Кашин и зайчутки: президенту никто не нужен, волоколамский урок для будущей власти, и что не так с бойкотом Слуцкого

#СМИtoo: бойкот Госдумы как первый шаг революции в российской журналистике Более 20 российских СМИ объявили бойкот Госдуме и депутату Леониду Слуцкому после того, как комиссия по этике не нашла нарушений в...

Свой энтузиазм по поводу неполитических народных волнений, основанных на локальной тематике — экологической, экономической, бытовой, — свой энтузиазм по этому поводу я растерял довольно много лет назад, когда моей темой был поиск регионального протеста, способного стать политическим. Я писал об экологических митингах, шахтерских протестах, автомобильных и прочих. Самый успешный, наверное, был в Калининграде, когда по итогам самых массовых протестов со времен Хрустальной ночи своей должности лишился губернатор Боос. Мой любимый телеведущий Соловьев, когда Боос его нанял гасить протесты — идея была такая, что вместо реального митинга Соловьев проведет так называемый телемитинг, чтобы народ поговорил с губернатором напрямую, но на его условиях, — так вот, Соловьев даже писал, что меня какие-то враги направили в Калининград давать инструкции местной оппозиции. Инструкций я не давал, но ту калининградскую весну никогда не забуду, потому что — ну, мы знаем, что такое протесты в России, и когда в протестах участвует как минимум каждый десятый житель твоего родного города, это такое удивительное чувство, принадлежность к истории и все такое. И памятник этим протестам — нынешний Калининград, такой же политически неактивный, как и вся остальная Россия, и новая местная власть, по сравнению с которой ненавистный моим землякам восемь лет назад Боос кажется добрым отцом и защитником.

Толпа протестующих в Волоколамске набросилась на главу района

Такие итоги — у самого успешного протеста, а у менее успешных никаких итогов нет вообще. Ни разу бытовые проблемы не конвертировались в политические, ни разу люди на улицах не становились источником перемен, ни разу даже герои народных сходов и таких митингов не превращались в реальных хотя бы местных политиков. Я об этом много раз писал, я думаю, что я прав, и что я про это все нормально понимаю.

И тем не менее мне почему-то приятно видеть власть испуганной и растерянной хотя бы на этом самом низком уровне, когда самодовольного главу района — модного технократа, судя по его биографии, — хватают за воротник и всячески мнут, а губернатора Воробьева забрасывают снежками. Конкретного Воробьева, может быть, особенно интересно видеть в этой роли, потому что это необычный губернатор, человек, вокруг которого собрались самые одиозные деятели молодежной политики нулевых, человек, который огромное внимание уделяет своему пиару как политику будущего, но сам при этом остается таким наследным принцем номенклатуры, сыном ближайшего соратника и многолетнего заместителя Сергея Шойгу. Я однажды брал у Воробьева интервью — мой редактор Максим Ковальский придумал такой проект, к сожалению, так и не реализованный, что с этими людьми нужно говорить не о политике, а о человеческом — и тогда мы увидим, до какой степени они отличаются от нас. И в этом разговоре я первый раз вздрогнул, как раз когда он, перечисляя самых близких людей, назвал маму, папу и Шойгу — по-моему, даже жену не назвал, — и второй раз — это было воспоминание о детстве, когда он с кем-то подрался и побежал жаловаться папе, а папа ему ответил, что надо разбираться самому. И просто представьте себе эту ситуацию, когда в какие-то позднесоветские годы маленький мальчик жалуется на кого-то папе, секретарю горкома — такие вещи ведь не проходят с годами, и то, о чем злорадно или сочувственно говорят сейчас все комментаторы волоколамской истории, что проблем бы не было, если бы губернатор просто поговорил с людьми — это ведь оттуда же, из номенклатурного детства, потому что человек с рождения знает, что с людьми — которые в людской, — разговаривать не надо в принципе.

Страх и ненависть в Волоколамске: неправильные диагнозы, вызовы в СК, и первая смерть после выброса газов

И этому секрету номенклатурные принцы учат тех молодых технократов, которых набирают к себе. Вот этот глава района Гаврилов — он, судя по биографии, обычный человек, простой, в армии служил, но ему не у кого учиться политике, кроме как у Воробьева, и он сам становится маленьким Воробьевым со всеми вытекающими.

Я минуту назад ругал оптимистов, но тут сам немного побуду оптимистом — по-моему, перед нами такой красивый случай, из которого становится ясно, что механическая смена путинского поколения у власти на поколение их детей, на поколение Воробьевых и Турчаков — невозможна. Они не справятся, у них все обрушится, и, может быть, их и не пустит никто никуда.

Об этом моя колонка для Republic.

Воробьев — успешный политик, просто у успешного политика в России 2018 года должен быть сверх меры развит орган, отвечающий за улавливание настроений и опасностей в Кремле, а орган, отвечающий за взаимодействие с народом, если и был, давно атрофирован, потому что случаев, когда им нужно пользоваться, исчезающе мало. В обычные дни это не бросается в глаза, но иногда наступают необычные.

