Кашин и наемники Вагнера: власть ведет себя по-скотски, Россия осталась без Путина, Собчак пытается избавиться от кремлевского клейма

В начале недели, когда разговоры о погибших вагнеровцах только начались, мы в соцсетях обсуждали случившееся, и интересно написал один сенатор — я вообще скорее хорошо отношусь к нему по-человечески, поэтому не буду лишний раз называть его имя, но процитирую. «Я думаю, — пишет российский сенатор, — парочка в месяц замерзает таких искателей приключений на Эвересте, еще пара сотен умирает от наркотиков на Бали или в Таиланде от грибов, еще десяток в рядах ИГИЛ. И так далее. Увы». То есть вот этот мрачный военкоматовский принцип, когда тетка в окошке говорит вернувшемуся с войны человеку, что она его туда не посылала, в России десятых возведен в абсолют, у нас теперь вполне официально никто никого никуда не посылает, а люди едут сами, и сами ложатся в гроб, и потом сами засыпают себя землей. Полнейшее самообслуживание, при котором вообще непонятно, зачем нужно государство.

Бесславный путь патриота: почему общество и власть равнодушны к гибели наемников в Сирии В новой колонке Олег Кашин рассуждает о гибели группы наемников в Сирии под авиаударом США, среди которых, предположительно, были ...

Сейчас Россия выступает без опознавательных знаков на Олимпиаде, и это такая зловещая метафора всего, что происходит с нашими гражданами в мире — российский паспорт нужен только для того, чтобы предъявлять его полицейскому на улице ну или пограничнику в аэропорту. Никакой защиты он не обеспечивает, никто никому не нужен. Хорошим тоном считается говорить, что каждый сам выбирает для себя свою судьбу, и если человеку захотелось погибнуть непонятно за что, то пускай он погибает, и жалеть его не надо. Я настаиваю, что жалеть надо всех и что разговоры о свободном выборе судьбы в российских условиях — это цинизм и спекуляция. Потому что нет никакого выбора, а есть условия, и эти условия современным русским навязаны государством, властью. Отношения государства и гражданина у нас — это как жульнический договор о каком-нибудь микрокредите, когда самое главное написано мелким шрифтом в той части бумаги, которую сотрудник жульнической конторы еще и прикрывает рукой — ты подпиши, а потом разберемся. То, что происходит в Сирии сейчас и что происходило, да и до сих пор происходит в Донбассе — это эпизод отношений государства не только с этими конкретными несчастными людьми, которые там погибают, но и со всеми остальными, с нами, такими благополучными, самодовольными. Которые, конечно, никогда никуда не поедут и на этом основании считают себя лучше тех, кто верит, едет и погибает. Просто это сообщающиеся сосуды, и когда общество позволяет власти вести себя по-скотски хоть с кем-нибудь, хоть с самыми маргиналами, самыми неприятными людьми, это значит, что общество позволяет вести себя так с собой. На брифинге в Пентагоне было прямо сказано, что американцы перед тем, как расстрелять колонну, предупредили об этом российское командование. Сейчас можно спорить, почему российские генералы молча приняли это к сведению — может быть, вагнеровцы действительно шли куда-то по собственной инициативе, может быть, у Минобороны с ними давний конфликт, и военные решили так изящно руками американцев этот конфликт разрешить. Неизвестно, но в любом случае давайте зафиксируем — те российские официальные лица, которые отвечают за жизни людей, готовы расплачиваться этими жизнями не только в настоящей объявленной войне, но и вот так.

«Повар Путина» и «ЧВК Вагнера»: как Евгений Пригожин связан с российскими наемниками с Сирии

И еще. Мы, конечно, так уверенно говорим — Вагнер, Вагнер, есть даже имя этого, собственно, Вагнера — Уткин, и если верить «Фонтанке», он уже отошел от дел и возглавляет ресторанный бизнес знаменитого «путинского повара» Пригожина. Впервые о Вагнере заговорили в 2015 году, когда в Донбассе, в Луганской республике начались зачистки самостоятельных полевых командиров — Беднова, Мозгового и прочих. Был до сих пор никем не опровергнутый слух, что командиров убивали как раз вагнеровцы. Теперь убивают их, но это не возмездие (тем более, что очевидно, что персонально это были разные люди —те, кто убивал в Луганске, и те, кого убивали в Сирии), а такой страшный замкнутый круг, когда российская власть взяла себе в союзницы смерть — а это такая сфера, с которой шутки в любом случае плохи.

