Кашин и послепутинская Россия

Олег Кашин: Я понимаю, что это были праздники, новостей не было, поэтому все немного неспортивно, но факт остается фактом — моя первая в этом году колонка, извините за выражение, взорвала интернет. Я поспорил с Гарри Каспаровым, который объявил о том, что в послепутинской России все россияне должны будут расплачиваться за действия Владимира Путина, и что никаких выборов до тех пор, пока мы все не раскаемся, в России быть не должно. Я на радио «Свобода» попытался как-то вступиться за свой народ, и вот что у меня получилось.

Честно, я не ожидал, что эта полемика с Каспаровым всех так взволнует, мне много кто отвечал, чаще возражали, но это даже не имеет значения — дискуссия в любом случае получилась большая, и чем больше она становилась, тем более неловко делалось мне самому, потому что — ну что это такое, послепутинская Россия? Это как где-то в поле возле Магадана сидят какие-нибудь люди в пятьдесят втором году и спорят, как правильно обустраивать Россию после Сталина — при том что понимают, что на самом деле Россию будут обустраивать Хрущев и, может быть, Берия, а совсем не те люди с Колымы. То есть да, спор у нас интересный, но довольно пустой — ни Гарри Каспарову, ни тем более мне в послепутинской России никто не даст решать, должны россияне каяться или нет. Это, верно, решать будут какие-то или известные нам люди, или неизвестные — кто-то из нынешней номенклатуры, скорее всего.

 

Но что, мне кажется, в наших силах — это придумать ту, как хотите, этическую, поведенческую, философскую альтернативу путинским порядкам, которая в какой-то момент стала бы бесспорной даже для последнего газпромовского клерка. То есть вот сидит этот клерк и думает — черт, и кто же прав на самом деле, Каспаров или Кашин? Шкуру неубитого медведя делить глупо, а вот написать пособие по разделке шкур — дело, по-моему, хорошее. И как раз было бы неприятно, если бы это пособие написал Гарри Каспаров или, что более реалистично, Александр Проханов. Уж лучше я, извините.

Таинственная Настя Леонова, которую на Украине называют российской диверсанткой и держат в тюрьме, а в России считают антипутинской активисткой и девушкой из батальона «Азов» — с ней, конечно, все очень странно вышло, и установить истину, по крайней мере, сейчас, просто невозможно — по соцсетям теперь ходит ссылка на старинный пост этой Насти в ЖЖ, где она пишет что-то вроде «Завербуйте меня кто-нибудь», и на этом основании многие всерьез делают вывод, что ее действительно завербовала ФСБ. Сегодня вышло интервью этой Насти Дождю, Марии Борзуновой, но тоже не помогло — Насте, кажется, никто не верит. Это как раз главная проблема — украинская аудитория верит выводам своих спецслужб вообще безоговорочно. Я думаю, СБУ сейчас может себе позволить все что угодно — любые подземные тюрьмы и любые способы воздействия, украинское общественное мнение найдет оправдание любому шагу СБУ. Когда-нибудь это, конечно, пройдет, но пока я не понимаю, как обсуждать с украинцами истории типа Насти Леоновой, а без украинцев в этом сюжете разобраться невозможно.

Зато это прекрасный повод вспомнить о том, как чувствуют себя многие другие оппозиционеры из Москвы, которые убежали на Украину от Путина, а теперь слушают и читают в свой адрес такое, что лучше бы они оставались в Москве. Я думаю, у каждого есть такой знакомый или знакомый знакомых — москвич, который уехал за свободой в Киев, а тем ему объяснили, что он на самом деле не либерал, а вата. В своей колонке для «Слона» я с темы Насти Леоновой вырулил как раз на этих наших эмигрантов.

Вернусь к спору о послепутинской России — я в него попытался втянуть еще и людей из проекта «Санация права», которые придумали очень хорошее, как мне кажется, дело, стали составлять реестр законов, подлежащих отмене после смены власти. И буквально через три дня после запуска проекта выяснилось, что «Санация права» — это здорово, но антиэкстремистское законодательство они отменять не хотят, оно их устраивает.

