Кашин и потери недели: некрологи еще двум гениям и еще один переход на RT

Я вот всегда говорю, что каждый день пишу колонки, но на этой неделе колонок было меньше, чем обычно, потому что один день пропустил, не работал, ездил прощаться с Максимом Ковальским. Многие не любят, когда журналисты пишут о журналистах или берут интервью у журналистов, но здесь действительно особый случай, с Ковальским связано и рождение русской постсоветской журналистики, и ее крушение. Успех «Коммерсанта» в начале девяностых процентов на 80 был связан с новым языком, так не похожим на тот, на котором говорила советская печать, и этот язык вместе с еще двумя или тремя такими же, как он, профессиональными филологами, Ковальский изобретал с нуля; я думаю, его не приняли бы на журфак, потому что он был не про добычу фактов и эксклюзивов, а про формулировки и слова, и речь не только о заголовках — хотя если вы помните «Гладкий путенок» или «За сосули перед отечеством», то это классика, и это он, персонально он. Но вообще весь коммерсантовский язык, с «господами», «экспертами» и «источниками» — это как бы не совсем журналистика, но без этого журналистики в том виде, в котором мы ее сегодня знаем, в России бы не было.

Ну и крушение ее — 2011 год, тот самый номер «Власти», в котором материли Путина, скандальное увольнение, и через год, когда закроется сайт Openspace, куда ушел Ковальский, он раздавал нам, коллективу, обрывки металлической цепочки на память — это была гребаная цепь, потому что к тому времени из московских медиа поувольняли уже примерно всех, и Филипп Дзядко, один из главредов, лишившихся работы в том урагане, сказал в интервью, что это «звенья гребаной цепи» — и фраза стала крылатой. Гребаная цепь началась с Ковальского, и, прощаясь с ним, я прощаюсь с той журналистикой, которой и я тоже посвятил — ну, всю свою жизнь. Эта журналистика тоже мертва, и давно.

Поэтому простите за этот жанр «журналисты о журналистах» — сегодня можно.

Ну и от жанра «журналисты о журналистах» я сегодня не отступлю — Екатерина Винокурова ушла на RT, и что здесь интересного — сейчас объясню. В России есть две журналистики, большая и маленькая, назовем их так. Тут неважно, кто из них хуже, кто лучше, но они очень разные и между собой вообще никак не пересекаются. Винокурова — из той же малой журналистики, что и я. Она приходит на «Дождь», в свое время ее можно было встретить в «Жан-жаке», она активна в фейсбуке, она не боится произносить вслух фамилию Навальный — с этим связан даже мем «все было хорошо, пока не появился Навальный». Это не про оппозицонность и не про провластность, это про образ мышления и жизни вообще, про миссию, про представление о профессии и ее ценностях. Люди большой журналистики искренне верят, что они должны служить государству, болеть за него, занимать его сторону по умолчанию. У людей малой журналистики система взглядов более сложная, но со стороны они кажутся завзятыми оппозиционерами, и как раз Катя Винокурова, когда она, будучи политическим журналистом, вдруг стала находить «свою правду» у власти, оказалась в таком двусмысленном положении, потому что она, конечно, не оппозиционер, но слишком многим казалась оппозиционером, и это противоречие в конце концов привело и ко многим конфликтам, и — я считаю это слово уместным, — к травле, и вот теперь — к переходу на RT.

RT, Russia Today сейчас тоже в какой-то турбулентности. Люди всю жизнь были иновещанием, жили мировыми новостями и существовали где-то в совсем параллельном измерении. А тут вдруг увлеклись соцсетями, стали такой газетой «Взгляд», ругающей ладно бы Навального — даже Плющева с «Эха Москвы», и сейчас у них уже второй случай найма людей из «нашего» мира. Первый был — Баронова Маша, работавшая раньше у Ходорковского. Про меня тоже постоянно ходят какие-то слухи, что я уйду куда-то «туда», это неправда, я уже сто раз говорил, но Катин переход показался мне отличным поводом поразмышлять о нынешнем положении RT — вот моя колонка для издания Republic на эту тему.

Когда очередной всеобщий знакомый из бывших либералов уходит туда работать, за него переживаешь не потому, что теперь он вынужден будет хвалить Путина; лояльность пережить можно, гораздо невыносимее – вот это уже неплохо нам знакомое по соцсетям RT «сам шучу, сам смеюсь», и одинаковые слова одинаковых блогеров из рубрики «специально для RT». Та эстетика, которая в конечном итоге определяет этику.