«Это предательство. Людей отправили на убой»: кто виноват в гибели российских наемников из «ЧВК Вагнера» в Сирии

Об аморальности государства в контексте военного наемничества — моя колонка для издания Republic.

Когда место военного словарика занимает чековая книжка, вся эта логика рушится – боевые потери превращаются в несчастные случаи на производстве, а герой перестает быть героем, оставаясь наемником и после смерти. Если бы речь шла о по-настоящему частном военном бизнесе, о нем можно было бы говорить на привычном языке, когда одних возмущает бессовестный мир чистогана, а другие по-либертариански уверены, что человек сам себе хозяин, и если он решил умереть за деньги, то пускай умирает, его дело. Но когда речь идет о государстве, которое для своего удобства прикрывается вагнеровским аватаром, бизнес-логика становится заведомо лицемерной, а сочетание наемнического чистогана и долга с честью образует по-настоящему взрывной коктейль.

Гипотетическая, возможная гибель вагнеровцев позволяет понять, до какой степени этот коктейль чудовищен. Погибли они или нет – в любом случае официального признания их гибели не будет никогда, оно невозможно, а если учесть, что причина смерти в любом случае привязана к государственным интересам, то и умолчание о смерти становится интересом государства, и именно непризнание этой смерти становится признанием того, что жизнь граждан для государства не более чем расходный материал. Кажущаяся приемлемой логика, по которой столкновение с американской армией не может быть публичным (иначе – война), на самом деле не имеет никакого отношения к пацифизму – это именно пренебрежение жизнью и готовность расплачиваться ею за выдумываемые на ходу национальные интересы и геополитические дела. Сама ситуация, в которой государство боится воевать под собственным флагом, но при этом очень хочет воевать и потому пользуется услугами подставных частников так же, как на «обычном» рынке, демонстрирует моральное банкротство государства, а моральное банкротство не может быть локальным, когда в одном месте ты обанкротился, а в другом молодец – здесь никто не будет молодцом, и у грязной войны в Сирии природа та же, что и у политических уголовных дел внутри России, и у фарсовых выборов, и у нечестных судов, и вообще у всего. Описать эту природу можно как избыточную аморальность государства – оно бы, конечно, нормально существовало и без этого сверхцинизма, но со сверхцинизмом ему удобнее, а никаких ограничителей со стороны общества не существует.

Болезнь президента — в моей юности это значило, что дедушка при смерти и что, пока он лежит, запутанный в капельницах, вокруг него, прямо у одра, начинается очередной виток грызни за власть. На сайте студии Лебедева до сих пор висят образцы дизайна «Ленты.ру» 1999 года — так называемая рыба, когда дизайнер сам пишет заголовки, чтобы заказчику было проще представить, как должен выглядеть сайт. И вот там на «Ленте» — баннеры с надписью «Ельцин умер. Дума в шоке», «Ельцин ожил. Волошин в шоке» — ну, то есть понимаете, да?

Путин ушел из политики. На две недели. Что произошло и при чем здесь Сирия?

И сейчас, конечно, времена более вегетарианские — болезнью президента называют простуду, и даже в эту простуду не все верят. Политолог Марков на «Эхе Москвы» рассказал анекдот, в котором в комнату с министрами заходит человек и говорит «Путин сломал ногу», и все хором отвечают — «Кому?»

И несмотря на это болезнь Путина — все равно сенсация, простуда Путина сенсация, потому что Путин, кажется, впервые за восемнадцать лет простужается публично, и это в любом случае должно нам о чем-то говорить. Моя гипотеза простая — Путину неинтересно заниматься выборами, неинтересно в них участвовать, он и без простуды, или выдуманной простуды, сейчас наименее активен по сравнению со всеми его предыдущими предвыборными кампаниями. Более того, даже вещи, которые до этого шумно анонсировались — например, «Путин тим» хоккеиста Овечкина, — куда-то растворились, нет их. Кстати, когда я об этом написал в своей колонке, которую мы сейчас будем цитировать, меня очень порадовала такая прямо бешеная, давно такого не было, реакция прокремлевских политологов — да что он такое пишет, он же врет, Путин активен как никогда, Путин ведет кампанию на пределе человеческих возможностей. Ну-ну.

