Кашин и ГКЧП

Кашин: Добрый вечер, это программа «Кашин.гуру», я Олег Кашин. В связи с невозможностью по состоянию здоровья исполнения Горбачевым Михаилом Сергеевичем обязанностей президента СССР и в соответствии со статьей 127.7 Конституции СССР я вступил в исполнение обязанностей президента СССР. Идя навстречу требованиям широких слоёв населения о необходимости принятия самых решительных мер по предотвращению сползания общества к общенациональной катастрофе, обеспечения законности и порядка и для эффективного управления страной я создал Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР — ГКЧП СССР.

Свою журналистскую карьеру я начинал в газете «Коммерсантъ», вы все ее знаете, наверняка читаете и любите, это знаменитая газета с очень славной историей. Эта газета — один из важных символов новой, постсоветской России, но появилась она в совсем другой стране, которой давно нет и которую в эти дни в связи с известной годовщиной все вспоминают, и я тоже попробую вспомнить.

Страна, в которой журналист Владимир Яковлев придумал и начал издавать «Коммерсантъ», называлась Союз Советских Социалистических Республик, СССР. Все знают эти четыре буквы, но, такова уж сила бренда, когда речь заходит об СССР, все прежде всего вспоминают сталинско-брежневскую империю. Космические корабли, парад Победы, гулаговские лагеря, колхозы, атомные ледоколы, комсомольские собрания, ну и так далее — понятный ассоциативный ряд. Понятный и очень мощный.

На его фоне история другого Советского Союза теряется и меркнет. Но сегодня есть повод вспомнить именно тот, всеми забытый Советский Союз. Тот Советский Союз, в котором миллионным тиражом напечатали «Архипелаг Гулаг» Солженицына. Тот Советский Союз, в котором на свободных выборах в парламент был избран великий гуманист нобелевский лауреат Андрей Сахаров. Тот Советский Союз, в котором на Пушкинской площади открылся самый большой в мире «Макдоналдс». Тот Советский Союз, в котором на телевидении, на Первом канале, впервые вышла в эфир программа Леонида Парфенова «Намедни» — Парфенова показывали поздно вечером, а днем показывали анимэ «Суперкнига», из которого мое поколение впервые узнало о многострадальном Иове, о Давиде и Голиафе, о жене Лота и о жизни Христа. Это был тот Советский Союз, в котором на Лубянской площади поставили памятником всем жертвам большевистского террора огромный валун с Соловецких островов. Тот Советский Союз, в котором склады, спортзалы и коровники, открытые большевиками в старых храмах, снова становились храмами, и молодые интеллигенты, ставшие священниками, выкорчевывали из алтарей унитазы, отдирали от стен доски почета, освящали заново старинные стены и снова делали храмы — храмами.

Я говорю о Советском Союзе, в котором крестьяне уходили из колхозов и становились фермерами. О Советском Союзе, в котором первый публичный миллионер, заработавший на торговле то ли компьютерами, то ли медицинским оборудованием, заплатил со своих миллионов рекордные партийные взносы, чем смутил всю страну. Я говорю о Советском Союзе, в котором Борис Гребенщиков записал свой вершинный «Русский альбом», Александр Сокуров снял «Одинокий голос человека», а новые стихи Иосифа Бродского печатали в самом популярном национальном еженедельном журнале, которым тогда был «Огонек». Я говорю о Советском Союзе, в котором литовцы, латыши и эстонцы, взявшись за руки, встали живой цепью через три свои республики в память о соотечественниках, убитых и сосланных после того, как Сталин и Гитлер разделили между собой Европу, лишив Литву, Латвию и Эстонию независимости и чести.

Советский Союз, о котором я говорю, признал все преступления большевизма и отказался от марксистско-ленинского мракобесия, объявив высшей ценностью человеческую жизнь. Из Советского Союза, о котором я говорю, очень многие уезжали — кто-то навсегда, кто-то — впервые в жизни ехал посмотреть на Европу и Америку, потому что впервые за десятилетия выезд из Советского Союза стал свободным.

