Кашин и соловьиный помет: почему Ургант может смеяться над Соловьевым, кто стоит за Поклонской, и как власти врут про «Зарядье»

Петербургский дом Матильды Кшесинской после Февральской революции был захвачен большевиками, которые разместили в доме свой штаб, и с балкона, на который когда-то выходила подышать воздухом балерина, Владимир Ленин произносил свои революционные речи. Если верить в мистику истории, то, наверное, можно сказать о проклятии Матильды, которое сто лет спустя выстрелило в российском политическом пространстве, превратив всеми забытую легендарную балерину в главное действующее лицо российских новостей 2017 года и главный источник самой пугающей нестабильности.

Самые грозные речи сейчас произносят те, кого традиционно принято называть либералами. Мне понравилось выступление кинокритика Виктора Матизена на радио «Коммерсантъ FM», я процитирую — «Надо приставить к кинотеатру полицейского с револьвером, который при малейшей попытке просто будет стрелять. Стрелять в террориста, потому что это терроризм. Наше государство обязано бороться с терроризмом и с его угрозами. Я не понимаю, почему нельзя привлечь госпожу Поклонскую к суду за провокационные высказывания». Может быть, это обидно прозвучит, но творческая интеллигенция гораздо легче подвергается манипуляциям, и условные рефлексы развиты у нее сильнее, чем у обычных людей. И мне кажется, что вот эта кровожадность и крики о терроризме — это как раз и есть то, на что рассчитывали авторы провокации, связанной с атаками на фильм «Матильда».

Сейчас все СМИ охотно общаются с таким Александром Калининым, человеком, называющим себя лидером движения «Христианское государство». Такой человек с бородой, который с удовольствием рассказывает, как его единомышленники будут поджигать кинотеатры. Я, наверное, циник, но вот эта борода, эти безумные тексты в сочетании с названием, которое калькировано с «Исламского государства», запрещенного в РФ — это же какая-то совсем дешевка, плод даже не спецслужбистского, а самого примитивного полицейского креатива. И это прежде всего диагноз нашей невзыскательной интеллигентной публике, которая готова верить любому самозванцу, если этот самозванец соответствует представлениям публики о реальности.

Чем яростнее идет борьба вокруг фильма Учителя, тем больше она похожа именно на провокацию, причем такую очень некачественную, когда конферанс Поклонской в сочетании с грозными речами каких-то мутных деятелей нам предлагают считать неконтролируемой стихией массового мракобесия. Это не мракобесие, это политтехнологии, и за Поклонской, которая производит впечатление вообще-то конца семидесятых человека робкого и испуганного, мне кажется, торчат уши ее думского начальника Вячеслава Володина, который уже почти год, с тех пор как он возглавил Госдуму, постоянно пытается превратить ее в альтернативный Кремлю политтехнологический центр, и история с «Матильдой», дословно повторяющая первый большой скандал володинских времен — дело Pussy Riot — выглядит настолько искусственно, что прямо стыдно за тех, кто принимает это все за чистую монету и начинает говорить на языке лозунгов о терроризме. Не ведитесь, не надо. Нет никакой Матильды, вас обманывают. Об этом моя колонка для издания Republic.

Алексей Учитель, судя по всему,  и сам не готов становиться героем и диссидентом – опытный деятель искусства, умеющий находить деньги на кино с помощью Владимира Винокура, подписант всех возможных лоялистских коллективных писем и вообще максимально системный человек, он ведет себя крайне невозмутимо и во всех своих очень сдержанных публичных комментариях старательно делает вид, что речь идет о личном конфликте с экзальтированной Поклонской, а вовсе не о противостоянии с системой. Такое ощущение, что во всем этом сюжете Учитель – единственный, кого не забыли предупредить, что все понарошку и что никто ни в какое мракобесие не скатывается, просто общественное мнение нуждается в эмоциональном разогреве накануне президентских выборов.

Православного фундаментализма не существует. Православного терроризма не существует. Православной общественности, готовой к какой-то самостоятельной активности, не существует.  Последние пять лет власть непрерывно, один за другим конструирует искусственные общественные конфликты, призванные создать иллюзию противостояния лоялистского большинства и критически настроенного к власти меньшинства, на которое навешиваются всевозможные ярлыки. Скандал с «Матильдой» – пустой, никак не связанный с запросами общества, искусственный конфликт, выстроенный строго по тем же шаблонам, что и предыдущие.

«Правда на стороне Урганта»: почему реакция Соловьева на шутку про «помет» выходит за рамки человеческой

Кашин.Гуру

Я даже немного горжусь тем, что даже в 2014 году, когда это было прямо по-настоящему модно, я не писал — ну, почти не писал, — ни о Майдане, ни о бандеровцах, ни о перспективах украинской власти — тема «что там у украинцев» мне всегда казалась неинтересной и ненужной русскому автору. Крым да, Донбасс да, а Киев — извините. Вот эти все истории типа «украинские радикалы сорвали концерт Ани Лорак» — они меня вообще не трогают, пусть срывают, их дело, не наше.

До сих пор я вообще был уверен, что никакая украинская новость меня взволновать не сможет. И хочу поделиться сейчас своим удивлением — украинская школьная реформа, и прежде всего ликвидация школьного образования на русском языке, стала той новостью, которая смогла меня впечатлить.

Точнее, впечатляет сочетание самой новости и нулевой реакции на нее в России. Если бы это случилось в 2014 году, наша пропаганда сумела бы раздуть трагедию, аналогичную, извините за такое сравнение, одесскому пожару. И добровольцы из России ехали бы в Донбасс, чтобы отомстить за запрет русского языка в школах. А в 2017-м всем уже все равно, и даже российский МИД выступил с нотой уже после того, как выступили венгерский и румынский МИДы, а я написал колонку с упреком в адрес российского МИДа.

Почему России все равно — в общем, понятно. Все злые слова в адрес Украины сказаны три года назад, и новым словам будет грош цена, потому что и так ясно, что Россия будет ругаться по поводу любых действий Украины, а Украина отнесется к этим словам как к словам своего заклятого врага, которого не надо слушать. То есть любые слова официальной Москвы потеряли смысл, Москва в этом сюжете — такой статист, которому там вообще делать нечего.

При этом речь идет о невиданном нигде в послевоенной Европе чудовищном социальном эксперименте, когда огромная часть населения Украины, говорящая по-русски, лишается права учить детей на родном языке. И не надо говорить, что это нормально — ненормально. Это принудительная ассимиляция, невозможная ни в одной стране, где есть такое большое национальное меньшинство. И поскольку кроме русских от школьной реформы на Украине пострадали местные венгры и румыны, можно уверенно сказать, что за своих Венгрия и Румыния будут драться и наверняка добьются возвращения им их школ, а Россия и не может, и не хочет защищать русских. Не может — потому что все инструменты защиты сгорели в Донбассе, не хочет — потому что и три года назад разговоры о защите русских были только поводом для решения Кремлем своих политических задач и больше ни для чего.

В 2014 году, когда все начиналось, я писал об одной из первых «народных республик» — известная история, 70 лет назад в Иране, когда во время войны Советский Союз ввел туда свои войска, а после войны отказался их выводить и поддержал азербайджанскую общину, составлявшую большинство на севере Ирана и желавшую воссоединиться с советским Азербайджаном. Республику действительно провозгласили, выбрали парламент, создали местный Гулаг, организовали компартию и начали жить по-советски, но Запад сумел надавить, Сталин вывел войска, республика рухнула, а ее лидеры бежали в Советский Союз, и кто погиб, а кто сел в лагеря.

Прошло тридцать лет, шахский режим пал, к власти пришел Хомейни, и Москва — уже брежневская, — вспомнила о старом сепаратистском проекте. В Москву пригласили лидеров азербайджанской общины Ирана, и перспективы азербайджанской республики обнаружились сразу же, как началась встреча этой делегации с представителем советского ЦК. Иранские азербайджанцы не знали азербайджанского языка. Тридцати лет шаху хватило, чтобы полностью растворить просоветское нацменьшинство в иранском большинстве. Свою колонку об этом я закончил описанием визита лидеров русских Украины в Москву 2044 года. Они приедут и скажут нам «Здоровеньки булы». Колонка о русском языке на Украине вышла у меня в Republic.

Три года назад Россия пыталась претендовать на монополию на русский язык, и это было самое слабое место всей риторики «русского мира» – в самом деле ни на какой язык нет исключительных прав у какого-нибудь государства, и, скажем, Великобритании не приходит в голову считать США зоной своих интересов на том основании, что американцы тоже говорят по-английски. Теперь о монополии России на русский язык вдруг заговорила Украина – если считать дерусификацию способом защиты от России, то это значит, что Украина признает исключительные права российского государства на русский язык, а Россию – отечеством для всех, кто говорит и думает по-русски. Если переводить это на язык лозунгов, то самым точным переводом будет «Россия для русских» – то, что сама Россия никогда не решится сказать вслух, и то, что в России преследуется статьей 282 Уголовного кодекса. В этот зазор между украинским представлением о России как о национальном государстве и тем, какова Россия на самом деле, рискуют провалиться миллионы будущих жертв дерусификации, которым придется либо уезжать в не ждущую их Россию, либо, что более вероятно, мириться с тем, что основным языком их детей и внуков станет украинский.

