Кашин и человеческое измерение

Кашин: С издательским домом «Коммерсантъ», и в том числе с журналом «Власть», связаны лучшие годы моей профессиональной жизни, без этих лет я был бы совсем другим человеком, и, хотя прошло уже много времени, я до сих пор не могу относиться к «Коммерсанту» так же, как к любому другому СМИ. Это со мной уже навсегда. И статья Александра Бастрыкина, которую на этой неделе все обсуждали, на меня произвела впечатление прежде всего не тем, что она людоедская, — хотя людоедская, конечно, — и не тем, что она человеконенавистническая, — хотя и человеконенавистническая тоже, но на меня самое большое впечатление произвело именно место ее публикации, именно те страницы, на которых когда-то печатался и я. Раньше там были мои репортажи и колонки, а теперь там Бастрыкин рассуждает о гибридной войне Запада против России и о том, что пора положить ей конец и закрутить гайки.

Я сейчас странную вещь скажу, но ведь, на самом деле, им можно многое простить. И коррупцию, и нераскрытые преступления, и придуманные преступления, за которые они сажают ни в чем не виноватых людей — это ужасно, но надо быть добрым и все прощать. Но вот что мне простить сложнее всего — это именно вот эти страницы, на которых раньше был я, а теперь там Бастрыкин. Почему-то им это очень важно — приходить в те места, где нам было хорошо, наводить там свой порядок, устраиваться поудобнее в наших креслах, класть ноги на стол. Встреча с Гребенщиковым, о которой мы сегодня тоже, конечно, поговорим — мне кажется, она имеет ту же природу. Им почему-то очень важно потрогать руками то, что ценно для нас, что имеет для нас значение. Это самое омерзительное, по-моему. А статья Бастрыкина — ну что статья. Я ее отрецензировал для Дойче велле.

В принципе, если бы социологи замеряли электоральные возможности Александра Бастрыкина, на этой неделе у него был бы такой вертикальный скачок рейтинга — это очень странно, но он ведет себя так, как будто у него завтра выборы, и он хочет стать как минимум президентом. Статья в «Коммерсанте» была в понедельник, в понедельник же все вспомнили давнюю легенду о том, что именно Бастрыкин исключал Бориса Гребенщикова из комсомола, а потом раз — и вот уже Бастрыкин принимает в своем кабинете самого Гребенщикова, и они оба опровергают ту легенду и говорят, что Гребенщикова исключал не Бастрыкин.

Меня, конечно, тоже, как и всех, расстроила их совместная фотография Бориса и сопровождающий ее безумный маркинский пресс-релиз. Почему расстроила — ну как, Гребенщиков живет в том русском мире, в котором хочется жить и мне, а Бастрыкин — в другом, в котором жить совсем не хочется.

И мы знаем, как реагировать на ситуации, когда какой-то уважаемые деятель искусства делает что-то недопустимое с гражданской точки зрения, и как на это реагировать — алгоритм, в общем, известен. Мы расстраиваемся, начинаем относиться к такому человеку хуже, кто-то обязательно скажет, что теперь этот человек вычеркнут из списка приличных людей. Уверен, что кто-то именно так и скажет о Борисе Гребенщикове, тем более что совместная фотография с Бастрыкиным — это уже не первый эпизод из коллекции подобных фотографий от Бориса Грызлова до Михаила Саакашвили. Как любит говорить всякая политическая молодежь — зашквар.

Но я сейчас это говорю, и сама эта фраза — «вычеркнуть из списка приличных людей» просто не встает рядом с именем Бориса Гребенщикова. По крайней мере, у меня не получается построить эту фразу. С кем угодно получилось бы, а с Гребенщиковым — нет, потому что, даже если предположить, что какой-то список приличных людей существует, Бориса Гребенщикова в нем и так нет.

Ну вот представьте, список напечатан на бумаге. Бумага лежит на столе. Стол стоит в комнате. Комната — в доме. Дом — на фундаменте, и вот в этой конструкции Борис Гребенщиков — это и есть фундамент. Фамилию из списка вычеркнуть можно, это несложно. А вот фундамент — его можно только взорвать, и я к этому не готов и не буду готов.

Гребенщиков — один из немногих наших современников, кого можно назвать не деятелем нашей культуры, а ее создателем. Наше общество крайне лицемерно, великими у нас обычно принято называть не тех, кто этого заслуживает, а актеров или писателей, доживших до глубокой старости и на основании возраста, по выслуге лет, получивших право говорить какие-нибудь трогательные глупости в юбилейных интервью. Гребенщиков — человек не из этого ряда, ему слегка за шестьдесят, у него выходят новые песни, которые кому-то кажутся удачными, кому-то нет, но в любом случае он участник актуального культурного процесса. И при этом он классик, и даже те, кто его не любит и не воспринимает — даже они, сами того не замечая, живут под его воздействием.