Чтобы картина не была совсем уж пасторальной, я напомню, что тот Советский Союз, о котором я говорю, был нищей полуголодной страной, люди в которой могли часами стоять в очереди за рулоном туалетной бумаги или за куском колбасы, которую, скорее всего, из той же бумаги и делали. Тот Советский Союз, о котором я говорю — в нем фактически шла гражданская война, в нем воевали между собой две союзные республики, Армения и Азербайджан, в нем Москва присылала танки для подавления народных волнений в Вильнюс и Баку, в нем солдаты разгоняли саперными лопатками демонстрацию в Тбилиси. Московская интеллигенция ждала еврейских погромов и рассказывала ужасные истории про общество «Память». В этом Советском Союзе часто было страшно. Но и своими страшными сторонами этот Советский Союз не был похож на тот, который строили Сталин и Брежнев.

Москва вводила танки в Вильнюс, а потом отказывалась от этих танков, боялась брать на себя ответственность — боялась парламентских расследований, боялась независимой прессы. В том Советском Союзе на Манежную площадь постоянно выходили десятки и сотни тысяч людей со своими требованиями, со своими проклятьями, со своими мечтами.

На первомайской демонстрации 1990 года трудящиеся шли мимо Мавзолея с плакатами, проклинающими Ленина и КПСС, хотя проклинать было уже некого — в этом Советском Союзе КПСС впервые за семьдесят лет лишилась статуса правящей партии, знаменитую шестую статью убрали из Конституции, а Москвой, Ленинградом и многими союзными республиками, включая Россию, управляли уже открытые антикоммунисты.

Это была не очень пригодная для жизни, но очень интересная страна, и, может быть, эта страна была самой свободной и самой открытой в мире. В ней можно было купить танк или красную ртуть, которой на самом деле не существует, но ее кто-то умудрялся продавать и покупать. В ней можно было снять клип группы «Машина времени» внутри Спасской башни Кремля, в ней не стало закрытых городов, в ней появились открытые геи, в ней фактически была легализована проституция, а секс в кино перестал удивлять даже консервативных пенсионеров.

Я не уверен, что, если бы во времени можно было путешествовать, кто-то захотел бы жить в такой стране, но она была, она существовала — и очень важно понимать, что в августе 1991 года закончилась история именно этого Советского Союза, а не того, в котором были Гулаг и полет Гагарина.

Тот Советский Союз, о котором я говорю, оказался не нужен ни народу, которому, чего уж там, колбаса тогда была действительно дороже парламента, ни многомиллионной интеллигенции, которая сама выкопала себе могилу, требуя экономической либерализации по самым жестоким социал-дарвинистским законам. Тем более он не был нужен ни номенклатуре, переставшей в восьмидесятые быть полноправной хозяйкой страны, ни региональным элитам, ни армии — вообще никому.

Страна, которую советские старички из ГКЧП и люди на площади у Белого дома совместными усилиями убили двадцать пять лет назад, была сложнее и умнее тех людей, которые в ней жили — и в конечном счете это стало трагедией для всех. Я не хочу спорить с теми, кто видит в том августе славную и героическую страницу истории — в конце концов, у людей в жизни бывает слишком мало таких моментов, когда они чувствуют свое историческое значение, ну и пусть чувствуют, их право. Единственное, что я хочу сегодня сказать — нам всем придется очень постараться, чтобы наша Россия когда-нибудь хоть вполовину стала похожа на тот Советский Союз по степени свободы, гражданского достоинства и надежд. Не знаю, получится ли это, но сейчас это — такая Россия мечты. Та, в которой Яковлев начинает «Коммерсантъ», на Лубянку привозят Соловецкий камень, а Гребенщиков поет про одинокого бурлака.
 

Кашин: Сегодня в связи с юбилеем ГКЧП мы играем в исторические параллели — игра это бестолковая, но интересная, давайте попробуем. Самое очевидное — Путин и Крым. Когда ГКЧП свергал Горбачева, Горбачев отдыхал в Крыму, в Форосе, и так получилось, что именно эта точка на карте стала реальным местом гибели Советского Союза. Та путинская Россия, которую мы знали и любили в нулевые, тоже закончилась в Крыму два с половиной года назад. Лозунг «Крым наш» стал символом абсурдного и болезненного казенного патриотизма, и никто, кажется, не заметил, как этот лозунг сошел на нет, его даже в ироническом ключе никто больше не вспоминает. Крым в новостях этого августа, августа 2016 года — место странной перестрелки близ Армянска в ночь на 7 число, и потенциальная горячая точка. Можно сказать, что Путин два с половиной года непрерывно отдыхает в Форосе, носит свой Форос в себе. Вот об этом — о роли Крыма в судьбе Владимира Путина, — я попытался поразмышлять в колонке для Дойче велле.

