Кашин и озеро Комо: как Соловьев играет в патриотизм, ФСБ унижает ГИБДД, а Путин «по-пацански» спасет Собчак

Главным событием недели я хочу назвать понедельничное ДТП на Новом Арбате, хотя формальных основания для такого ранжирования новостей у нас нет — новость о гибели лейтенанта Грачева прогремела в соцсетях поздно вечером в понедельник, и с тех пор происходят такие затухающие колебания — нет никакого скандала, есть только невнятный некролог на сайте МВД, где написано, что лейтенант трагически погиб при исполнении своих обязанностей, есть странный комментарий министра Колокольцева о том, что такие ЧП расследуются по закону, и, как всегда, есть комментарий Дмитрия Пескова, что это не вопрос Кремля. Никаких других новостей в этом сюжете нет, то есть нет скандала, дело абсолютно житейское.

Но мнение МВД или других госструктур здесь имеет вполне второстепенное значение, и хотя оба участника трагедии — виновник и жертва, — носят или носили погоны, перед нами эпизод прежде всего из жизни общества, из нашей жизни. Особенности поведения автомобилей со спецсигналами и спецномерами на московских, да и не только московских дорогах — это такой очень одиозный символ нашего времени, который с какого-то момента приобрел исключительное значение, то есть вряд ли мигалки и гонки по встречке или по разделительной полосе — это главное зло, которое сегодня исходит от власти, но символическое значение таких вещей, как правило, не связано напрямую с их реальным весом. Автомобильный феодализм — это то, что на виду, то, что невозможно спрятать за рублевскими заборами или дверями правительственных знаний. Дорога — это то пространство, в котором встречаются две России, та, в которой живем все мы, и та, которая облечена властью. В свое время по-настоящему историческим событием стало ДТП с участием вице-президента Лукойла Анатолия Баркова, когда на Ленинском проспекте погибли две женщины, и было понятно, что высокопоставленного нефтяника никто не накажет. Это тогда всех возмутило, рэпер Noize МС написал знаменитую песню «Мерседес С666», Андрей Лошак — колонку «Закоротило», а мигалка стала таким же символом конфликта власти и общества, как сейчас, резиновая уточка. Покойный Леонид Николаев из группы Война с синим ведром на голове запрыгивал на машину ФСО возле Большого каменного моста, а само синее ведерко, издалека неотличимое от проблескового маячка, превратилось в итоге в стартовую точку массового движения автомобилистов, из базы которого мы и узнали, что лейтенанта Грачева убила машина, закрепленная за Федеральной службой безопасности.

Остроумное решение проблемы Медведева: что стоит за слухами о ликвидации должности премьера

Кашин.Гуру

И вот тут происходит что-то вроде разрыва шаблона — жертвой привычно возмутительной аварии с участием АМР стал полицейский, то есть человек из ведомства, которое тоже находится в той, «мигалочной» России. И если само это ведомство сейчас испуганно молчит, давая сквозь зубы самые примирительные комментарии, то какое это вообще имеет отношение к жизни обычных российских граждан? Мы же с вами не стоим в костюме ГИБДД с палочкой посреди Нового Арбата, так и беспокоиться не о чем.

Беспокоиться, наверное, и в самом деле не о чем — здесь не столько новость, сколько иллюстрация к давно сложившемуся положению вещей. МВД — структура, обладающая известной вседозволенностью и безнаказанностью, но внутри вертикали тоже есть градация таких структур, и в сравнении с ФСБ МВД обладает примерно теми же правами и возможностями, что и обычные люди в сравнении с МВД. То есть гаишник, на которого несется чекистская машина, вдруг превращается в обычного гражданина. Здесь можно рассуждать о том, насколько эта ситуация унизительна для полицейских, но я бы не стал ждать от них коллективного прозрения по поводу того, что такая система враждебна не только тем, кого они привыкли разгонять на митингах или штрафовать на дорогах, но и им самим. Конфликты между силовыми ведомствами — это давняя отечественная традиция, в эти дни многие вспоминали убийство на «Ждановской», когда в 1980 году пьяные милиционеры забили до смерти чекиста, и это привело к краху всего тогдашнего МВД и к самоубийству министра Щелокова — да, это соблазнительная историческая параллель, но не более того. Войны силовиков никогда не приводят ни к чему хорошему для обычных граждан, а за системную безнаказанность мигалок в равной мере несут ответственность все госструктуры, даже если одна из них сама вдруг становится жертвой.

