Нет разницы — агитировать за кого-то из кандидатов или за бойкот. Любое серьезное отношение к этим выборам будет шагом навстречу Владимиру Путину, это данность, из которой я предлагаю исходить. А напрашивающееся «что делать» — знаете, есть какой-то набор слов, которые еще на нашей памяти были ругательствами, а сейчас уже звучат нормально. Карьерист, бюрократ, еще какие-то слова. Я помню, у нас в школе, да наверняка во всех школах, тех, кто жадничает, называли единоличниками — это, видимо, еще со времен коллективизации осталось. А сейчас — что плохого в том, чтобы быть единоличником? Извините за еще одну ссылку на тот период, но я очень хорошо запомнил один из первых пунктов воззвания ГКЧП в 1991 году — они жаловались на захлестнувшую страну волну эгоизма, как будто это что-то плохое. А я сейчас хочу призвать именно к эгоизму, думать только о себе — это самая естественная реакция на такую окружающую политическую среду, которая не дает гражданину возможности быть гражданином и на что-нибудь влиять. Сейчас такой исторический период, когда единственной реальной оппозицией становится частная жизнь — в этом, может быть, нет ничего героического, зато есть множество шансов, на которые не повлияет ни Путин, ни кто-то еще.
Такая, может быть, примитивная концепция гражданской обороны не нуждается в манифестах, но что-то вроде программного текста об этих выборах я все-таки написал. Как всегда, на сайте Republic— кстати, подписывайтесь, он очень хороший.
Восемнадцатого марта ничего не случится.
Идти или нет – этой проблемы не существует, все споры о ней лишены смысла, голосовавший и не голосовавший окажутся в одинаковом положении, и если один из них почувствует свое превосходство над другим, то он и будет главным дураком, потому что права на превосходство здесь нет ни у кого – ни у того, кому за посещение участка дадут билет на концерт Тимати, ни у того, кто свой неприход на выборы готов считать выражением своей гражданской позиции.
Реальная гражданская позиция сегодня на всех одна – быть зрителями процедуры формального переназначения Владимира Путина на очередной президентский срок. Спиной ли к сцене, лицом ли, в VIP-ложе или в танцпартере, разницы нет, на сцене все равно произойдет то, что запланировано, права на соавторство или на соучастие у зрителя нет, выставленная перед сценой охрана прогонит и восторженного поклонника, и того, кто недоволен.
Можно было бы ждать чего-то интересного от начинающегося нового путинского шестилетия, но слово «новый» вообще плохо сочетается с Путиным – он старый, и не только в прямом биологическом смысле, но и как главный герой прожитых нами восемнадцати лет. Все разговоры о новом Путине и о новой путинской эпохе – традиционно в пользу бедных; пора, пожалуй, привыкнуть к тому, что новая путинская эпоха невозможна.
Я совсем не специалист по международному наркотрафику, но, надеюсь, неплохо разбираюсь в пропаганде и медийных делах. Поэтому история с аргентинским кокаином для меня — прежде всего образец, наверное, самого провального кризисного пиара российских госструктур. То есть даже если предположить, что официальная российская версия правдива — какой-то груз кофе лежал в школе, кто-то его подменил, потом была совместная операция наших и аргентинских спецслужб, — даже если это все правда, то эту правду российская власть просто не в состоянии рассказать так, чтобы в нее можно было поверить. Наоборот, самой реалистичной кажется самая дикая сценарная версия этого удивительного кино, в котором герои Гая Риччи шутят в том духе, что «знаешь, как они называют наших дилеров? Дипломаты!». То есть по разным причинам гораздо проще поверить, что российское государство — это такая, как это теперь называется, «макмафия», а не в то, что водитель по прозвищу, кажется, Прокопыч, что-то куда-то привез и обещал не трогать, а потом кто-то что-то подменил по заказу американцев, чтобы дискредитировать Россию на международной арене.