Если бы мне дали в руки инструмент для санаций, я бы просто взял все, что сделала Государственная дума, избранная в декабре 2011 года, и перечеркнул бы их жирным фломастером — все, без исключений. Собственно, когда Дойче велле попросила меня прокомментировать законы, которые эта Госдума собирается принять до конца своих полномочий, я что-то такое и написал. В новых законах речь пойдет о запрете хостелов в жилых домах, о расширении полномочий сотрудников ФСИН, — это известный «закон садистов», — и о приравнивании автопробегов к митингам. В своей колонке я пишу, что это вообще не законы, а непонятно что.

О санации права в кавычках и без — мы поговорили с одним из участников проекта «Санация права» и одновременно членом совета по правам человека при президенте РФ, руководителем правозащитной ассоциации «Агора» Павлом Чиковым.

Редко себе позволяю тексты о каких-то исторических событиях, но здесь у меня почти личное. Советское вторжение в Литву в моем детстве, мне было 11 лет,  было первым большим политическим событием, за которым я внимательно и заинтересованно наблюдал, почти как болельщик, потому что — ну,  дети вообще тогда любили следить за новостями, а я рос в Калининграде, и в Литве, в трех часах езды от моего дома, тогда работал моряком мой отец. Пройдет чуть меньше года после январских событий, наступит новый 1992 год, мы всей семьей встречали новый год на борту отцовского парохода, над которым развевался уже не красный, а трехцветный литовский флаг, Литва победила. А я, сын «русского Прибалтики», а это, как многие знают, такие особые русские, почти как в Крыму, — я болел за наших; «Наши» — это название классического фильма Александра Невзорова о советских омоновцах, воюющих против независимой Литвы. Сейчас, понятно, я отношусь к тем событиям иначе, мне это далось нелегко, и тем обиднее, что у нас в России к литовским событиям 1991 года относятся, в принципе, никак. Об этом моя колонка на «Слоне».

Такой довольно дикий поворот в деле Немцова — сначала заказчиком убийства объявили водителя Руслана Мухудинова, слишком незначительную фигуру, чтобы всерьез относиться к нему как к заказчику, а теперь в показаниях обвиняемых по делу зазвучало новое имя якобы исполнителя — Беслан Шаванов, это человек, который подорвался на гранате, когда их всех задерживали, то есть покойник, то есть, в общем, за смерть Немцова отвечать некому.

На месте следователей и их начальников я давно бы уже плюнул на все формальности и закрыл дело, сдал бы его в архив, а еще лучше сжег бы. Зачем оно нужно — и так уже никто не скрывает, что государство не заинтересовано в установлении истины по делу Немцова и в наказании убийц, зачем тогда ломать эту комедию, которую так невыносимо смотреть.

Чеченская тема, все эти истории про чеченское МВД, про парня без штанов, который извинился перед Кадыровым, про ту женщину из детского сада, которая тоже перед ним извинялась, угрозы родственникам европейских чеченцев, митинговавших в Вене — все эти новости в конце прошлого и начале этого года шли одна за другой, и я не смог не написать по этому поводу колонку — для DW.

Вот я это написал и думал, что больше мне по этому поводу сказать будет нечего, но случилась история с красноярским депутатом Сенченко — и поэтому еще несколько слов в специальной колонке для «Дождя».

А вот если немного пелевинщины? Если предположить, что красноярский депутат Сенченко для того и выступил против Кадырова, чтобы через несколько часов извиниться перед ним? Слишком уж как по нотам все, слишком красиво. Это у кинорежиссера Милоша Формана в мемуарах было, как он снимал свой первый фильм, что-то из старинной жизни, вроде все на месте — костюмы, извозчики, старинные вывески, но чего-то не хватает, и Форман не мог понять, чего именно, и снимал дубль за дублем. И в очередном дубле в кадр залез вдруг случайный прохожий с велосипедом, и именно этот прохожий сделал сцену живой и настоящей, разрушив своим велосипедом стерильную режиссерскую картинку. Вот история с депутатом Сенченко — она именно такая стерильная, без случайного прохожего. Человек, о котором большинство из нас до этой недели и знать не знало, пишет Кадырову письмо — как бы критическое, но очень по-хитрому критическое. «Иди ты подальше», — это как бы ругательство, но как бы и нет, очень такое корректное ругательство, в котором нет ничего, что реально может задеть чеченца и мусульманина. Но здесь ладно, я придираюсь, письмо-то действительно смелое с учетом всего кадыровского контекста, хорошо всем нам известного. И вот читаем мы его и думаем — смелый мужик, это же надо пойти на такой шаг, когда ты уже видел и того парня без штанов, и ту женщину-воспитательницу, да и о Борисе Немцове нельзя забывать.