Ты не любишь БГ, а любишь Земфиру, или Ваенгу, или Стаса Михайлова — но все русские музыканты, которые пришли после него, хотя бы слышали его музыку, и их музыка была бы невозможна без его музыки. Да даже не в музыке дело, вот сейчас вы слушаете мою колонку на Дожде, а я люблю БГ, то есть и через меня он на вас влияет.

Бастрыкин и Гребенщиков настолько несопоставимые величины, что их встречу вообще можно признать выдуманной, воображаемой — на самом деле Бастрыкину кажется, что он встречался с БГ. Вот Путин недавно встречался с «Девочкой с персиками» на выставке художника Серова, тоже есть фотографии, но они вообще не имеют значения ни для судьбы Серова, ни для его знаменитой картины. Бастрыкин, встречающийся с БГ — это как большевики в Эрмитаже, или немцы у Эйфелевой башни, то есть смотреть на это да, неприятно, но не надо забывать, что Эрмитаж и даже Эйфелева башня — это вечное, а кто там на их фоне фотографируется — да какая разница.

Однажды после встречи с Борисом Гребенщиковым я пошел встречаться с одним российским политиком и говорю — вот, виделся сегодня с БГ, он мне что-то такое мудрое сказал. Политик поморщился — да что твой БГ может сказать, мурзилка он. Мурзилка — это имеется в виду, что с властью в хороших отношениях и не поддерживает оппозицию. Ладно, я даже с этим соглашусь, но важно понимать, что если он мурзилка, то тебя, меня или еще кого-то, да почти всех, просто нет.

Я, мне кажется, неплохо представляю себе людей, готовых предъявлять Гребенщикову какие-то моральные претензии по поводу его политической неразборчивости — таких людей много среди моих знакомых, это журналисты, активисты, какие-то люди из фейсбука, и что их на самом деле объединяет, этих составителей списков и предъявителей претензий — я могу представить себе свою жизнь без каждого из этих людей, а без Гребенщикова не могу.

Это, может быть, не очень этически безупречная позиция, но я уверен, что автор песни «Серебро Господа моего» имеет право на что-то, на что не имеет права никто из нас. Если я пойду обниматься с Бастрыкиным, это будет некрасиво с моей стороны, а БГ от этой фотографии хуже не станет и то сияние, о котором говорил герой фильма «Асса», не померкнет.

Кашин: Эту колонку, как всегда, еще до эфира опубликовали на сайте tvrain.ru, и она вызвала, как мне сейчас кажется, больше споров, чем обычно вызывают мои тексты. И это понятно — тут у меня что-то вроде конфликта интересов, я же поклонник Гребенщикова, и рассуждать о его неоднозначном поступке я, поклонник, всегда буду именно с той точки зрения, что БГ всегда прав, а если неправ, то см. пункт 1. Но на самом деле этот сюжет вообще не про Гребенщикова и не про то, кто чей поклонник. Просто мы в очередной раз столкнулись с тем, что у нас что-то глубоко не в порядке с культурными иерархиями и, я не знаю, как это правильно сказать, с самоидентификацией по отношению к этим иерархиям. Это давняя моя тема, в ней я чувствую себя менее уверенно, чем когда просто рассуждаю о политике, но тем и интереснее спорить об этом. Журналист Евгений Фельдман, с которым мы обсуждали мою колонку о БГ, написал мне, что если БГ — это русская культура, то он, пожалуй, выберет ту культуру, в которой вместо БГ Джеймс Хэтфилд.

Встречу Гребенщикова с Бастрыкиным Олег Кашин обсудил с журналистом Евгением Фельдманом.

Кашин: Я иногда уже сам не помню, что я и когда писал, и тут мне просто читатели прислали в комментарии мою пятилетней давности колонку о праздновании дня рождения Рамзана Кадырова в Грозном, когда я туда ездил. Я действительно не помнил этого своего текста, поэтому мне сейчас было его интересно читать — я там писал, что мы почему-то привыкли относиться к Рамзану Кадырову, как к юному ученику Владимира Путина, а ведь на самом деле все наоборот, это Путин учится всему у Кадырова, и к Чечне надо относиться как к такому модельному региону, глядя на который можно понять, какой будет Россия через несколько лет. Вот так я писал в 2011 году.

Последние новости располагают к тому, чтобы повторить эту на самом деле не очень парадоксальную мысль. До сих пор между Москвой и Грозным существовало одно очень важное различие — в Москве на должности уполномоченного по правам человека всегда работал какой-нибудь уважаемый либерал из девяностых, к которому можно было прийти за помощью, если власть ведет себя как-то вопиюще неправильно даже по своим собственным меркам. Это федеральный омбудсмен.

