Кашин и обиды Кремля: как власть загнала себя в ловушку с Немцовым, почему провалится проект «Грудинин», и какие козыри остались у Навального

В новогодние дни, когда нет новостей, люди, которые привыкли о чем-нибудь спорить в социальных сетях, похожи на алкоголика, дожидающегося открытия магазина. Новых статей в газетах нет, и люди читают этикетки от шампанского в поисках повода для дискуссии. На шампанском написано «Советское» — возможно, именно по этой причине самой обсуждаемой темой в соцсетях в дни праздников стал, как не раз уже бывало, Советский Союз.

Политик Максим Кац встречал новый год с родителями, на столе среди прочего были свежие помидоры, и кто-то из старших сказал, что в советские годы это было абсолютной фантастикой — ни за какие деньги помидоров было купить нельзя. Кац пересказал это в твиттере, начался спор с участием тысяч людей, продолжавшийся почти неделю.

Я через месяц отпраздную двадцатилетие своих колонок — у меня вообще до сих пор не укладывается в голове, что я пишу их уже двадцать лет, некоторым из моих читателей лет меньше. И я помню один из первых своих текстов — февраль 1998 года, — я тогда доказывал, что день Святого Валентина — это плохо, а вместо него должен быть день Петра и Февронии. О Петре и Февронии я примерно тогда же прочитал не в житиях, а в газете «Советская Россия» в колонке поэта Александра Боброва, который, как и я, пишет колонки до сих пор, и недавно я наткнулся на его колонку, в которой он пишет, что я плохой, меня это тронуло. Но я отвлекся — в том тексте о Петре и Февронии у меня была такая фраза, что как жаль, что люди у нас променяли совершенно нормальную страну, Советский Союз, на день святого Валентина. На эту фразу даже среагировала конкурирующая газета, посвятившая мне целую статью, чем я очень гордился — та статья называлась «И мальчики красно-коричневые в глазах». Извините, что я так долго о себе, но это такой важный опыт в том смысле, что когда сейчас кто-нибудь пишет, что в СССР было хорошо, я могу его понять, потому что сам был таким двадцать лет назад. И когда я, постсоветский тинейджер, говорил что-то просоветское, я, конечно, меньше всего хотел затащить кого-нибудь в очередь за колбасой, или ввести тюремное наказание за чтение книг, или выездные визы, или лагеря, нет. Любая политическая ностальгия, назовем это так — фактор современности, а не истории, и если кто-то говорит, что в какую-то другую эпоху было лучше, чем сейчас, то ключевое слово — как раз «сейчас». Такие тинейджеры, как я, искали в выдуманном прошлом альтернативу девяностым, а нынешнее поколение пользователей «Одноклассников» (не только «Одноклассников», конечно) пытается спрятаться в небесном СССР от нынешней российской реальности. Поэтому самое глупое занятие — с какими-то цифрами, мемуарами и фотографиями доказывать поклонникам СССР, что они неправы. Это вообще на другую тему спор. Об этом я пишу в своей первой колонке 2018 года. Издание Republic.

Люди, которые ищут альтернативу нынешней реальности в выдуманном советском прошлом, неправы только с формальной точки зрения, и размахивать перед ними фактами о «настоящем» СССР – то же самое, что доказывать верующему его неправоту с помощью аргументов типа «Гагарин летал, Бога не видал». Неправота воинствующего атеиста вообще никак не связана с существованием Бога – как, впрочем, и правота верующего. Когда актуальное политическое пространство полностью вычищено от любых альтернатив, единственным способом их найти становится самое антинаучное сочетание исторической памяти и фантазии, и ничего криминального в этом нет. Поклонники выдуманного СССР – значительная и далеко не самая ужасная часть нашего общества, и отмахиваться от «совков», смеяться над ними, смотреть на них свысока – пример той же самонадеянности и самодовольства, которое уже не раз подводило постсоветских либералов и, может быть, уже погубило их окончательно. Вопрос «Вы за Советский Союз или против?» кажется риторическим, но давайте его приземлим и уточним. Инициатором последнего большого советско-антисоветского спора в соцсетях был скандальный либеральный политик Максим Кац, и если спросить – вы за Каца или за СССР? – вопрос заиграет новыми красками, особенно если учесть, что никакого СССР на самом деле давно нет и не будет, а Кац есть и явно на что-то претендует. Люди, любовавшиеся эполетами и балами в семидесятые годы XX века, не мечтали о крепостном праве – им просто не нравился советский застой, поэтому они были правы, каким бы наивным ни было их представление о старой России. То же самое относится и к нынешним поклонникам СССР – с их неправотой все ясно, но их правота основана на недовольстве нынешней реальностью и потому она весомее, и ее стоит уважать.

