Кашин и внутренний Путин

Кашин: Не знаю, у всех ли так, но я тут обнаружил, что для меня словосочетание «вывод войск» безусловно ассоциируется с Афганистаном, просто все детство прошло под это словосочетание — «вывод войск из Афганистана», и когда объявили о выводе российских войск из Сирии, я бросился слушать популярную советскую афганскую песню «Мы уходим», наверняка все ее знают — «Пускай не судит однобоко нас кабинетный грамотей». И что я обнаружил — оказывается, было две версии этой песни.

В одной пелось «Чем ты, великая держава, искупишь слезы матерей», а в другой — «Чем ты, земля Афганистана, искупишь слезы матерей». Понятно, что все дело в цензуре, но все равно, по-моему, это хорошая иллюстрация к тому, как легко изменить на противоположный смысл любого события, и как важна медийная подача судьбоносных решений. Я стараюсь не писать о международных делах, считая их не своей специализацией, не своей темой, но кто сможет, положа руку на сердце, сказать, что Сирия (как, впрочем, и Украина) для России и для Путина это международная новость? Об этом парадоксе я написал колонку для издания Rus2Web.

Кашин: Уголовное дело против нескольких чиновников министерства культуры во главе с заместителем министра Григорием Пирумовым — это сенсация такого рода, когда очень трудно удивиться. Есть такая присказка, что вся русская история до Петра это одна сплошная панихида, а после Петра — одно сплошное уголовное дело. Очевидно, что в этом смысле ничего не изменилось, и мы по-прежнему живем после Петра, то есть в одном сплошном уголовном деле.

Никто не видел чиновников, живущих только на собственную зарплату, никто не видел государственных подрядов, которые не выглядели бы подозрительными, и в этом, я думаю, вообще проблема всех антикоррупционных разоблачений, потому что в России говорить, что чиновники воруют — это то же самое, что говорить, что вода мокрая.

В России коррупция — это не проблема, в России коррупция — просто часть государственного пейзажа, и, допустим, когда было дело «Оборонсервиса», это был повод обратить внимание на ситуацию в министерстве обороны и вообще в оборонной сфере, и еще на моральный облик российских министров, которые сажают своих женщин на денежные потоки.

Уголовное дело в министерстве культуры — это тоже повод прежде всего поговорить не о воровстве, а о культуре, за которую в российском правительстве уже четыре года отвечает одиозный политический мыслитель, историк без исторического образования и просто милый человек Владимир Мединский. Ему я посвятил колонку в издании Слон.

Уже никто не помнит, но в нулевые у нас был культ политической стабильности. Власть считала стабильность большой ценностью, а ее достижение — своей заслугой. Во имя стабильности ограничивали политические свободы, усиливали власть Путина, фактически ликвидировали оппозицию.
Теперь кажется, что стабильность они оберегали исключительно для того, чтобы однажды ударить по ней кувалдой. Самый сокрушительный удар по политической стабильности в России два года назад нанес сам Владимир Путин со своей крымской операцией. С тех пор главный политический капитал российского государства — нестабильность. Путин торгует ею на Украине и в Сирии, и в России, кстати, тоже — все, что происходит в последний год в Чечне и вокруг нее, тоже больше похоже на искусственный кризис, а не на какую-то неизбежность.

У нашего народа есть такой популярный сказочный сюжет про могущественного злодея, заколдовавшего себя таким образом, что смерть его спрятана в иголке, которая спрятана в яйце, которое находится внутри утки, которую съел заяц. Путин производит впечатление сказочного героя, который много лет держал яйцо с иголкой в руках, и ему было неудобно, и в итоге он спрятал его в Крыму. У нас до сих пор спор о Крыме идет на уровне позапрошлой весны, когда все друг друга спрашивали, чей он, и на основании ответа делали вывод о том, с кем имеют дело — с другом или врагом. Культура территориальных споров и кризисов, от Иерусалима до Фолклендов и от Курил до Нагорного Карабаха как бы прошла мимо россиян, мы вообще почему-то не представляем, что такое территориальный спор и как на него реагировать. Прекраснодушие тех наших граждан, которые и сейчас, в 2016 году, говорят, что Крым надо отдать Украине — это прекраснодушие того же рода, что и прошлые символы наподобие «большого белого круга» или «честных выборов». Гоголевский Манилов, если бы он оказался в российской политике нашего времени, конечно, стал бы либеральным активистом, потому что всякий либеральный активист сегодня в России знает, что нужно сделать, чтобы стало хорошо — отдать Крым Украине.

Главная новость этих двух лет, мне кажется, состоит в том, что Крым давно уже перестал быть такой неодушевленной вещью, которую можно куда-то отдать или наоборот, любоваться и говорить, что он наш. За два года российскому государству удалось превратить его в настоящий российский регион со стандартной региональной властью щедринского типа, со стандартной полицейщиной, стандартными, как во всех регионах, способами хозяйствования, когда политический ресурс легко конвертируется в собственность, а отсутствие политического ресурса — в отсутствие собственности.