И становится ясно, что в сравнении со взрослыми номенклатурщиками, так или иначе имеющими реальный политический опыт, поколение Воробьева выглядит ущербным. Они теряются, они ведут себя неправильно, они усугубляют неприятную ситуацию и терпят поражение.

После случая в Волоколамске комментаторы логично заговорили о том, что Воробьева ждет скорая отставка, но когда такую впечатляющую неудачу терпит образцовый представитель номенклатурного поколения, логичнее говорить не о его персональной судьбе, а о поколении в целом. Волоколамские снежки летели не только в Воробьева — под ударом этих снежков и калининградский Алиханов, и новгородский Никитин и нижегородский тоже Никитин, и самарский Азаров. Эти снежки летят во всех, кто прыгал со скалы, и на кого Кремль с подачи, как считается, Антона Вайно и Сергея Кириенко сделал ставку в своем самом масштабном кадровом проекте.

Реальные перспективы политиков, считающихся перспективными, определяются именно в такие моменты — когда митингующие таскают за капюшон твоего ставленника, а тебе какая-то девочка показывает жестом, как именно она бы тебя убила, и ты спешишь к машине, обстреливаемый снежками.

Выборы. Пять дней прошло, а их как будто не было. Слово «Грудинин» уже получается вспомнить только после серьезного усилия, а имя того сталиниста из маленькой компартии уже вообще вымылось из памяти, да и зачем его в ней хранить.

Мне неловко перед одним конкретным зрителем или читателем — он из Кирова, его зовут Марат Федоров, и он за две недели до выборов спросил меня, пойду ли я на них, я уверенно ответил, что нет, а 18 марта обнаружил себя на избирательном участке опускающим бюллетень в урну впервые за 18 лет — я с 2000 года на выборы не ходил вообще. Я голосовал за Ксению Собчак, но это даже неважно — своим поведением во время кампании она сагитировала меня за себя, но ведь, как все говорят, главной в этом году была явка, и за явку меня сагитировали, конечно, бойкотчики. Когда Евгений Чичваркин обещал бросать в голосующих яйца и кричать «позор» — ну, всегда хочется как-то присоединиться именно к тем, кому кричат «позор», а не к тем, кто кричит. Вообще навязчивая агитация за так называемую забастовку избирателей привела к тому, что в,  условно говоря, нашей части общества эти выборы стали референдумом о доверии Алексею Навальному, и этот референдум стал таким параллельным вставным сюжетом в большом сюжете о выборах Путина, по поводу которых никаких сомнений, конечно, и не было.

Итоги выборов я подвел в специальной колонке для Republic, а Марату Федорову из Кирова — еще раз мои извинения, я действительно решил идти на выборы в последнюю ночь перед ними, и до сих пор удивлен своим решением — но не жалею о нем.

Антипутинской части общества логично было бы противопоставить пропутинскую, но есть подозрение, что ее просто не существует. Профессиональных лоялистов, конечно, много, и у них в общем все хорошо, кроме единственного, но принципиально важного обстоятельства – они не знают, чему они будут должны быть лояльны завтра или позже; генеральная линия Кремля слишком подвижна для того, чтобы в обществе сложилась хотя бы небольшая прослойка убежденных сторонников власти.

Сама же власть, персонифицированная в Путине, уехала на своем воображаемом танке в какие-то совсем невообразимые края, где живут отравленный Скрипаль, спортсмены под нейтральным флагом, полувиртуальные российские хакеры, привязанные к Трампу и перманентно побеждаемые сирийские «бармалеи». Этот странный новый мир, больше похожий на галлюцинацию, во внутренней политике ставит перед Кремлем единственную цель – чтобы никакой внутренней политики не было вообще. Когда снаружи фронт, внутри может быть только тыл, надежность которого можно оценивать только по каким-то совсем полицейским критериям – вот буквально чтобы не шумели на улицах, не оспаривали действий власти, избегали внешних контактов и так далее.

Глеб Павловский в последние годы всячески пропагандировал термин «политизация», подразумевающий какое-то новое состояние общества по сравнению с аполитичными нулевыми. Очевидная потребность Кремля состоит, наоборот, в деполитизации общества – общество должно по умолчанию находиться на стороне власти в ее противостоянии с внешними оппонентами. Это значит, что все эксперименты в стиле 2012 года становятся вредны – никакого раскола на «креативный класс» и «простых россиян» или, скажем, на «молодежь» и «взрослых». Если совсем грубо, за Путина должны быть все.

Но если за Путина все, то это значит, что за Путина никто. Доведенные до исторического максимума цифры формальной лояльности просто перестают быть политическим фактором, власть и общество оказываются одинаково заинтересованы во взаимном игнорировании, которое, очевидно, и станет оптимальной формой нашего и их существования на ближайшие годы.

