Кашин, холуи и ничтожества: Прилепин получил карт-бланш, а Долин и Сечин строят Россию будущего

В официальных медиа есть такие новости, которые всех справедливо бесят — «Захарова высмеяла» или «Пушков пошутил» — и дальше пересказ какой-нибудь ерунды из социальных сетей. Мы с вами такое, конечно, не любим, в том числе потому, что у нас свои новости такого формата — «Шендерович высмеял», «Евгения Альбац поставила на место» или «Артемий Троицкий жестко пошутил над Шендеровичем». Уходящая неделя была рекордной с этой точки зрения, и Шендеровича с Троицким я вспомнил не просто так — между этими милыми людьми сейчас происходит полемика, которую я даже могу процитировать, вот Троицкий спрашивает Шендеровича: «Мудак, дегенерат, холуй, проститутка, дебил, ублюдок, мразь, шлюха, засранец, гнида, козёл (в переносном смысле), сука и  матерные ругательства. Все ли эти слова следует квалифицировать как хамство, Виктор? Или только некоторые?» — тут уже трудно поймать нить беседы, но исходная ее точка находится в выступлениях Алексея Навального про Антона Долина и Сергея Пархоменко про Нюту Федермессер и покойную Лизу Глинку, там тоже были ругательства, причем скорее несоразмерные масштабу чего-то плохого, что делали бы Долин и Глинка, если их вообще можно обвинять в том, что они делали что-то по-настоящему плохое.

На самом деле это действительно важный спор — спор о сотрудничестве приличных людей с властью, — он ведется много лет, давно стал таким привычным и скучным, я сам когда-то в нем активно участвовал и даже попал в этом качестве в книгу Чулпан Хаматовой и Кати Гордеевой «Время колоть лед», где Чулпан обращается именно ко мне и к Аркадию Бабченко как к самым радикальным критикам ее соглашательства.

Я действительно одно время был очень радикален в своих взглядах на эти вещи, а с годами очень сильно смягчился, это можно считать поводом для упреков в непоследовательности — да, без проблем, но мне кажется естественным поддерживать в конфликтах ту сторону, которая кажется более симпатичной. И вот тут понятная разница между 2012 годом и 2018-м — то, что шесть лет назад располагало к поддержке той стороны, куда-то делось, и оснований считать антипутинскую сторону стороной добра, на мой вкус, не осталось вообще. И это делает менее убедительными упреки в любой компромиссности, потому что, когда мы отделяем зло от добра, нам нужно добро. А вместо добра у нас — вот эти обзывающиеся граждане, которые на каком-то основании присвоили себе мандат на моральную правоту, и сами давно стали злом.

Моя гипотеза заключается в том, что они именно сейчас, на пустом месте, начали так громко ругаться по давнему и заезженному поводу именно потому, что их нынешнее положение — моральное авторитетство без реального права на него, — вот именно это их положение приводит к тому, что у них сдают нервы. Я наверняка предвзят, мы с этими людьми давно друг друга не любим, я даже на обложку одной из первых своих книг, где обычно цитируют похвалы критиков, поместил цитаты Альбац, Пархоменко и Шендеровича обо мне — у Шендеровича там было «Кашин прославился на наших пощечинах» — да, конечно, я на такие вещи обижаюсь, и сейчас мне приятно наблюдать за тем, как эти люди переходят на какую-то совсем адскую брань, вызывая недоумение даже у тех, кто им традиционно сочувствует.

О волне скандалов в либеральном фейсбуке — моя колонка для издания Republic.

Все слова были сказаны много раз, начиная как минимум с «того самого» ролика Чулпан Хаматовой и заканчивая, по крайней мере, президентской кампанией Ксении Собчак или собянинскими выборами, к которым был привлечен уже упомянутый режиссер Богомолов. Спорить в 2018 году на эти темы странно – все давно все поняли, все остались при своем. Почему сейчас такое обострение? Повода же вообще нет.

И вот кажется, что это и есть разгадка – повода нет. Приличный человек, уходивший в 2012 году поддерживать Путина, предавал Болотную. Приличный человек, уходивший туда же в 2014-м, предавал, ну наверное, братский украинский народ. Человек, уходящий туда в 2018-м, оставляет за своей спиной пыльную темную комнату, в которой давно ничего не происходит и в которой нет никого, о расставании с кем можно было бы пожалеть. Даже свет за собой выключать не надо – все светильники давно перегорели, и новых не будет.

Это важно. Чтобы «та» сторона однозначно воспринималась как зло, оказывается, недостаточно присутствия на ней мента, судьи и Кадырова. Чтобы зло было злом, нужно добро. А его нет. В темной комнате светятся злые глаза Сергея Пархоменко и заметно потускневшие – Алексея Навального.

Линия разграничения куда-то съехала и прежняя передовая оказалась в глубоком тылу. Прекрасную Россию будущего построят, если построят, Долин, Федермессер, Чулпан Хаматова, Брилев и еще кто-нибудь из нынешних лоялистов вплоть до самого Сечина – только у них, по крайней мере, есть этот шанс, те, кто претендовал на него раньше, давно его истратили. Это неприятная перемена реальности, но она произошла, и это стоит зафиксировать – вот прямо сейчас, на пике спора о холуях и ничтожествах.