Крым наш и не наш ровно в том же смысле, в каком наша и не наша вся Россия. Кто может сказать «она наша» о собянинской Москве или о Чечне, или о Петербурге, о любом российском регионе? Кому надо вернуть Москву, кому надо вернуть Россию? Когда найдется ответ на этот вопрос, о Крыме тоже будет разговаривать гораздо проще.
Безнадежно испорченные отношения с Украиной и даже испорченные отношения с Западом — это второстепенные проблемы по сравнению с тем, что в самой России существуют такие феномены, как Сергей Меняйло или «Ночные волки». Присоединив Крым к стране «Ночных волков», Путин не стал собирателем земель, хотя явно рассчитывал на это.

Будучи политтехнологическим продуктом из девяносто девятого года, человеком, свято верящим в то, что телевидение и правильно подобранные слова позволяют добиваться вообще любых целей, в 2014 году Путин решил поиграть в настоящего исторического деятеля, и это оказалось неподъемной задачей для политика такого типа, как он. Похоронив в Крыму российскую политическую стабильность, Путин открыл перед Россией новые возможности, и некоторые из этих возможностей мы уже наблюдали — это и донбасская война, и проблемы в экономике, а сколько еще всего ждет нас впереди, и главная загадка, до сих пор остающаяся без ответа — есть ли среди этих возможностей хотя бы одна, которую можно было бы назвать хорошей.

Наверное, это главное свойство Крыма в последние два года. Он принес нам неопределенность, но она пришла на смену той определенности, которая казалась вечной и которая была невыносима. Об этом тоже важно помнить — стабильность нулевых ведь была такой, что по ней действительно хотелось ударить кувалдой, но кувалда была только у Путина.

О двухлетней годовщине присоединения Крыма к России Олег Кашин поговорил с Егором Просвирниным 

Кашин: На этой неделе гораздо меньше, чем раньше, говорили о Надежде Савченко, и понятно, почему — осталось чувство всеобщей неловкости после вмешательства в голодовку Савченко российских пранкеров, которые от имени президента Порошенко уговорили ее перестать голодать. Мне это кажется поводом поговорить о телефонных хулиганах на службе государственных интересов России. Я вообще люблю словосочетание «социально близкие», которым в Гулаге было принято называть уголовников, на которых лагерное начальство опиралось при давлении на политических заключенных. Это словосочетание в моих колонках уже почти стало штампом — в разные годы «социально близкими» я называл и футбольных хулиганов, лояльных власти, и певцов шансона, и вот сейчас, мне кажется, пранкеры достигли такого же положения в нашей картине мира, что их тоже можно назвать людьми, социально близкими власти. Об этом я написал для Deutsche Welle. 

Кашин: Неделю назад я уже сравнивал смерть Михаила Лесина с историей группы Дятлова, когда и спустя почти шестьдесят лет продолжаются споры о том, какая же таинственная сила стала причиной смерти этих людей. Запутанная история смерти Лесина — это тоже такое страшное кино, по поводу которого надо постоянно напоминать себе, что это не вымысел голивудских сценаристов, а реальная история, случившаяся с человеком, на протяжении многих лет занимавшим очень высокие позиции в российской власти вплоть до министерской должности. Об этом моя колонка для Слона.

Кашин: И такая рифмующаяся с Лесиным новость — газета «Коммерсантъ» сначала сообщила о том, что бывший глава кремлевской администрации и зять Бориса Ельцина Валентин Юмашев лечится в США от рака, а потом эта новость исчезла с сайта «Коммерсанта», и вместо нее там теперь висит надпись, что по этическим причинам редакция ее удалила и приносит нам свои извинения.

Юмашеву в любом случае здоровья, но вообще та таинственность, которой окружена частная жизнь действующих и бывших высших российских чиновников — она почему-то всегда в конце концов прорывается историями типа лесинской, когда общество вдруг узнает, что уважаемый государственный деятель жил какой-то такой жизнью, о которой никто кроме посвященных не подозревал и не мог подумать. И эта закрытость, эта таинственность — она ведь просто производная от того, что все отношения между российской властью и нами, народом, строятся как отношения между двумя враждующими группировками, и любая утечка становится чрезвычайным происшествием.

В этот раз темой утечки стало здоровье Юмашева, но вообще было бы интереснее что-нибудь достоверное узнать хотя бы о том, какую роль он играл при назначении Владимира Путина преемником Бориса Ельцина, что получил за это и на каких условиях. Закрытую власть, окруженную тайной, принято называть византийской, но Россия уже давно обошла ту, настоящую Византию. В России власть не управляет страной, а наблюдает за ней, затаившись в засаде. Оказывается, так тоже можно.

Кашин: В четверг в моем родном городе Калининграде двое неизвестных порезали ножами местного журналиста и депутата Игоря Рудникова, он в реанимации, но уже пришел в себя, выздоравливает, угрозы жизни нет. Рудников, сколько я его помню, то есть больше двадцати лет, издает газету под названием «Новые колеса», и обычно, когда кто-то неместный слышит это название, он делает такие глаза— «Новые колеса»?? Но на самом деле это газета не про машины и не про наркотики, а про коррупцию, бандитов и прочее, настоящий боевой таблоид, в Москве таких, пожалуй, нет.

В последние годы я много раз слышал, что Рудников уже не тот, что в девяностые он был смелее и отмороженнее. Люди с ножами ставят точку в этом споре — если журналиста режут, значит, он существует. Рудников тот. Я желаю Игорю Петровичу выздоровления, и вообще всем желаю здоровья. Это программа «Кашин.гуру», встретимся через неделю.​