Это ДТП заслуживает того, чтобы войти в историю, не потому, что оно может поссорить МВД и ФСБ, а потому, что оно обозначает новые границы уязвимости для людей внутри системы. В этом смысле гибель лейтенанта можно сравнить с арестами губернаторов — до какого-то момента там тоже ведь не было такого риска, что сегодня ты хозяин жизни, а завтра сидишь в тюрьме. Сейчас этот риск есть, и для полицейских, как мы видим, риск погибнуть под колесами АМР тоже есть. И если оказывается, что система не дает никаких гарантий собственным винтикам, рано или поздно они задумаются о том, нужна ли она им самим. Собственно, я сейчас их прямым текстом призываю об этом задуматься, и в колонке для издания Republic я делаю то же самое.

Быть полицейским в России – почетно и стыдно. Престижная профессия, обеспечивающая ее представителям отличный, по российским меркам, уровень жизни, отягощена самой дурной корпоративной репутацией; принцип коллективной ответственности – вещь очень спорная, но коллективную ответственность предусматривают погоны как таковые, и все существующее полицейское зло в диапазоне от майора Евсюкова и ОВД «Дальний» до боевиков из МВД Чечни в равной мере поделено между всеми людьми этой корпорации, и гаишник на Новом Арбате, конечно, не может быть здесь каким-то исключением. Что должно произойти, чтобы российский полицейский оказался в той же роли, в которой много лет существуют миллионы обычных российских граждан? Ответ на этот вопрос был дан вечером в понедельник на Новом Арбате. Полиция и граждане оказываются в равных условиях, когда по разделительной полосе мчится «мерседес» ФСБ и не тормозит, даже уже сбив человека.

Эта трагедия едва ли сблизит полицейских и общество; масштаб рисков, которым подвергаются современные россияне, жестко привязан к их социальному положению, и личный состав МВД в сравнении с остальными гражданами РФ все равно остается гораздо более защищенной социальной группой, а то немногое, перед чем МВД бессильно, проходит по категории форс-мажора. Вероятность гибели под колесами чекистской машины слишком низка, чтобы всерьез о ней думать, когда на другой чаше весов лежит полицейская зарплата и полицейский соцпакет в самом широком смысле этого слова, включая коррупционный. Эта простая формула объясняет, почему единственными публичными защитниками полицейской чести в трагический момент оказались соцсети и пресса, и почему молчит МВД.

На днях исполнится месяц с того дня, как в газете «Ведомости» написали, что еще одним кремлевским кандидатом в президенты на выборах 2018 года может стать женщина, и в этом качестве рассматривают Ксению Собчак. За этот месяц Ксения Собчак так и не подтвердила своих предвыборных планов, но и это неважно — с самого начала слухи о ее выдвижении выглядели очень убедительными, а еще убедительнее выглядели публичные комментарии Ксении, из которых просто сквозил ну, по крайней мере, интерес к такой перспективе, ну и Москва город маленький — о том, что каких-то людей, в принципе, очень известных, зовут работать с Ксенией на выборах, слухи появились сразу же, и на прошлой неделе в СМИ даже появились списки этих людей — правда, никто так и не нашел человека, который согласился бы войти в штаб Ксении Собчак, пишут только о тех, кто отказался.

Я с самого начала поверил в то, что Ксения будет выдвигаться, но чем больше об этом говорят, тем больше сомнений в том, что мы увидим ее имя в избирательном бюллетене. Хочу извиниться за такой наивный психологизм, но он в этом сюжете кажется мне крайне важным. В нашей довольно омерзительной политической традиции кандидаты на президентских выборах — это номенклатура администрации президента, то есть людей, которые соседствуют с Путиным в бюллетене, подбирают и утверждают в Кремле в любом случае. С улицы в бюллетень не попадешь. И я не могу представить себе, чтобы судьба Ксении Собчак решалась в кабинете Сергея Кириенко или Антона Вайно. Я не верю в легенду о крестнице Путина, но это и неважно — Владимиру Путину Ксения точно не чужая, ее отец для Путина это такой основополагающий герой его биографии, и если Путин согласится, чтобы Ксения была его спарринг-партнером, он согласится и на то, чтобы подконтрольное ему телевидение говорило про нее гадости, чтобы Жириновский ей хамил на дебатах, и так далее. И я не верю, что Путин может на такое пойти. Можно сколько угодно смеяться над его «пацанской этикой», но она есть, и превращение Собчак в пусть и ненастоящего, но все же оппонента Путина, что называется, со справкой этой этике будет противоречить. Поэтому когда я увидел новость, что окончательное решение будет принято после встречи Собчак с Путиным, я прочитал эту новость однозначно — Путин скажет ей, что на выборы ей не надо. Думаю, скоро мы узнаем, прав я или нет, а пока главная тема, связанная с Собчак — это ее полемика с Алексеем Навальным, который довольно грубо объяснил ей, что на выборах она ни ему, ни его сторонникам не нужна. Навального можно понять — не для того он боролся за право быть главным оппозиционером, чтобы делить это звание с Собчак, но вообще-то вспомним выборы в Координационный совет — Навальный тогда занял первое место, а Собчак четвертое, то есть поклонников у нее не так чтобы сильно меньше, чем у него, и, по крайней мере, право на что-то претендовать у нее в любом случае есть. О предвыборных перспективах Ксении Собчак — моя колонка для Republic.