Проходят часы, депутат Сенченко дает несколько интервью, а уже к ночи в эфире Лайфньюс мы слышим его голос, который говорит, что да, погорячился, никого не хотел оскорбить, эмоциональный порыв, напряженная ситуация — и он извиняется перед Рамзаном Кадыровым, и потом тоже несколько часов саспенса — то опровергает свои извинения, то подтверждает их вновь, ссылаясь на разговоры с, цитата, «представителями чеченского народа». И финальное видео в инстаграме Кадырова – страшное, деморализующее, раздавленный человек в красном свете и издевательские смайлики чеченского вождя.

А мы, повторю, знаем контекст, и прекрасно можем домыслить, что там за кадром — или золотой пистолет, приставленный к виску, или связанные жена и дети, или, ну я не знаю, бомба, висящая на люстре. Страшно. Мы, чего уж там, все и так относимся к Рамзану Кадырову и его людям с понятным и однозначным чувством, — со страхом, — и история с Сенченко делает этот страх еще более сильным и безусловным. И вот почему бы не предположить, что это и была цель двухходовки — чтобы мы боялись еще сильнее?

Еще раз уточню — у меня нет никаких инсайдов на этот счет, это просто предположение, догадка, и вероятность, что моя догадка достоверна, крайне невелика, процентов пять. Но я зубами готов цепляться за эту вероятность, потому что она — альтернатива страху. Последние недели дали нам как никогда много поводов в очередной раз убедиться, что Чечней управляют страшные люди, но обратите внимание — каждый раз о том, что они страшные, нам сообщают сами эти люди. Сам Кадыров, его какие-то соратники, вон депутат Госдумы Шамсаил Саралиев в ответ на выступление Эллы Памфиловой вывесил в инстаграме коллаж, на котором рядом с портретом Памфиловой — портрет Бориса Немцова, и мы понимаем, что значит такой намек, и нам делается еще страшнее. И вот давайте зафиксируем: нам делается страшнее именно потому, что они сами пугают нас. Они сами пугают, они сами говорят, что они страшные. Они хотят, чтобы мы верили, что они страшные.

И, по-моему, реакция на то, что они нас пугают, должна быть прямо противоположной тому, чего они от нас хотят. Не надо им верить, не надо бояться. Эта легенда про страшную неуправляемую Чечню, которую боится даже сам Путин — она выгодна и Путину, и Кадырову. Но это легенда, и в реальности нет ничего, что указывало бы на какую-то самостоятельность путинского наместника в Чечне. Это такой же назначенец, как Собянин или Турчак, и как на самом деле относится к Кадырову чеченский народ, мы тоже пока не знаем и сможем узнать только в той послепутинской России, о которой мы так много спорили на этой неделе.

У нашего народа не так много сказок, которые мы бы все с младенчества знали наизусть, многие наши сказки написаны в двадцатом веке, и это тот язык, который в России понимают все. И вот я хочу объяснить феномен Кадырова на этом понятном всем нам языке — вспомните сказку Корнея Чуковского, в которой ехали медведи на велосипеде. Там тоже, если помните, все животные, включая самых сильных и самых зубастых, вдруг испугались непонятно кого и долго жили в страхе, не смея поднять глаз. И вот однажды появился воробей, посмотрел и говорит — эй, звери, я что-то не понял — вы кого боитесь? Вот я хочу, чтобы все вспомнили эту сказку. Чик-чирик.

Один мой товарищ мне тут на днях высказал, что я так много пишу, что у меня мысли повторяются в разных текстах. Я попросил его привести какие-то примеры, он пообещал и исчез, но я сам примерно понимаю, о чем идет речь — из колонки в колонку я повторяю, что российское государство российскому гражданину как минимум не друг, что в авторитаризме все критически зависит даже не от воли, а от капризов первого лица, что в девяностых осталось слишком много ключей от нынешних проблем — ну и еще несколько таких моих любимых идей. Но тут хитрость в том, что эти мои базовые вещи — это не темы колонок, а система координат, в которой я описываю все, что происходит. Вот есть мир Толкина, или мир Гарри Поттера, а это мир Олега Кашина. На следующей неделе в этом мире наверняка что-то произойдет, и я вам об этом расскажу своими словами.