В колонке на эту тему я вспомнил такой показательный медийный кейс, когда после убийства Бориса Немцова ФСБ, если помните, была вынуждена общаться со своими оппонентами из Чечни и Следственного комитета через анонимные утечки в агентство «Росбалт», потому что никаких других коммуникативных механизмов у нашей госбезопасности просто не осталось. И я написал, что если уж Марии Захаровой и ее коллегам сейчас никто не верит, то разумнее было бы с их стороны излагать свою правду или то, что они хотят, чтобы мы считали правдой, тоже через какие-то анонимные источники. Потому что сейчас речь идет о том, что даже чистой правде в исполнении российских официальных лиц поверить очень и очень трудно. Вот моя колонка с таким призывом вышла утром, и забавно, что ближе к ночи, то есть меньше чем через сутки, именно тот же «Росбалт» выдал какой-то набор анонимных утечек на аргентинскую тему, и там уже было что-то такое, во что можно было бы поверить.
Ну и, конечно, все мы следили за самолетом Николая Патрушева, который засветился в аргентинском сюжете — хотя российские официальные лица говорили, что это фотошоп, но аргентинская жандармерия после этого говорила, что нет, это не фотошоп, — и была, в общем, дежурная тассовская новость о поездке Патрушева в Таиланд, но вот что такое сила контекста — когда мы уже знаем, что это за самолет, и еще знаем, что в Таиланде находится в тюрьме знаменитая Настя Рыбка, то два и два складываются между собой очень легко, и хотя даже Песков был вынужден говорить, что азиатская поездка Патрушева никак не связана с Рыбкой, верить в самую остросюжетную версию будет гораздо естественнее, чем верить Пескову.
При этом я совершенно не склонен считать людей в Кремле идиотами. Были бы они идиотами, их бы там давно уже не было, удерживаться у власти столько лет — работа в любом случае серьезная и требующая недюжинных качеств. И именно исходя из этого я не могу отделаться вот от такого даже не конспирологического, а, наверное, драматургического чувства — когда в предвыборные недели самым интересным оказывается история про секс-тренера с его любимой ученицей, и еще про двенадцать чемоданов кокаина — может быть, это и есть настоящая предвыборная кампания, которую они нам устроили?
Вот об этом почему-то сейчас хочется думать, а колонка моя на аргентинскую тему, как и было сказано, посвящена коммуникационному провалу официальной Москвы в связи с этим кокаином. Издание Republic.
МИД винить не в чем, потому что сейчас вообще невозможно представить себе, каким должно быть поведение российских официальных лиц, чтобы их позиция выглядела логичной и убедительной хотя бы для лояльных российской власти комментаторов, не говоря о критиках. Кокаиновый скандал – да, очевидно, он самый кинематографичный, даже сверх меры, но вообще это далеко не единственный случай, когда в западной, да или в отечественной прессе что-то пишут про российские власти и им приходится пользоваться своим правом на ответ. И что бы ни происходило, это право реализуется каждый раз одинаково, будь то сирийские или украинские события, допинговый скандал, американские выборы, коррупционные обвинения, громкие уголовные дела – не важно, канон уже сложился: ничего не было, фигуранты уволились, на Западе все еще хуже, а у нас кто-то хочет дестабилизации; всегда заранее ясно, что скажет Дмитрий Песков, а что Мария Захарова, и еще, если повезет, Владимир Путин во время очередного своего большого выступления расскажет по этому поводу какой-нибудь анекдот, чем окончательно доведет ситуацию до абсурда.
Выработанная годами система публичного ухода от прямого ответа, забалтывания неприятных тем и игнорирования общественного интереса – может быть, с точки зрения каких-то сиюминутных соображений в каждый конкретный момент это было выгодно и полезно Кремлю и, может быть, просто никто не заметил, что, доведя до совершенства свое умение выкручиваться в неловких ситуациях, власть лишилась другого, не менее важного навыка – в нужных ситуациях разговаривать таким голосом и с такой интонацией, чтобы у аудитории не было ощущения, что над ней издеваются.
Сейчас, когда я уже сказал, что выборы ничего не значат, и что настоящую предвыборную кампанию нужно искать где-то в другом месте, самое время сказать, что мне очень нравится, как ведет себя один из кандидатов — чтобы не агитировать, постараюсь обойтись без имен, но как она стояла, когда на нее орал Жириновский — в этом лице было больше силы и достоинства, чем в любом из известных нам лиц в любой из известных нам ситуаций. То, что происходило в студии у Соловьева, было омерзительно, но, положа руку на сердце — это ведь единственное, что может дать нам повод вообще обратить внимание на эти дебаты, потому что нет и не может быть никакого содержательного разговора применительно к этим имитационным дискуссиям с участием имитационных политиков. Наверное, это тоже важная тактическая победа Кремля, когда общество уже привыкло к тому, что содержательный разговор о политике невозможен, и дискуссия — это когда дерутся или выбегают из студии, как другой кандидат, называющий себя народным. Но это та же проблема, о которой мы сегодня уже говорили — может быть, удобно создать ситуацию, в которой разговор невозможен, но тут ведь есть побочное действие — они сами вот-вот разучатся говорить, и, может быть, еще при нынешнем президенте мы застанем такое его послание, когда он, стоя на трибуне, будет только гримасничать и хохотать, потому что навык человеческой речи будет утрачен.
О российских предвыборных дебатах я пишу для Republic.
Дебаты с участием кандидатов (всех, кроме самого главного) — политический ритуал того рода, когда факт существования людей в политике доказывается их телевизионным присутствием, потому что это самое бесспорное доказательство в великой телевизионной державе. Но это такие же дебаты, как и выборы — власть настаивает, что все настоящее, но отнестись к этому всерьез невозможно. «Фавориты второго места» смешиваются с заведомыми аутсайдерами и спойлерами, сценарий не предусматривает прямого диалога между участниками, и, в общем, все сделано для того, чтобы звучали только скучные ответы на скучные вопросы. Более важным кажется, что участники дебатов помещены в привычный контекст политических ток-шоу — те же ведущие, те же декорации, и даже кажется, что сейчас из-за кулис выйдет знаменитый Майкл Бом. Культура политических ток-шоу — недооцененное явление отечественной действительности. Для миллионов граждан России именно споры у Соловьева или Шейнина и являются синонимом политической дискуссии; «подготовленный» зритель знает, что Леонид Гозман — совсем не лидер российских либералов, а тот же Бом — совсем не влиятельный американский журналист, но таких зрителей абсолютное меньшинство, остальная же аудитория воспитана в том духе, что это и есть политика, и что в этой политике именно Соловьев (или Шейнин) всегда будет на голову выше любого критика власти, и что никакой другой политики не существует.
Предвыборные дебаты позволяют, например, Григорию Явлинскому, в обычной жизни практически лишенному доступа на телевидение, на несколько минут почувствовать себя Леонидом Гозманом. Странно удовольствие, но ничего другого этот ритуал не предусматривает. Ксения Собчак напрасно говорит, что даже такой формат годится, чтобы произнести для миллионов какое-то слово правды. Гость «60 минут» спокойно шутит в прямом эфире — «Лучше Рыбка в лодке, чем колбаска в корзинке», все понимающе смеются; трудно сказать, заметит ли «обычный» зритель эту острую реплику, но точно так же тот же зритель отнесется и к словосочетанию «Оюб Титиев», произнесенному Ксенией Собчак.
В отличие от большинства поклонников группы «Аквариум» я полюбил ее уже после того периода, который чаще всего называют золотым или легендарным, мой первый альбом из тех, которые я слушал в реальном времени, а не как классику — это «Пси», 1999 год, и строчка «напомни мне, если я пел об этом раньше» — это такой мой профессиональный девиз. Это 1999 год, то есть почти двадцать лет я живу от альбома до альбома, и во многих случаях именно по ним и ориентируюсь в новейшей истории — например, альбом «Архангельск» вышел за сутки до рокировки 2011 года, и я по-прежнему не понимаю, как Борис Гребенщиков смог так угадать.
На прошлой неделе у него вышел альбом «Время N», титульная песня уже достаточно широко известна, и хотя полностью цитировать ее в эфире нельзя по закону, я хочу всех призвать послушать свежего Гребенщикова, потому что настоящие ответы на все вызовы нашего времени есть сейчас, кажется, только у него. Ну а если кому этого не хватает — с теми встретимся через неделю на Дожде. Я Олег Кашин, всего доброго.
' style='fill:%23c4c4c4;fill-opacity:1'%3E%3Cpath d='M93.28-57.4h2.52l-6.33 11.74h-2.6l6.41-11.75zM98.5-57.4h2.52L94.7-45.67h-2.6l6.4-11.75zM103.78-57.4h2.52l-6.33 11.74h-2.6l6.4-11.75z'/%3E%3C/a%3E%3C/svg%3E)