Ксения Собчак, по-хорошему, может уже никуда не выдвигаться – свою роль на выборах следующего года она и так уже отыграла. Пресса приводит впечатляющие списки людей, которым предлагали работать в штабе Собчак, и они отказались (а списка согласившихся, кажется, просто не существует), и это такой очень интересный социологический результат, исследование настроений самой влиятельной части «креативного класса» – люди, в том числе и относительно лояльные, в том числе работавшие в штабе Михаила Прохорова в 2012 году, ни на каких условиях не хотят работать на Собчак, очевидно понимая, что ничего хорошего им эта работа не принесет, то есть кремлевский «либеральный кандидат», кем бы он ни был, теперь обладает заведомо нулевым доверием «креативного класса». Из этого вообще-то можно сделать вывод, что никакие игры в «либерального кандидата» не имеют смысла для Кремля – зачем, если эта идея не находит поддержки в самом ядре ее целевой аудитории?

Второй важный результат эксперимента Собчак связан с реакцией Алексея Навального, который даже из вежливости (и с учетом прежних добрых отношений, о которых так обиженно написала Навальному Собчак) не стал говорить о Собчак ничего примирительного, а в предельно жесткой форме от нее отмежевался. Навальный, добившийся в этом году роли бесспорного оппозиционного лидера номер один, второй раз за две недели (первый был после муниципальных выборов) продемонстрировал, до какой степени дорожит этой ролью и готов ее отстаивать во что бы то ни стало, – это в любом случае уязвимость, которая позволяет легко манипулировать им и относиться к нему чуть более спокойно, чем это принято в околокремлевских кругах сейчас.

Два этих вывода из виртуальной трехнедельной кампании Собчак отлично складываются в один – оппозиционным спарринг-партнером для Путина на этих выборах, способным обеспечить реальную предвыборную интригу, может быть только Навальный.

Ну и второй после Собчак оппонент Навального на этой неделе — Владимир Соловьев. Кажется, это первый герой расследования Фонда борьбы с коррупцией, который не занимает никаких государственных должностей, а работает телеведущим, но это тот случай, когда формальности не имеют значения — да, разумеется, в реальной иерархии российской номенклатуры Соловьев стоит выше многих депутатов, губернаторов и министров, он в любом случае политическая фигура, и слово «коррупция» применительно к нему, наверное, не стоит воспринимать буквально, но нет ведь других слов, которыми можно описать вот это несоответствие — патриотизм в телевизоре и роль итальянского помещика в реальной жизни.

В российской пропаганде, как в театре, есть некоторое количество таких четких амплуа, масок, образов, как угодно. То, что в какой-то момент именно Соловьев стал (ну, может быть, напополам с Дмитрием Киселевым) главным лицом канала «Россия-1», свидетельствует о том, что наиболее адекватен сегодняшней России, уже без кавычек, именно богатый циник с недвижимостью на озере Комо. При этом стоит помнить, что за это звание на наших глазах боролись вполне идейные радикалы, которые делали расследования о шпионских камнях или говорили о заслуженной пуле для Зорана Джинджича, и проигрыш этих радикалов циникам — в каком-то смысле это даже хорошая новость, потому что она еще раз доказывает, что у них там в Кремле все понарошку, и убежденные охранители опасны для власти не меньше, чем пламенные оппозиционеры. Пока в телевизоре Соловьев — это такая примета, что все, в общем, в порядке. Они делают вид, что нас ненавидят, а мы делаем вид, что нас это пугает. Если завтра Соловьева сменят на какого-нибудь отморозка из движения «Серб», это будет гораздо хуже, так что пускай будет Соловьев, про которого — и спасибо за это ФБК, — все знают, что главным в его жизни остается озеро Комо, а телевизионный патриотизм или фирменное «мразь» в соцсетях — это такая игра.