Когда только начиналась украинская война или даже не война, а только Крым, Андрей Макаревич что-то по этому поводу сказал, и украинцы писали, что как здорово, что кроме России Путина есть еще и Россия Макаревича, и я ругался — писал, что это одна и та же Россия, и что если Путин возьмет Киев, то там будет корпоратив «Газпрома», и на нем будет выступать Макаревич.

Мне действительно Андрей Макаревич всегда казался воплощением вот этого всего разрешенного и потому пошлого — наверное, здесь имеет значение стереотипное представление о роке как о нонконформистском искусстве, в котором нет места ни для фильма «Душа», ни для работы в Росконцерте в начале восьмидесятых. Когда за песни Галича сажали, песня Макаревича звучала в фильме «Афоня». Когда Шевчук ходил на марш несогласных, Макаревич пел на инаугурации Медведева. Ну и где здесь совесть нации?

Но никогда не нужно недооценивать нашу власть. Мне очень нравится байка Геннадия Хазанова про Льва Лещенко — Лещенко пел что-то патриотическое, а за кулисами жаловался на какие-то бытовые вещи и повторял «В этой стране поневоле диссидентом станешь». Вот эту формулу я бы применил к Макаревичу — его же именно вытолкнули в политику, его сделали Галичем именно те, кто цеплялся к каждому его слову и требовал от него какой-то, видимо, демонстративной лояльности.

Я не пойду на поводу у организаторов травли Макаревича и не готов считать его Галичем или Солженицыным — максимум Окуджавой, — но атака из-за выдуманной фразы про дебилов кажется мне отвратительной, и хочется возвысить голос в защиту Макаревича. Я в этом смысле совсем не демократ, я считаю, что есть такой пантеон великих, Макаревич в нем, и он имеет чуть больше прав, чем вы или я, а вот у нас права хватать его зубами за штаны нет — это не он вырос на наших песнях, а мы на его, даже если они нам никогда не нравились.

Моя колонка в защиту Макаревича — для Republic.

Не будем делать вид, что кого-то действительно оскорбляют случайные комментарии из фейсбука. Это больше похоже на обкатку каких-то медийных технологий, конструирование скандала на пустом месте, мобилизацию общественного мнения. Хорошо, вам зачем-то нужны такие эксперименты, вы, как давно можно было заметить, помешаны на информационных войнах, но что вас заставляет экспериментировать именно на этом человеке, на заслуженном ветеране – когда вы доведете его до инфаркта, как вам будет спаться, как вы вообще сможете жить? Можно спорить, делает ли телевидение своих зрителей злобными дебилами, но что бесспорно – конкретный Андрей Макаревич не заслуживает такого отношения, и вести себя с ним так, как ведут его обличители, – чистая, дистиллированная подлость.

Формально неизвестно, есть ли у этой подлости конкретный автор. Она распределена между популярными онлайн-изданиями, таблоидами, федеральными телеканалами и публичными персонами, которым зачем-то надо тоже пнуть Макаревича. Но что объединяет все эти СМИ и всех этих персон – каждого из них может остановить всего один телефонный звонок из Кремля. Сергей Кириенко, в 1999 году возглавлявший предвыборный список «Союза правых сил», должен помнить, как в ту кампанию именно «Машина времени» давала концерты в поддержку СПС и пела в его телевизионных роликах – вероятно, за деньги, но Кириенко ведь и тратил эти деньги, понимая, что именно голос Макаревича (а не, скажем, Кобзона) способен обеспечить ему голоса избирателей.

Российское общество и тем более та его часть, о которой идет речь применительно к травле Макаревича, находится сейчас не в том состоянии, когда можно рассчитывать на его благоразумие и терпимость, поэтому содержательно обсуждать высказывание Макаревича и степень его неприемлемости не имеет смысла – истина сейчас чаще рождается не в спорах, а в директивном порядке. Поэтому лучше обратиться напрямую к тому же Кириенко и к его коллегам – имейте совесть, остановите травлю Макаревича и не врите, что вы не можете это сделать.

Про Надежду Савченко не готов писать что-то отдельное, потому что Украина не моя тема, я и в 2014 году об Украине старался не писать, но, конечно, захватывает дух от всей этой длящейся много лет истории про странную женщину, которая за неполные два года прошла путь от национального героя до врага народа. Поскольку я сочувственно писал о Савченко и раньше, когда она сидела в России — я не пишу об Украине, но суд над Савченко был российской темой, — я думаю, у меня есть право сказать, что я и сейчас желаю ей освобождения и, видимо, дальнейшей политической карьеры в том виде, в котором она и должна быть у национального героя. «Ба-бах» Надежды Савченко — это очень крутое слово, и я хочу, чтобы оно осталось на память от этой недели, а украинскому государству хочу сказать — Руки прочь от Савченко. Это программа Кашин гуру, я Олег Кашин, встретимся через неделю на Дожде, всего доброго.

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.