Самая удивительная новость недели — смена власти в доронинском МХАТе. Саму Доронину, как сейчас принято, сделали почетным президентом театра, а театр отдали ветеранам Новороссии Эдуарду Боякову, Захару Прилепину и Сергею Пускепалису, и хотя главный там, понятно, Бояков, всех взволновал именно Прилепин, он главная звезда, и я даже процитирую две самые удачные шутки по его поводу — Иван Давыдов написал, что раньше Прилепин был замполит части, а теперь он зам по литчасти. А Глеб Морев описал биографию Прилепина так, что он бегал с автоматом, как Лимонов, он писал про лагерь, как Солженицын, а теперь он завлит МХАТа, как Булгаков.

В этом театре я, как, думаю, и многие, бывал не раз, но — и тоже как многие, — никогда на спектаклях. Горьковский МХАТ — это прежде всего популярная московская концертная площадка, и средний московский зритель в этом здании, конечно, бывал именно на концертах, а не на старомодных спектаклях Татьяны Васильевны. В той колонке, которую мы тут дальше будем цитировать, я — специально пришлось почитать архитектурную литературу, — писал о МХАТе на Тверском бульваре именно как об архитектурном объекте, как о недвижимости. С этой точки зрения об этом здании можно долго и интересно говорить — не все, например, знают, что это достроенное при Брежневе театральное здание тридцатых годов, которое строили как музыкальный театр Немировича-Данченко, но не достроили, и брошенная коробка стояла тридцать лет, пока Фурцева не отдала это здание Олегу Ефремову — который, по большому счету, так и остался в Камергерском переулке. Вот эта мысль — не театр, а объект недвижимости, — показалась мне остроумной и удачной для колонки, я ее написал, а через сутки Бояков в фейсбуке написал свой программный пост о приходе в театр, и что он там пишет? Какие лестницы, какие стены, какие лавочки из цельного массива, а какие перила — ну, в общем, больше о МХАТе имени Горького сказать действительно нечего.

Мне при этом кажется несправедливым обвинять в плачевной судьбе этого театра только Татьяну Доронину и ее, очевидно, невысокие организаторские таланты. Даже если бы она была Станиславским, быть иначе просто не могло — доронинский МХАТ начался в атмосфере травли и ненависти перестроечной прессы, критики и публики, на Доронину сразу же налепили клеймо сталинистки и реваншистки, театр с первых дней существовал в изоляции, а изоляция убивает искусство. Когда мне рассказывали, как на сборах труппы молодых актеров заставляют по очереди целовать руку Татьяны Васильевны, я должен был, наверное, смеяться, как смеемся мы над Никитой Михалковым, но нет, смешного тут мало — тут повод пожалеть Доронину, у которой, в общем, политический конфликт с Ефремовым и, поскольку Ефремов наше все, вообще со всеми, отобрал тридцать лет полноценной творческой жизни.

Современники, восьмидесятники со мной не согласятся, но им же хуже — я настаиваю, что и мхатовский прецедент, и прочие конфликты того времени именно в культурной политике, в литературе, в прессе, когда в порядке вещей было делить сообщество на чистых и нечистых — вот эти хорошие, а этих вообще нет, — эта практика и привела к тому, что теперь уже путинская власть ведет себя так же по отношению к оппозиционерам, художникам, журналистам. Даже те, кто ничего не знает о МХАТе, учились травле у травителей Дорониной. «Есть мы, а есть маргиналы», — это все оттуда, из 1987 года.

Ну а о перспективах Боякова, Прилепина и примкнувшего к ним Пускепалиса — моя колонка для Republic.

Строго говоря, это и есть главный стартовый капитал нового мхатовского начальства – заниженные ожидания либеральной интеллигенции, которая когда-то любила и Боякова, и Прилепина, а потом поставила на них крест в связи с переменой их общественно-политических позиций. Обоих сейчас модно не любить и считать продавшимися, и хотя компромиссность и «нового» Боякова, и «нового» Прилепина бросается в глаза по сравнению с их бескомпромиссным прошлым, кажется очевидным, что амбиции обоих выходят за пределы банального «получить театр» и тем более «получить денег» – и та постыдная чушь, которую пишет Бояков в фейсбуке, и новая должность Прилепина в путинском народном фронте, в принципе, могут восприниматься как эпизоды напряженного творческого поиска, основанного на тех же принципах, что и во времена театра «Практика» у одного и лимоновской партии у другого (а свой главный роман «Обитель» Прилепин вообще написал, уже будучи нынешним Прилепиным, донбасским и пропутинским, то есть о нем даже не скажешь, что он променял талант на лояльность).

И это тоже своего рода фора. Слишком многие уже сейчас заранее знают, что, когда Бояков и Прилепин устроят в своем МХАТе что-нибудь программное, их надо будет ругать, а в таких условиях сделать что-нибудь нестыдное гораздо проще – всегда можно будет списать провал на предвзятое отношение среды, а еще логичнее – среду игнорировать, потому что в этом случае и критерии провала будут неясны, и успехом можно будет объявить что угодно. Придет Мединский, похвалит – вот и успех. А если уж сам Путин, то вообще триумф. Тут нет повода для шуток – вот такие условия задачи, когда публика заранее знает, что будет плохо, а власть предполагает, что будет хорошо, поэтому логично будет ориентироваться на власть, то есть экспериментировать не в расчете на «Золотую маску» (придуманную когда-то Бояковым, а потом им же проклятую), а в рамках конструирования государственного большого стиля, с которым у официальной России до сих пор некоторые проблемы. Тут сложно будет спорить о провалах и успехах. Провальны ли «прямые линии» Путина? Провален ли Лепс на Красной площади в дни всенародных торжеств? Провален ли Соловьев по телевизору? Перед Бояковым и Прилепиным стоит не творческая, а политическая задача, и нелюбовь либеральной интеллигенции с точки зрения этой задачи – очень неплохое стартовое условие.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции