент, как и Золотов, он взвыл вслух, я думаю, многие помнят его статью про чекистский крюк, после которой карьера Черкесова закончилась навсегда.

И вот — честно, безо всяких инсайдов, без чего-то еще, моя гипотеза заключалась в том, что и у Золотова то видеообращение, над которым все смеялись — это такой отчаянный вой очень уязвимого человека, который настолько отчаян в том числе потому, что он не ожидал, что его мечта — стать настоящим генералом армии и получить в свое распоряжение новую силовую структуру окажется проклятием. Я писал, что Росгвардия — новое, молодое и никому, кроме Золотова, не нужное ведомство, которое совсем не к радости более опытных и взрослых конкурентов вдруг оказалось на этом рынке и по всей логике должно быть уничтожено — это нужно всем, и прежде всего самому главному, самому большому, самому хищному игроку, а именно Федеральной службе безопасности. Такая у меня была гипотеза, я называл Золотова силовой оппозицией, ну и, наверное, выглядел каким-то конспирологом или алармистом.

А на этой неделе РБК публикует статью о той самой компании «Дружба народов» из расследования Навального, и мы узнаем, что, оказывается, еще весной, за четыре или за три месяца до Навального, этими же закупками еды для Росгвардии заинтересовалась ФСБ, там есть специальный полковник Вертей, отвечающий за Росгвардию, начальник, ну, видимо, особого отдела — буквально отдел ФСБ по Росгвардии, так и называется. И вот этой едой первым заинтересовался он, по его запросу проверку начали ФАС и Главная военная прокуратура, то есть Навальный — мы не знаем, вольно или невольно, — в расследовании про Золотова шел по следам ФСБ. Мне это кажется настоящей сенсацией, потому что такая ситуация, по крайней мере, допускает связь между расследованием полковника Вертея и расследованием ФБК, а если допускает, то это стоит, по крайней мере обсуждать.

Это стоит обсуждать. Ну и начали обсуждать, то есть я написал эту колонку, в которой, помимо прочего, сказано, что Навальный не отвечает на вопросы, и Навальный ответил — что я какой-то непонятный человек из старого ЖЖ, про которого вообще никто не помнит, жив ли он, и чтобы напомнить о себе я пишу мурзилочную хрень. Ну, когда тебя спрашивают, жив ли ты, надо, наверное, дать какой-то знак в ответ — ну и мой ответный жест вы могли видеть по уже упомянутой сегодня «России-1».

И что еще хочу сказать, если уж у нас тема дня атмосфера ненависти в фейсбуке и около. Как такие вещи работают. Иногда про меня, да и много про кого, говорит по своему радио ведущий Соловьев. Ну то есть сидит и говорит — мразь, мразь, наверняка хоть раз слышали. И у него всегда в студии сидит девушка, у которой работа — хихикать и поддакивать, то есть это прямо так и звучит: мужской голос — «мразь, мразь». Женский голос — «хи-хи». И все споры, о которых мы говорим, устроены примерно так же. Навальный тебя ругает — это ладно, это Навальный, у него свои мотивы, он может быть злой, может быть прав, может быть неправ, что угодно. Ругает тебя он. А потом выходят его сотрудники и сотрудницы и, как та девушка у Соловьева, начинают своими пионерскими голосами поддакивать. И, как в передачах Соловьева самое противное — поддакивающая девушка, так и тут самое противное — вот тоже вот эти люди, которые теми же голосами поддакивали, когда Навальный меня хвалил. И если с Навальным рассудит история, то про этих людей все как-то и так ясно. Даже хочется нарочно помириться с Навальным, чтобы опять увидеть приветливые улыбки на лицах всегда согласных с ним людей, и тоже им улыбнуться.

Ладно. Мы же о Золотове — вот колонка про Золотова, издание Republic.

Утечка РБК про полковника Вертея более сенсационна, чем утечка о закупках еды для Росгвардии. О том, что в российских госструктурах воруют миллиардами, общество узнает регулярно и давно, это повторяющаяся сенсация. О том, что расследование Навального повторяет материалы ФСБ, общество узнает впервые, это сенсация беспрецедентная. Кто может поручиться, что своего полковника Вертея не было в других громких расследованиях ФБК – про Медведева, Шувалова, Чайку, даже Брилева?

И вот такая сенсация не нужна вообще никому. Для антинавальновской пропаганды Кремля Навальный или враг государства, и интересоваться нужно его западными, а не российскими связями, или жулик, вымогающий пожертвования у наивных фанатов. Сами фанаты настолько лояльны, что им достаточно объяснить, что это просто совпадение – бывает же, что разные люди приходят к одним и тем же выводам разными путями, вот и у Навального с полковником Вертеем вышло так же, ничего страшного. Золотову тоже такая сенсация не нужна, потому что она подразумевает репутацию человека, под которого копает ФСБ, а в его положении это не значит вообще ничего хорошего. Теоретически эта тема могла бы заинтересовать критически настроенных к Навальному оппозиционеров, но их, кажется, вообще не осталось – где Касьянов, где Каспаров, где, в конце концов, Собчак? Нет никого.

Тема с полковником Вертеем, от которой всем так неловко, должна уйти в песок как можно скорее. Золотов это понял первым и немедленно подал на Навального в суд, хотя раньше не собирался. Суд – это просто и понятно, есть истец, есть ответчик, и никакого полковника Вертея. Навальный, скорее всего, проиграет – все знают, как ведут себя суды при рассмотрении политических дел, здесь тоже все предельно понятно.

А что не понятно – того просто не было. Вот полковника Вертея не было.

Так, ну и еще на этой неделе агент Кремля Кашин расчехлился в связи с вильнюсским «Форумом свободной России». То есть, откровенно говоря, что расчехлился — это проблема номер два, и к ней позже, проблема номер один — что я выступил как халтурщик, потому что ключевую мысль своего текста о шестом вильнюсском форуме я почти дословно воспроизвел, взяв ее из своего же текста о первом вильнюсском форуме два года назад, а именно — что если на форум рвутся и мечтают его показать журналисты российских государственных СМИ, то значит, с этим форумом что-то не то. Просто это действительно повторяющаяся ситуация, и старожилы помнят, как на первом форуме какой-то оппозиционер приставал к корреспонденту «Вестей» с вопросом, нравится ли тому, извините, я цитирую, причем не полностью, нравится ли ему «сосать». А в этом году корреспондента уже Пятого канала облили вином и накричали на него «Слава Украине».

Собственно, тут весь такой очень понятный набор шаблонов, который даже неловко воспроизводить — сидят Аркадий Бабченко и Айдер Муждабаев и дискутируют, как они будут строить свободную Россию, и как бы выходить и говорить — друзья, а давайте поспорим, хорошо или плохо получается у Аркадия и Айдера дискутировать — ну, странно как-то. Конечно, хорошо, вопрос только,  для кого. Марк Фейгин там санкционные списки составляет, Андрей Илларионов придумывает новые санкции, ну и по факту список тех, кого нет, оказывается интереснее списка тех, кто есть. Навальнистов нет, людей Ходорковского нет, умеренных типа Гудкова нет, есть только те, которые хотят срочно отдать Украине Крым и не помню, что еще. Ну, такая повесть Довлатова «Филиал».

О вильнюсском форуме — моя колонка для Republic.

О коллаборационизме интеллигенции у нас принято спорить прежде всего в связи с ее сотрудничеством с властью. Коллаборация с западными госструктурами и теми НКО, которые во многих случаях еще жестче госструктур, традиционно выглядит как нечто заведомо нормальное – антироссийское сотрудничество воспринимается как новое издание антисоветского, а по его-то поводу особенных споров не было и у современников. Без цэрэушных радиоголосов у нас бы не было Солженицына, Галича, Довлатова и много кого еще. Но разница с нашим временем не только в том, что вместо Галича теперь Марк Фейгин, но и в том, что вместо СССР – обычное почти западное государство, лишенное тех советских признаков, которые делали оправданным антисоветское сотрудничество хоть с дьяволом. Советский тоталитаризм, советское безбожие, советская культурная изоляция, советская закрытость границ – все это задавало совсем другие рамки допустимого, чем те, которые могут быть оправданы теперь. «Большевики убили моих родителей, разрушили мой дом, а меня посадили в лагерь», – с таким анамнезом можно понять и простить хоть власовца, хоть послевоенного энтеэсовца. У современных российских изгнанников такого анамнеза нет, и когда они аплодируют предложению отключать российские банки от SWIFT или просто повторяют «надо сажать, надо закрывать, надо прекращать», выглядит это довольно мерзко.

Это действительно кристаллизация – среди людей, публично помогающих властям западных стран изобрести новые неприятности для России, все сложнее увидеть хотя бы немногих таких, кто желал бы добра России и ее людям.

Любой эпохе нужен собственный большой стиль, и эпоха создает его сама, часто вопреки воле тех людей, которым хотелось бы стать авторами этого стиля. Прощание Владимира Путина с Людмилой Алексеевой — как раз такое стилеобразующее событие, эталонное с точки зрения несовпадения того, что хотел сказать Путин, и того, что у него получилось.

Что хотел сказать — это вполне очевидно. Для власти, от которой в прямой или косвенной зависимости находятся примерно все в стране, каждый независимый голос в поддержку, даже очень тихий и умеренный, делается на вес золота. Давняя шутка Путина про Махатму Ганди была не такой уж и шуткой — поговорить ему действительно не с кем, кроме подчиненных, и потребность в собеседнике, который признал бы его великим и мудрым не по службе, а просто так, с каждым годом все сильнее бросается в глаза. Таких собеседников за почти двадцать лет царствования были единицы. В эти дни вспоминали Солженицына, памятник которому Путин открывал в тот же день, когда прощался с Алексеевой, еще есть Александр Сокуров, которого, не оценив масштабов, случайно атаковали петербургские полицейские, поставив тем самым на уши, кажется, всю вертикаль. Алексеева была третьим именем в этом ряду, а четвертого, кажется, и нет. Конечно, это имя будет очень дорого Путину.

Диссидентка старшего поколения, еще десять лет назад, даже меньше, активно участвовавшая в актуальной уличной политической борьбе — «Стратегию-31» чаще приписывают Лимонову, но нет, Алексеева была ее полноправным соавтором, более того, именно тем человеком, который переводил митинги на Триумфальной из истории уличного радикализма путинских времен в историю гражданского сопротивления вообще, причем, наверное, историю мировую, не только советско-российскую, — в последние годы своей жизни и как раз во многом благодаря Триумфальной эта женщина сделала несколько шагов навстречу власти, став для нее буквально тем собеседником уровня Махатмы Ганди, которого так не хватало. Главный комплекс любой авторитарной власти — отсутствие признания. И вот эти, которые на вес золота, великие независимые люди — Путину даже ведь не нужно, чтобы они его хвалили, ему достаточно, чтобы они не бросали ему в лицо «Тиран!» и чтобы не отрицали его право на существование.

Алексеева была именно таким человеком, и присутствие у ее гроба для Путина — одно из вот этих дефицитных доказательств, что он нужен кому-нибудь кроме тех, кто от него зависит, и что даже среди великих нонконформистов были те, кто мог разговаривать с ним не как с тираном, а, по крайней мере, как с человеком. Стоя у гроба Алексеевой, он пишет для себя и про себя абзац в учебнике истории — учебник толстый и подробный, но таких абзацев в нем критически мало, каждый дорог, каждый необходим.

Это — чего Путин хотел. А что получилось — все видели. Много ОМОНа, среди которого — почему-то в этом трудно сомневаться, — наверняка есть и те конкретные бойцы, которые восемь лет назад упаковывали Алексееву в автозак на Триумфальной. Аккредитация прессы через ФСО. Лев Пономарев, не отпущенный из спецприемника на основании того, что многолетняя совместная правозащита не может быть приравнена к родственности и близости, и суду непонятно, кем ему приходилась Людмила Алексеева. Женщина, выступавшая на гражданской панихиде, сказала, что ей это все напоминает оккупацию, ну и трудно с ней не согласиться — есть какие-то самые одиозные вещи, которых всегда можно избежать, но почему-то каждый раз не просто не получается их избежать, а власть нарочно держится буквально зубами за каждую из этих вещей — и с Пономаревым, и с ФСО, и с чем угодно. И тот абзац в учебнике, о котором мечтает Путин, обрастает самыми неприятными примечаниями и сносками, да и фотографии, чтобы они вызывали трепет и уважение, нужно будет кадрировать — чтобы в кадре не было омоновского камуфляжа, применительно к Алексеевой имеющего самые однозначные ассоциации. Большой стиль, для которого, в общем, все есть, сам собой становится мелким.

И разгадка этого несоответствия между тем, чего хочется, и тем, что получается, кажется вполне однозначной — они не чувствуют, что что-то не так, они не замечают, у них какая-то абсолютная глухота в этом смысле, феноменальная. Она их и погубит, конечно — больше нечему.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.