Амбиции RT по превращению в, назовем это так, хайповое русскоязычное СМИ – это новость нашего времени, 2018–2019 год. На днях исполнилось 20 лет журналу «Афиша» – наверное, главному русскому медиафеномену нулевых, смыслообразующему и стилеобразующему изданию уже ушедшей эпохи, и представить себе нынешние эксперименты RT во времена «Афиши» просто невозможно – не решились бы, постеснялись бы, да и журналистке Винокуровой, если бы она тогда искала работу, не пришло бы в голову интересоваться RT c этой точки зрения – тогда еще было куда пойти, была «Лента», была «Газета», было, в общем, много всего. Сейчас, когда от главных медиа нулевых и первой половины десятых уже ничего не осталось, RT уже может позволить себе экспансию в русское медийное пространство – эта экспансия пока выглядит странной, но это сейчас. Завтра, когда не станет ни «Медузы», ни русской службы «Би-би-си», ни «Дождя», журналисты в поисках работы будут выбирать между оставшимися медиа и обнаружат, что RT – самое приличное из оставшегося. Там Баронова, там Винокурова, там еще кто-то (к тому времени наверняка наберется еще какое-то количество неожиданных имен), они критикуют перегибы на местах, помогают людям и вообще скорее молодцы, особенно в сравнении с остальными, а что разоблачают Плющева (они ведь всегда будут разоблачать Плющева) и шутят про «*******, братан!» – ну так у всех свои недостатки, ничего страшного. Переломным моментом станет переход на RT какого-нибудь бесспорного с точки зрения среды журналиста – может быть, из золотого состава «Медузы», может, с «Дождя», может, из «Медиазоны», и дальше будет проще всем. Но что будет именно так – в этом сомневаться все сложнее.

Сегодня у нас очень странный набор тем — сначала некролог о журналисте, потом разговор о живом журналисте и журналистике, а сейчас просто некролог. Георгий Данелия умер, великий советский кинорежиссер, и мимо этой смерти тоже нельзя пройти, слишком много в нас — ну, не скажу, что во всех, обобщать не надо, во мне и таких, как я, слишком много Данелии, его фильмов, его образов, его шуток — это действительно абсолютный классик отечественного кино, и мы с ним сейчас прощаемся, пришло время.

Вообще советское кино в нашем массовом сознании овеяно таким преувеличенным сиянием чего-то заведомо старого, доброго и недостижимого ни для Голливуда, ни тем более для нынешних российских кинематографистов. Это неправда, это миф, советское кино в основном — очень вторичное, очень провинциальное, очень слабое, и даже среди всенародно любимых фильмов слишком много таких, которые на любом международном фестивале позорно провалились бы, но мы их любим просто потому, что много раз смотрели их, начиная с самого детства. Но даже если мы считаем шедеврами сто советских фильмов, то помимо их будет тысяча фильмов абсолютного шлака. Просто возьмите фильмографию любого крупного актера — Ульянова, Тихонова, кого угодно, выберите тот фильм, о котором вы не слышали — посмотрите и ужаснитесь.

И когда ты понимаешь вот это, тем ценнее становятся вершинные люди советского кино, к которым в равной мере относятся и Эльдар Рязанов, и Андрей Тарковский, и Григорий Чухрай, и Никита Михалков. И в этом ряду Данелия — ну, в любом случае одна из главных вершин.

Мои постоянные читатели знают, что я немного повернут на национальной или многонациональной теме, и кто-то мне сразу написал — вот, ты скажешь, что Данелия хороший режиссер, но грузин. И я, садясь писать некролог, подумал — ну а что, зачем я буду игнорировать то, о чем кроме меня никто не напишет. И получился такой полемический некролог — может, это странно, но с другой стороны, нравятся ли вам некрологи, в которых автор пересказывает википедию. Это же неуважение к покойному и к читателям.

Так что — мой текст о великом русско-грузинском режиссере. Издание Republic.

Данелии повезло стать национальным гением сразу двух народов, но не грузинского и русского, как можно было бы подумать, а грузинского и советского; это важно.

Герои Вахтанга Кикабидзе (прежде всего), или Арчила Гомиашвили, или Руслана Микаберидзе, или Серго Закариадзе – это именно грузины, это их определяющая характеристика, да они и сами, причем и персонажи, и актеры, на вопрос «Кто ты?» ответили бы не задумываясь – «Я грузин».

С Афоней, Бузыкиным, фронтовиком Волоховым, Травкиным все гораздо сложнее – тут уместно солженицынское «те, кто себя никем не считает». Галерея типичных безнациональных советских людей с пустотой в том месте, в котором у Кикабидзе или Софико Чиаурели цвела родная Грузия. Именно Данелии удалось создать этот точный и жуткий образ советского русского из той местности, которую в те времена официально называли Нечерноземьем – это бывшая Русь («Афоня» и «Тридцать три» сняты в Ярославской области). Неустроенные, потерянные, несчастные, запуганные, с отбитой волей – да, мы тогда были такие, и разглядеть это общее увечье, нанесенное русскому народу советскими экспериментами, только и мог такой художник, который понимал, что значит быть грузином, и обладал достаточным и тактом, и талантом, чтобы не с позиции превосходства смотреть на лишенных русскости людей Нечерноземья, а любить их.