А есть еще своего рода мем, такое уже идиоматическое выражение — чеченский омбудсмен, и даже неважно, что его зовут Нурди Нухажиев, на его месте мог быть кто угодно. Чеченский омбудсмен — это такой усредненный подчиненный Рамзана Кадырова, часто еще более густопсовый, чем остальные чеченские чиновники. Это, видимо, какой-то особенный кадыровский юмор — чтобы уполномоченный по правам человека выступал с более радикальных позиций, чем власти, и если он критикует власти, то только за то, что они кого-то не посадили и что-то не запретили.

До сих пор такой омбудсмен был особенностью Чечни по сравнению с федеральным центром. Теперь этот разрыв преодолен, теперь федеральный омбудсмен у нас — видимо, такой же, как в Грозном. Генерал МВД Татьяна Москалькова — она меньше суток работает на правозащитной должности, но ее уже растаскивают на цитаты, как «Горе от ума», и мы уже знаем, что для нее защита государственной системы ценностей важнее защиты каких-то конкретных людей, и что после Pussy Riot она предлагала внести в УК статью о покушении на нравственность, и что она голосовала за «закон Димы Яковлева» — в общем, очевидно, что нам веселая жизнь предстоит с таким омбудсменом.

А грустная жизнь, ответственной за которую была бывший омбудсмен Элла Памфилова, вслед за самой Памфиловой перемещается в сторону избирательных участков. Памфилова возглавила Центризбирком, и на этой неделе дебютировала в политическом скандале с участием оппозиции — я имею в виду выборы в Барвихе. О том, почему этот скандал был неизбежен, я писал для издания Слон.

Кашин: Анекдот про двух ковбоев, которые на спор кое-чего наелись — он, конечно, про Россию и про Украину, как в целом, так и в деталях, в эпизодах. Самый яркий эпизод — это история Надежды Савченко и наших Александрова и Ерофеева, которых, похоже, вот-вот обменяют друг на друга. Слава Богу, что российская сторона перестала делать вид, что воюет с Америкой, и что поэтому Савченко можно обменять только на Бута.

Война, в которой нет победителей, это действительно анекдот про ковбоев, но я не уверен, что война, в которой есть победители, чем-то лучше. Война — в любом случае зло, война не приносит ничего хорошего, и самая омерзительная иллюзия на свете — это когда людям кажется, что они смогут сделать жизнь лучше, если кого-то убьют. Я с самого начала ругал украинцев именно за то, что они так упиваются своей «антитеррористической операцией», восторгаются своими солдатами, находят оправдания обстрелам, верят в возможность военного решения каких-то проблем. Но это, конечно, их дело, и не нам, россиянам, давать им какие-то советы, мы в этой войне, которая у нас была, как сказал бы поэт, незнаменитой, кажется, тоже ничему хорошему не научились и вряд ли научимся.

Я почему-то думаю, что когда Александров и Ерофеев приедут в Россию и дадут интервью государственным телеканалам, они скажут какие-то злые слова про российских журналистов, благодаря которым их история стала такой громкой, а если бы все было тихо, то их бы тихо обменяли еще год назад, и никто бы об этом не узнал. Такова, по крайней мере, российская логика этой войны — «их там нет» и так далее. Александров и Ерофеев стали живым опровержением этого «их там нет», и наверное, эта роль им самим не нравится. Но судьба обычно не спрашивает людей, нравятся ли им их роли или нет. Александров и Ерофеев вошли в историю — солдаты незнаменитой войны, пленные, от которых отказывалась их армия, люди, которых сейчас привезут в Россию и куда-нибудь спрячут, чтобы не дай Бог, они кому-нибудь что-то не то не рассказали.

Российская армия при министре Шойгу тратит большие деньги на свой пиар, на продвижение бренда, на создание своего привлекательного образа, но давайте не забывать, что настоящая российская армия — это вот эти двое, а не те Рэмбо, фотографии которых постят в минобороновских пабликах в социальных сетях. Об обмене Александрова и Ерофеева на Савченко — моя колонка для издания rus2web.

Кашин: Сегодня день рождения Ленина. Эстеты вспоминают Курехина с Лениным-грибом, а я вспоминаю «Общество чистых тарелок» и еще сотню или две совершенно безумных рассказов о Ленине, которые в моем детстве, в начале восьмидесятых, составляли, я думаю, не меньше половины всего корпуса доступной детской литературы, то есть все шло вперемешку — Маршак и Чуковский, Андерсен и братья Гримм, и Ленин, Ленин, Ленин — в исполнении Бонч-Бруевича, Крупской, Марии Ульяновой и даже Зощенко. Это может прозвучать комично, но наша беда, беда нашего поколения — в том, что мы уже никогда не забудем, что в Горках знал его любой, старики на сходку звали, дети попросту, гурьбой, чуть завидят, обступали. Когда я приду к власти, я вам обещаю, что детских книг про меня не будет, я запрещу их писать. А пока я не пришел к власти — смотрите программу Кашин.гуру. Через неделю на Дожде. Всего доброго.​