Кашин: На этой неделе все обсуждали Антона Вайно и его нооскоп — таинственный прибор для постижения народной души, о котором Вайно писал самые настоящие научные статьи, которые теперь, когда их автор стал главой администрации президента приобрели новое звучание — когда на высокий пост назначается неизвестный человек, всегда интересно понимать, что у него в голове. Заглянешь — а там такое! Сегодня, когда мы говорим о российской политике, имена чиновников администрации президента значат гораздо больше, чем имена публичных политиков, заседающих в Госдуме.

В Госдуме заседают боксер Валуев и сериальная актриса Кожевникова, а реальная власть — у аппаратчиков, и реальные политические интриги — тоже прежде всего аппаратные. И это как раз очень такая советская история, слово «аппарат», «аппаратчик» — это по перестроечным всегда ругательство, потому что аппарат ничего хорошего не делает, и только вставляет палки в колеса.

У Горбачева начальником его президентского аппарата, то есть аналогом главы администрации, был Валерий Болдин — многолетний помощник Горбачева по работе в ЦК КПСС. В шестидесятые Болдин работал в газете «Правда», писал о сельском хозяйстве, а Горбачев работал в аграрном Ставрополе, они тогда познакомились и подружились. 22 августа 1991 года Болдина, хоть он и не был членом ГКЧП, арестовали вместе с другими заговорщиками — он был на их стороне и помогал им организовывать чрезвычайное положение. Осенью 1991 года, когда Болдин был уже в тюрьме, а газета «Правда» пыталась найти себя в новой реальности, в ней вышел большой очерк о Болдине и о том, что он всегда был очень мутным — знал несколько иностранных языков и, когда пил кофе, очень неприятно причмокивал. В свою очередь, сам Болдин уже после тюрьмы написал мемуары о том, каким ужасным был Михаил Горбачев — помню в этих мемуарах такой эпизод, как Болдин заходит к Горбачеву в кабинет, а у того на столе лежит много красивых блокнотов, которые ему, видимо, дарили разные гости, и Горбачев выбирает из этих блокнотов те, которые в кожаных обложках, и обдирает с обложек кожу — говорит, кожа же, дорогая вещь, дефицитная. Я не хочу намекать на то, что и Вайно в какой-то момент примет участие в заговоре против Путина или напишет антипутинские мемуары. Просто давайте обратим внимание, что аппарат — это сегодня такая же важная сущность, как и двадцать пять лет назад.

Кашин: Когда в январе 1991 года Горбачев ввел танки в Вильнюс, на первой полосе главной перестроечной газеты, «Московских новостей», вышло открытое письмо советской интеллигенции под заголовком «Преступление режима, который не хочет уходить со сцены» — заслуженные писатели и кинорежиссеры, всегда составлявшие авангард перестройки, обвиняли Горбачева в диктатуре и объявляли ему бойкот. Отдельно досталось советскому телевидению, скрывавшему правду о событиях в Литве — интеллигенция заявляла, что больше никогда не будет участвовать в передачах центральных каналов. И действительно, Эльдар Рязанов перестал вести «Кинопанораму», Марк Захаров — свою передачу «Киносерпантин», пародист Александр Иванов закрыл свое культовое шоу «Вокруг смеха» — а если учесть, что тогда поработала и цензура, закрывшая легендарную программу «Взгляд» и ночные новости, ведущие которых Татьяна Миткова и Дмитрий Киселев (да-да, Дмитрий, а не Евгений) пытались говорить правду о событиях в Литве — то можно сказать, что перестроечное телевидение закончилось именно тогда, в начале 1991 года.

Я рассказываю сейчас о бойкоте телевидения интеллигенцией и понимаю, что вот это сейчас вообще непредставимо. Уровень солидарности условно приличных людей сейчас в России равен примерно нулю — ну не знаю, представьте: Болотное дело три года назад, идет суд, и в дни суда на очередное награждение к Путину из всех артистов и писателей приходит один только Никита Михалков, да и то только для того, чтобы заявить, что он отказывается от награды. Сейчас это фантастика. 25 лет назад это фантастикой не было. О нулевой солидарности я писал для радио «Свобода».