В очередной раз люди, говорящие и думающие по-русски, обнаруживают, что никакого отечества у них нет и что сохранение собственной идентичности – это их частное дело и, в общем, скорее роскошь, не доступная и не нужная большинству. 

Моя любимая рубрика — заочная урбанистика, извините. Я ни разу не был в парке Зарядье и вряд ли скоро смогу в него попасть, но мне есть что сказать по поводу ситуации вокруг него. После открытия парка его администрация заявила, что посетители вытоптали и украли десять тысяч редких растений и что-то там поломали, и все как-то так дружно поверили и говорят — ну да, народец у нас диковат, нельзя ему такой парк давать. Одна моя подруга даже написала, что эти люди, которые украли и вытоптали растения, не читали в детстве Бродского, и от этого все беды.

Что я тут могу сказать. Во-первых, я не понимаю, зачем так сразу верить московским озеленителям, у которых понятно какая репутация — когда они говорят, что что-то высадили, надо требовать у них фискальные чеки и под лупой их рассматривать на предмет коррупционной схемы. Но все почему-то им верят. Видимо, для многих московские озеленители — более понятная и симпатичная величина, чем собственно народ. Это печально.

И во-вторых — как раз о народе. Я не был в Зарядье, но нью-йоркский Хай Лайн парк, создатели которого делали Зарядье, очень люблю и в свое время много времени в нем проводил. И я не сделаю большого открытия, если скажу, что американские гопники, американские жлобы — их тоже много, и с точки зрения вандализма они, если будут соревноваться с нашими, легко в этом соревновании победят. Но при этом в Хай Лайне почему-то нет тех проблем, которые есть в Зарядье.

И по-моему, это как раз проблема не людей, которые везде примерно одинаковы, а парка. Его организации, его устройства, и даже его охраны. Теория разбитых окон, всем известная — она как раз об этом: каждый человек в душе вандал, и хорошее общественное пространство, да даже общественный туалет, будет хорошим только в том случае, если человеку некуда приложить свои тайные вандальные наклонности. И вот с этим не справились как раз администраторы Зарядья, торопившиеся открыть его к празднику а теперь сваливающие свои неудачи на безмолвствующий народ.

У меня был случай — не в Нью-Йорке, правда, а в Монако, там на берегу моря есть маленький японский сад, и я там гулял с ребенком, и, чтобы не мешать гуляющим по узким дорожкам, я поставил коляску на газон и стал кормить ребенка. Из бутылочки, конечно. И тут же из-под земли вырос полицейский, который мне сказал, что коляску на газоне парковать нельзя. Я извинился, вздохнул и ушел. Думаю, если бы это было в Москве, то ко мне бы никто не подошел, а потом адмнистрация садика еще списала бы миллион долларов на восстановление газона после моего на нем стояния.

И я снова призываю — не ведитесь. Если московский чиновник говорит вам, что в таком быстром упадке парка виноваты люди, то он врет, а вы, соглашаясь с ним, признаете, что город не может быть для людей. Так нельзя. И об этом моя колонка для Republic.

По-хорошему, это не эпизод из практики городского паркового хозяйства или урбанистики, это вполне модельная ситуация отношений между властью и обществом, когда власть, пусть и самая мелкая, всего лишь парковые менеджеры (но нанятые городским правительством и представляющие его интересы) выступают с просвещенных и прогрессивных позиций, противопоставляя себя темному и варварскому населению. 

Заявления руководителей «Зарядья» о якобы вытоптанных и украденных 10 тысячах растений — это акт социального хамства. Парковые чиновники, реальная функция которых состоит в обслуживании граждан и в создании гражданам условий для культурного досуга, выступили в том духе, что граждане им мешают; так в советских заведениях ворчали на сотрудников и посетителей уборщицы — «И ходят, и ходят!» — и шваброй под ноги. Самую очевидную вещь приходится проговаривать вслух — если в парке, построенном для людей, лишними оказываются люди, то это плохой парк, неправильный, и ответственность за его неправильность несут те, кто его строил и организовывал. Это они что-то не предусмотрели и чего-то не учли, это их надо увольнять, объявлять им выговор и лишать премии.

Московский озеленитель столько всего скандально и спорно озеленил, что никакого морального права критиковать обывателей у него нет — он сам должен постоянно краснеть и оправдываться и в каждом своем поступке, каждом жесте, каждом слове должен руководствоваться тем, что ему очень повезет, если общество ему поверит.