Вредные «бездельники»: почему закон о тунеядцах опасен для власти?

Если кто-то хочет увидеть живого тунеядца, то достаточно включить «Дождь» и посмотреть программу «Кашин.Гуру» — ее ведет самый настоящий тунеядец, то есть я. Моя трудовая книжка (кстати, раритетная, сейчас таких не делают — с гербом СССР на обложке, дубликат бесценного груза) уже четыре года хранится у меня дома, и все мои заработки в последние годы — это такая сезонная работа со сдельной оплатой, ничем не отличающаяся от труда тех людей, которые, например, собирают урожай на полях у фермеров. Собрал — получил деньги, не собрал — не получил. Самые трудные месяцы моей жизни — это те, которые наступают после того, как я уезжаю куда-нибудь отдыхать. Не поработал в этом месяце, затягиваешь пояс в следующем.

В глубине души мне бы, наверное, даже хотелось стать героем суда по делу о тунеядстве, чтобы судья строго спрашивал — «Почему вы нигде не работали?» — а я бы отвечал: «Я писал колонки!» Или: «А кто признал, что вы колумнист? Кто причислил вас к колумнистам?» — «Я думал, это от Бога». Благодаря Иосифу Бродскому и процессу над ним по делу о тунеядстве слово «тунеядец» воспринимается у нас вполне однозначно — это совсем не бездельник, это человек, чья деятельность не укладывается в заданные государством идеологические нормы, но не перестает от этого быть важной, а, наоборот, весит больше, чем деятельность многих встроенных в систему людей. И, прекрасно понимая мотивацию вице-премьера Ольги Голодец, переживающей о том, что в России слишком многие люди пользуются «социальной инфраструктурой», но не платят за нее, я при этом не понимаю, почему в правительстве нет ни одного человека, который предостерег бы и Ольгу Голодец, и всех остальных от опасности заигрывания с одиозными советскими словами, хотя эта опасность может обойтись государству гораздо дороже, чем те недособранные социальные взносы, о которых переживает вице-премьер.

В последние годы в России все спорные инициативы проходят примерно одинаковый путь — сначала о них пишет газета «Известия», потом официальные лица все опровергают, но тема уже занимает свое место в общественном мнении, и через какое-то время закон принимается. Собственно, сейчас мы наблюдаем эту промежуточную стадию — источники в правительстве опровергают существование законопроекта о тунеядстве, но ВЦИОМ уже фиксирует 45 процентов россиян, поддерживающих такой закон. Можно не сомневаться, что через недолгое время его примут, а слово «тунеядство» — оно уже вернулось в наш актуальный язык.

Еще один человек, которого советские судьи судили за непринадлежность к системе, сказал, что его разногласия с советской властью носят стилистический характер. Это известное выражение, многие повторяют его из года в год, но по-настоящему мы только сейчас можем оценить, что оно значит и как выглядит на самом деле. Именно это и впечатляет — до какой степени люди, управляющие Россией, существуют вне ее культуры, то есть любая идея у них оценивается только с какой-то самой утилитарной точки зрения, и, когда они говорят о тунеядстве, им не приходит в голову вспомнить суд над Бродским — его у них в головах просто нет. На месте Ольги Голодец мог быть какой-нибудь зулус, или марсианин, кто угодно — вот как-то так вышло, что власть в России принадлежит каким-то совсем другим людям, если сравнивать их с обычными россиянами. Это люди другой культуры, других ценностей, другого всего.

И мне почему-то кажется, что погубит их именно это. Не коррупция, не аппаратные интриги и не солдаты НАТО, а именно то, что в их системе координат нет тех ограничителей и красных линий, которые есть у любого человека русской культуры (у любого, даже если он сам об этом не думает). Назначая охранников губернаторами, они не вспоминают о возвышении и падении Коржакова, расставляя своих детей по хлебным должностям, они не слышат песню «Мальчики-мажоры», а когда на их повестке дня возникает тема «тунеядства», они не вспоминают о Бродском. Многое можно пережить и стерпеть, но вот когда власть до такой степени оказывается чужой — вот это, по-моему, самое невыносимое.