Кашин: Август 2016-го — такое же политическое затишье, как и август 1991-го. Тогда все во главе с Горбачевым были в отпусках, и сейчас тоже — с той разницей, что сейчас, в отличие от 1991 года в России идет парламентская предвыборная кампания, до выборов остался месяц. И вот по меркам перестроечного СССР такая, как сейчас, предвыборная тишина — вот это точно фантастика. Народных депутатов СССР выбирали весной 1989 года, народных депутатов России — год спустя. И были огромные митинги, дебаты по телевидению, даже Борис Ельцин единственный раз в жизни дебатировал с Браковым, директором ЗИЛа, с которым они боролись за один из московских избирательных округов — Ельцин, конечно, победил. Степень участия граждан в политике в конце восьмидесятых и начале девяностых по сравнению с нашими временами была совершенно фантастическая, ну и понятно, в чем разница — сейчас у нас вместо парламента какое-то пародийное приложение к администрации президента, а тогдашние съезды — это был даже не парламент, а такое полноценное учредительное собрание, на глазах всей страны изобретавшее будущее всего государства. Я мечтаю о том, чтобы у нас снова был такой парламент, ну а нынешняя предвыборная кампания для меня — такой очередной повод выразить тревогу, или просто поныть, если говорить совсем по-простому. Ною я в колонке для издания Слон.

Кашин: Чуть ли не единственная таинственная интрига, связанная с этими выборами — кандидаты от Ходорковского, их почти всех, 18 человек из 19, без проблем допустили к выборам, и это прямо странно. Ходорковский же у нас враг государства, и почему же государство так лояльно к его людям, в чем тут подвох? На этот счет у меня есть любимая конспирологическая теория, я о ней много писал и даже у меня есть такая полуфантастическая книга «Горби-дрим», в которой я об этом тоже рассказываю. Считается, что отношения Горбачева и Ельцина были такой смертельной битвой, в которой Ельцин с огромным трудом победил Горбачева. Это действительно так и выглядит на первый взгляд.

Но почему-то каждый раз, когда Ельцин на своем пути к власти оступался и падал — в том числе в прямом смысле падал, известная история с его падением с моста на Рублевке осенью 1989 года, — каждый раз подняться и идти дальше ему помогал Горбачев. Это относится и к отставке Ельцина из Московского горкома в 1987 году, и к избранию Ельцина на 19 партконференцию, на которую его лично Горбачев в последний момент сделал делегатом от Карелии, где Ельцин, кажется, и не бывал в те годы никогда, и в 1990 году, когда выбирали председателя Верховного совета России, и в трех турах голосования побеждал всеми теперь забытый кубанский партийный лидер Иван Полозков, именно Горбачев буквально силой заставил Полозкова снять кандидатуру, чтобы Ельцин смог победить. А через год, когда были выборы президента России, против Ельцина союзное руководство выставило сразу пятерых кандидатов, причем как минимум одного из них, Вадима Бакатина, он мне сам об этом говорил, выдвинуться попросил лично Горбачев — в итоге антиельцинские голоса распылились, Ельцин выиграл в первом туре. Я искренне думаю, что Горбачев действительно хотел, чтобы его преемником стал Ельцин как человек с такой животной жаждой власти, который и страну удержал от падения в пучину совсем уж дикой анархии, и лично Горбачева, как мы знаем, не тронул. И я действительно не исключаю, что подобные идеи бродят и в нынешнем Кремле. Три года назад, когда Кремль по сути помог Алексею Навальному принять участие в выборах мэра Москвы, я примерял схему с Ельциным и Горбачевым на Навального и Путина. Сейчас ее можно примерить на Путина и Ходорковского. Или нельзя? Об этом я рассуждаю в колонке для Слона.

Кашин: 19 августа — это не только годовщина ГКЧП, но и Яблочный спас, Преображение Господне, важный русский праздник. «Я вспомнил, по какому поводу слегка увлажнена подушка. Мне снилось, что ко мне на проводы шли по лесу вы друг за дружкой. Вы шли толпою, врозь и парами, вдруг кто-то вспомнил, что сегодня шестое августа по старому, Преображение Господне». Разговор об истории, если вести его честно, всегда упирается в разговор о культуре. Мне очень хочется думать, что наша программа имеет какое-то отношение к этому большому разговору, который вся Россия ведет гораздо дольше, чем 25 лет, и будет вести еще долго — как в том стихотворении, о творчестве и чудотворчестве. Мы встретимся через неделю на Дожде, я Олег Кашин, это программа «Кашин.гуру», всего доброго.​