У длинных январских каникул, мне кажется, помимо прочего есть такой очевидный политический смысл — они амортизируют любую проблему, растворяя ее в бесконечных выходных. Вряд ли это было задумано, когда эти каникулы придумывались, но по факту происходит именно так. Можно вспомнить 2011 год, когда вся Болотная, в общем, закончилась, когда люди, в том числе лидеры, разъехались по всяким разным странам отдыхать, ну и сейчас тоже — чем закончилась нерегистрация Алексея Навального в Центризбиркоме? Новым годом она закончилась и сейчас воспринимается как что-то далекое и давнее.

Хотя дело не только в каникулах. Мы все помним спор Навального с Эллой Памфиловой, и, конечно, этот спор был бы драматичнее и выглядел бы убедительнее, если бы у стен центризбиркомовского офиса в Большом Черкасском переулке его слушало хотя бы несколько сотен сторонников Навального — мол, если не зарегистрируете, то мы не уйдем. Этого, как вы понимаете, не было, все прошло спокойно и буднично, и я сейчас не хочу выглядеть таким раздатчиком советов задним числом — давать советы такого рода это вообще последнее дело. Я о другом, и это я писал еще в прошлом году — с какого-то момента кампания Навального за допуск его к выборам как-то подвисла, превратилась в непрерывное повторение одинаковых митингов в регионах, интересных только тем, кто разоблачает их в том духе, что к Навальному опять никто не пришел. Стараясь быть объективным — хотя, я думаю, репутация антинавальновского автора у меня уже сложилась, — я писал, что, наверное, он готовит что-нибудь на конец года, к регистрации. И вот конец года прошел, мы видим, что никто ничего не приготовил. Первое выступление Навального после нерегистрации — он собирает деньги на новый дрон, потом интересуется размещением рекламы в своем YouTube канале, что вообще выглядит диковато. Обещает продолжать добиваться регистрации «Партии прогресса» — а это история, тянущаяся пять лет и вряд ли способная кого-то увлечь. Теоретически еще остаются два как бы козыря — пресловутая «забастовка избирателей» и обещанные на 28 января митинги, но, я думаю, можно будет удивиться, если в этом смысле произойдет что-то интересное. Я иногда конспиролог, и сейчас тоже прямо хочется высказать такое подозрение, что, может быть, летом, или в начале осени — но в любом случае задолго до того спора с Эллой Памфиловой, — Навальный что-то узнал о своем допуске, вернее, недопуске к выборам, и перестал бороться за свое участие всерьез. Я действительно думаю, что возможность участия Навального в выборах до какого-то момент обсуждалась в Кремле не понарошку, а потом ее перестали обсуждать. Ну и ничего интересного уже не будет.

Ксения Собчак и Павел Грудинин — это тоже, конечно, не проходит по категории интересного, но оба этих политика, мне кажется, как раз Навального и должны благодарить за свой уже случившийся успех. Навальный принес в политику потребность в новых лицах, Кремль с ним согласился — ну и вот вам новые лица. О них моя колонка для Republic.

Совхозная правда-матка Грудинина, популярная в ютьюбе ненамного меньше, чем программы канала Навального, и речи Собчак, часто дословно повторяющие то, что говорит Навальный, – это как китайское копирование каких-то знаковых технических достижений из первого мира, когда все точно такое же, только нет фирменного лейбла, зато цена значительно ниже. В той части политического пространства, где люди верят телевизору, создается копия другой части того же пространства, в которой люди ходят на митинги и знают поименно весь кооператив «Озеро» и фонд «Дар» заодно. Это выглядит как самая масштабная политическая манипуляция, превосходящая самые яркие образцы жанра золотых для него сурковских времен, но эта манипуляция насколько масштабна, настолько же и бесполезна, потому что вообще никак не затрагивает ту группу, ради которой все и затевалось – сторонников Навального, участников его акций, тех, кто готовится к «забастовке избирателей». Они как были, так и остаются «несистемной оппозицией», от которой до марта вполне можно ожидать чего-то интересного – может быть, массовых митингов в конце января, может быть, массового наблюдения на выборах в марте и действительно какого-то ощутимого по сравнению с кремлевскими ожиданиями снижения явки. Сейчас эти люди предоставлены сами себе, и, кажется, Кремль вообще не намерен ими заниматься – кому неинтересны Собчак и Грудинин, оставайтесь со своим Навальным и делайте что хотите. И сейчас это выглядит как уверенность, что эти люди ничего не сделают, потому что ничего не хотят и ничего не могут.