Сейчас уже мало кто помнит роман Александра Проханова «Господин Гексоген». Я думаю, и сам Проханов предпочитает о нем не вспоминать, потому что сейчас он снова, как в семидесятые, соловей Генштаба, а пятнадцать лет назад он был оппозиционер и дружил с Березовским — ну, не дружил, конечно, но был у них такой роман, уже не в литературном, а в романтическом смысле, и «Господин Гексоген» остался нам от этого романа. Там концовка была очаровательная — Путин летит в самолете и в какой-то момент заходит в кабину пилотов и просит, чтобы его оставили одного. Ну, приказ есть приказ, экипаж выходит, Путин в кабине один. И его долго нет, летчики волнуются — уснул, что ли? Наконец, осторожно заходят, а Путина в кабине нет, только радуга на стекле. Проханова принято не любить, но за эти годы никому больше не удалось создать более убедительную метафору конца путинской эпохи, когда нет ни революции, ни табакерки, а просто вот Путин достиг такого просветления, что ему на все плевать. Я не хочу сказать, что он уже превратился в радугу —но, может быть, тренируется. О России без Путина в этом смысле — моя колонка для Republic.

Символ путинской кампании 2018 года – телевизионный повтор прошлогоднего фильма Оливера Стоуна о Владимире Путине, вот уж всем консервам консервы, самые премиальные. Стоун снимал интервью, интервью – это жанр, который устаревает очень быстро, и если показывать по телевизору старое интервью, то почему бы и в новостях не показывать какое-нибудь ретро – встречи с Бушем-младшим, саммит «восьмерки» в Петербурге, сочинскую Олимпиаду, совещание в Пикалеве, парад в честь 70-летия или 60-летия Победы. Медийное наследие Владимира Путина огромно, и если он не хочет сейчас ничего делать, самое время обратиться к архивам.

А он, судя по всему, именно не хочет ничего делать, и именно в этом и заключается главная новость нынешней предвыборной кампании. Администрация президента готовилась весь год, первые утечки (о выборах как о «референдуме о поддержке Путина») появились в феврале прошлого года. Дальше было увлечение молодежной тематикой, интрига с Навальным, поиск новых лиц и появление Грудинина и Собчак. Этот растянувшийся на год предпредвыборный процесс можно описать как сказку о царевне Несмеяне – кремлевские волшебники долго суетились вокруг Путина, пытаясь его развеселить и заинтересовать, но ничего у них не получилось, он так и не вышел из горницы – мол, ладно, давайте уж вы без меня, и они действительно готовятся к выборам без него. Может быть, и объявление о простуде – часть этого же сюжета: в Кремле давно чувствуют ненормальность ситуации, когда Путин самоустранился от всех предвыборных дел, и потому простуда, о которой, конечно, никогда бы не стали объявлять в обычное время, воспринимается сейчас как подарок – смотрите, он не просто так игнорирует выборы, а по уважительной причине.

Смешно будет, если он и после выборов не захочет царствовать. Кто хотел Россию без Путина – ну вот, пожалуйста, получайте.

Ксения Собчак подала в Верховный суд иск о снятии с регистрации Владимира Путина из-за того, что он занимает должность президента больше двух сроков подряд с учетом фиктивного президентства Дмитрия Медведева. Понятно, каким будет решение суда, но пока его нет — что-то в глубине души шевелится, имеем право пофантазировать.

Я уже испытывал такое чувство как раз на пике медведевского президентства и на пике слухов о «расколе тандема», которыми тогда все увлекались, и я тоже увлекался. И если помните, был момент, когда все защищали Химкинский лес — вот та дорога, по которой сейчас так здорово ездить в «Шереметьево», тогда для нее вырубали лес, а людей, которые были недовольны, всячески прессовали, и было много протестов по этому поводу, и кульминацией стал большой, — чуть ли не самый большой за все те годы, — митинг на Пушкинской, на котором, если помните, пел Шевчук. И после этого митинга Медведев вдруг выступил и сказал, что раз уж люди так выступают, то давайте приостановим строительство дороги и еще раз выясним, что там с лесом. То есть победило гражданское общество.

И я тогда написал такую фантазию на тему того, как бы мог выглядеть реальный приход Медведева к власти. В этом моем тексте некто подавал в суд иск о ликвидации «Единой России» — ну вот подал и подал, мало ли фриков на свете, но суд вдруг принимает иск к рассмотрению, начинает разбирать его по существу и вызывает свидетелей, которые один за другим говорят, что да, партии никакой нет, а есть квазигосударственная контора, незаконно вмешивающаяся в дела власти. И вот так день за днем, все уже нервничают, все уже всерьез, и в конце концов суд объявляет, что «Единая Россия» ликвидирована. И выносит частное определение, что, поскольку в Госдуме у нее большинство, а ее лидер Путин работает премьер-министром, то президент должен распустить Госдуму и отставить правительство, что Медведев и делает, а Путин сидит в Ново-Огареве и молчит — возможно, у него простуда. Понятно, что это не сбылось и не могло сбыться, но я сейчас примеряю ту свою фантазию на иск Собчак, и хотя все понимаю, в глубине души думаю — а чем черт не шутит.

Моя колонка об иске — для Репаблика.

Клеймо системного, действующего по соглашению с Кремлем политика на Ксении Собчак стоит с первых минут ее предвыборной кампании, но по-настоящему это клеймо что-то значит только для части бывшей Болотной, исходящей из не всегда четких представлений о чистой оппозиционности и о честной борьбе с властью. Для всех остальных новый политический игрок вне зависимости от степени его независимости или подконтрольности Кремлю — новые возможности, новые связи, новые перспективы, даже если сам политик ничего такого не имеет в виду и просто отрабатывает отведенный ему Кремлем номер. То есть «партия Собчак» в этой среде начнет складываться и уже складывается сама собой — из региональных активистов, которые традиционно менее чувствительны к политической чистоте, чем москвичи, и из разочарованных навальнистов, и из бывших «сислибов», столкнувшихся с ограниченностью своего «сис», и много из кого еще. Как часто бывает в таких случаях, количество вполне способно перейти в качество, и вот это качество Собчак сейчас и формулирует своей очень странной кампанией, когда она дословно воспроизводит все, что сказал бы и сделал любой «настоящий» либеральный лидер; если бы Навального допустили до выборов, вряд ли его кампания содержательно сильно отличалась бы от кампании Собчак. Этот иск в Верховный суд — стилистически абсолютно навальновский жест. Совокупность жестов дает образ, который сам по себе и станет, если уже не стал, новой точкой на политической карте России, и даже если в этой новой точке заинтересован Кремль, это не значит, что кроме него в обществе не найдется тех, кому она нужна — та же риторика и система ценностей, что и у Навального, только за это не преследуют и не наказывают. Собчак не избавится от клейма системного политика, но, может быть, не такое уж это и клеймо.

Ну и раз уж я сегодня несколько раз ссылался на прошлые времена, раннепутинские и среднепутинские, то еще одно воспоминание о конце нулевых — арт-группа «Война», которая гремела в те годы и от которой теперь остался сидящий в берлинской тюрьме Вор и Коза с детьми, живущая в брезентовой лодке и умоляющая детского омбудсмена Кузнецову их оттуда эвакуировать. А наследник «Войны» Петр Павленский сейчас голодает, держит голодовку во французской тюрьме. И у Би-би-си была интересная статья про нашего оппозиционера из Костромы, которому теперь в Нидерландах, куда он убежал, грозит тюрьма за гомофобию и разжигание ненависти к Нидерландам, то есть по местной 282 статье. Это самые экстремальные примеры того «берега утопии», на котором почему-то всегда оказываются наши враги власти, уехавшие от нее на Запад, и поскольку я себя сам так или иначе отношу к этой же социальной группе, пусть и к периферийной ее части, я, конечно, немного переживаю за себя в этом смысле — не хочу становиться прокремлевским. Чем все кончится, вы узнаете из нашей программы «Кашин. Гуру». Я Олег Кашин, всего доброго.