В моем детстве в «Что, где, когда» знатоки не смогли ответить на вопрос про человека, который был оболган в своей стране, конфликтовал с государством, а потом в его честь назвали площадь в Вашингтоне. Команда ответила «Мартин Лютер Кинг», а на самом деле речь шла о Сахарове — это его именем в начале восьмидесятых назвали площадь, на которой находилась резиденция посла СССР, просто у нас тогда об этом не знали. Сейчас вторая серия того же сюжета, и уже в России наблюдают за ней с большим интересом — городские власти Вашингтона согласились назвать участок улицы возле посольства России именем Бориса Немцова. Обсуждение этого переименования началось больше года назад, и первым российским официальным лицом, прокомментировавшим эту идею, была Мария Захарова. Вы, я думаю, ее не любите, но она умная, и она выбрала такую линию защиты, что на этой площади Немцова то ли уже есть, то ли должна быть построена ночлежка для бездомных, и называть такое место именем российского политика — это неуважение к нему. Но точка зрения Захаровой так и осталась маргинальной, сейчас о ней никто не вспоминает, и если почитать сейчас патриотическую прессу или посмотреть телевизор, то там сейчас такая оживленная дискуссия на тему того, как бы нам переименовать Новинский бульвар, на котором находится посольство США, чтобы американцы обиделись — может быть, улица Освальда? Или бен Ладена? Люди перебирают врагов США, не понимая, что попадаются в такую ловушку, потому что до сих пор у Немцова, несмотря на всю прижизненную и посмертную ругань в его адрес, не было официального статуса врага России. Понятно, что это скорее не имеет значения, но кто интересуется, поищите сюжет Дмитрия Киселева на смерть Немцова — там есть дежурные формулы о низких рейтингах Немцова и о том, что как политик он не угрожал Кремлю, но в целом все крайне доброжелательно, яркий политик и все такое. Я не поклонник формулы «Путин был взбешен, узнав об убийстве Немцова», я считаю, что даже если все было именно так, как в уголовном деле и приговоре, то есть если круг убийц не выходил за пределы чеченского МВД — это как раз сомнительно, но представим, что это правда, — даже в этом случае ответственность за смерть Немцова несет российское государство, российская власть и лично Путин, создавший эту кадыровскую внутреннюю империю. Это в любом случае такие умозрительные вещи, оценочные суждения, но чем больше времени проходит, тем больше права на такие суждения дает нам российская власть, которая разве что открытым текстом не объявляет, что берет на себя ответственность за это преступление. Те игры с камерами видеонаблюдения на мосту, регулярные разгромы мемориала на месте убийства, вся брань и грязь, которая звучит по федеральным каналам о Немцове — это солидарность власти с убийцами. И сейчас, когда власть обижается на переименование площади в Вашингтоне — хотя формально там обижаться не на что, Немцов это не Басаев и даже не Навальный, — так вот, обижаясь на то, что в Америке назвали площадь именем российского бывшего губернатора и вице-премьера, официальная Москва зачем-то снова солидаризуется с убийцами, и это поведение выглядит гораздо красноречивее, чем если бы мы вдруг узнали, что Заур Дадаев и его друзья приехали на мост в ту ночь прямо из Кремля.

О вашингтонской топонимике — моя колонка для Republic.

Появление площади Немцова в Вашингтоне — шаг, недружественный России ровно в той степени, в которой сама Россия считает убитого политика своим врагом. Если бы не было запутанного следствия, погромов на мосту, позорных телепередач с плясками на могиле, то и проблемы бы никакой не было — сенатор Рубио и его российские друзья наверняка и в этом случае добились бы переименования, а Кремль с МИДом встретили бы это вежливыми улыбками — спасибо, мол, что вы помните нашего Бориса. Но это звучит как фантастика — понятно, что никаких вежливых улыбок быть не могло, как не могло быть и мемориальной доски, которую никто не срывает, цветов на мосту, которые никто не трогает, и телепередач, в которых Немцова вспоминают без скандалов и ада. Это настолько понятно, что уходит в тень главный вопрос — а, собственно, почему?

Почему российское государство не могло хотя бы чуть более спокойно сосуществовать с памятью о Немцове на протяжении этих трех лет? Почему те люди — речь и о «Гормосте», и о «СЕРБе», и об НТВ, — которые, мягко говоря, совсем не самостоятельны в своих действиях, не могли не издеваться над памятью о Немцове и над чувствами тех, кто скорбит о нем? Почему посмертное отношение властей к Немцову не могло быть таким, как отношение к другим умершим противоречивым героям девяностых от Гайдара и Черномырдина до Примакова и Маслюкова?

Этот вопрос до сих пор остается без прямого ответа, при этом все указывает на то, что конкретный ответ существует, и он настолько весом, что оказывается сильнее любых самых рациональных соображений. Если бы российское государство не плясало на могиле Немцова, оно могло бы обойтись без многих имиджевых потерь. Но оно пляшет, ему плевать на потери. Почему?