Кашин и фейсситинг: силовики пересели на новую статью, тролли насели на Навального, а ФСБ подсела на пытки

Передача у нас, как можно догадаться, кашиноцентричная, поэтому начну я со своей собственной цитаты и прочитаю фрагмент своего эфира на «Эхе Москвы», который был в этот понедельник. «И теперь, собственно, называя левых радикалов террористами и продавая их политической власти как террористов, люди в погонах, наверное, как-то зарабатывают себе и новые погоны и новые деньги какие-то и новые награды. Это, конечно, уже какое-то дикое поле, когда ради каких-то локальных и бытовых вещей — а даже погоны — это локальные бытовые вещи, — госбезопасность погружает Россию в пучину какого-то нового терроризма. Потому что тот подросток из Архангельска, он бы не устраивал теракт, безусловно, если бы не было пыток по делу «Сети». И это, действительно, такой эффект снежного кома. И через год мы, я думаю, еще не раз вспомним, что мы — родина Савинкова, народовольцев и так далее». Я это говорил, когда мы обсуждали мою понедельничную колонку об арестах анархистов — о ней мы еще вспомним чуть позже, а тогда, в понедельник на «Эхе» я еще не знал, что в не чуждом мне городе Пскове журналистку Светлану Прокопьеву за практически точно такие же слова на ту же самую тему собираются преследовать по новой модной статье 205.2 часть 2 УК РФ.

Я действительно думаю, что это будет новая модная статья, потому что про культовую 282-ю вы знаете, что ее сейчас декриминализировали, и все радовались, даже понимая подвох — что пресловутые репосты теперь будут административным правонарушением, то есть уголовных дел не будет, но по уголовным делам и сроки были чаще условные, а по административным на реальные сутки сажать гораздо проще, и в каком-то смысле уголовное шило меняют на административное мыло — но все оказывается интереснее. Сейчас нам демонстрируют, что и без 282 статьи возможность сажать за слова у государства осталась, и если псковский опыт окажется успешным, то его, скорее всего, будут тиражировать и дальше, как тиражировали совсем недавно уголовные дела по репостам и всяким картинкам из соцсетей.

Свое выступление на «Эхе» я процитировал, как бы имея в виду, что посмотрите: то, что вполне безобидно звучит в московском радиоэфире, в глухих регионах оказывается поводом для уголовного дела. Но, конечно, допускаю и худший вариант — что ж, если возбуждаете дела за такие слова, будьте последовательны, и привлекайте меня тоже, а я вам постараюсь устроить скандал на весь мир. Вообще словосочетание «оправдание терроризма» — это такой оксюморон, что-то вроде «успешный мятеж» в том смысле, что, когда мятеж кончается удачей, тогда он называется иначе. Терроризм — такая вещь, которая оправданию не подлежит ровно потому, что террорист — это враг мирных граждан, враг государства, враг общества, и, чтобы его оправдать, сначала нужно уничтожить и общество, и государство. И тогда тех, кого прежде называли террористами, станут называть революционерами, героями народно-освободительной борьбы, партизанами и так далее. Я еще успел застать, когда про теракт 1 марта 1881 года в моем школьном учебнике истории было написано, что это героическая страница нашей истории — казнь, именно казнь императора Александра II народовольцами. В современном Петербурге нет уже улиц Желябова и Софьи Перовской, но, скажем, улица Желябова до сих пор есть в моем родном Калининграде, еще в десятке городов, в Смоленске есть площадь Желябова. Улицы Перовской есть в Астрахани, Казани и тоже в десятке городов. Халтурин, Засулич — все эти, тут я не иронизирую, действительно террористы, враги человеческого рода увековечены в российской топонимике — их улицы тоже ведь подпадают под уголовную статью об оправдании? Но это отдельная тема, к которой когда-нибудь, я уверен, обратится вся Россия, пока тема советской топонимики оттенена украинской десоветизацией. А терроризм — ну да, оправдывать нельзя, но искать причины, искать мотивации не просто можно — нужно, и если тот парень в Архангельске, убивая себя (и только себя, то есть это вообще был суицид, а не теракт), писал о пытках по делу «Сети» — об этих пытках тоже стоит говорить и иметь их в виду как фактор для дальнейшей радикализации соответствующих молодежных групп. Светлана Прокопьева, текст которой уже удален с опубликовавшего его псковского сайта, зато доступен везде в телеграме, найти нетрудно — так вот, Прокопьева писала примерно об этом же, о поиске причин, то есть это вообще-то долг журналиста, и если в России хотят за такое сажать, Россию это не красит.

И еще, знаете, у нас всегда есть такой круг авторов, которым почему-то всегда важно оправдать любую полицейскую меру, будь то ростовское дело Шевченко или вот псковское дело Прокопьевой. Они сейчас так многозначительно пишут — а она не просто журналистка, она с радио «Свобода», то есть, понимаете, потенциальный враг, американский пропагандист и вообще опасный человек. Я тут должен уточнить — на «Свободе» много кто работал, тот же, тоже связанный с Псковской областью Довлатов, и когда сейчас ему в России ставят памятники, свободовская строчка в его резюме приходит в голову последней. Со Светланой Прокопьевой примерно так же. Псков город маленький, медиаполе там совсем микроскопическое, и Прокопьева — прежде всего псковский журналист, настоящий, местный, из известной, я думаю, всем газеты «Псковская губерния». Ее там действительно все знают и уважают. И то, что таким журналистам сейчас некуда идти кроме «Свободы» — вообще-то это отдельная проблема и отдельный позор нынешней России.

О деле Светланы Прокопьевой — моя колонка для издания Репаблик.

Мыслепреступление вывели в административный кодекс, и сложносочиненный номер статьи 20.3.1 КоАП (возбуждение ненависти – до 15 суток ареста либо штраф до полумиллиона рублей) еще не стал ни символом, ни даже мемом, да и сама декриминализация толком не отрефлексирована – плохо, хорошо, обман, не обман. Единственное что бесспорно – отказаться от своих карательных возможностей в гуманитарной сфере российское государство не в состоянии, не наказывать за слова – для него это фантастика. Вот это бесспорно, а дальше – философский вопрос, что лучше – как раньше или как сейчас. Прежняя правоприменительная практика по статье 282 подразумевала долгое следствие и, чаще всего, условный срок, нынешняя – моментальный суд и моментальный же 15-суточный арест, который при необходимости можно или повторить, или дотянуть до уголовной статьи. Как лучше? Черт его знает.

И тут выходят псковские силовики и говорят – у нас ноу-хау, мы умеем сажать за слова и без 282 статьи. Как? А вот смотрите. И показывают.

Не стоит подозревать российскую вертикаль в излишней организованности – в ней хватает места и стихии. Дело Прокопьевой пока выглядит как сугубо псковская история, но, если псковских силовиков не остановит Москва, опыт преследования журналиста за «оправдание терроризма» станет доступен всем силовикам страны от Калининграда до Владивостока. В России нет прецедентного права, но есть избирательное правоприменение, и если в Пскове докажут, что «террористическая» замена статье 282 работает, дела, аналогичные делу Прокопьевой, будут штамповаться везде, тем более что, судя по делам «Нового величия», «Сети» и, совсем свежее, Азата Мифтахова, именно «террористические» дела сейчас в моде, о них уже много пишут и еще будут писать, и, например, каждый автор, защищавший девушек из «Нового величия», в случае успеха псковского эксперимента рискует стать фигурантом дела об оправдании терроризма. Хотя бы поэтому за Светлану Прокопьеву сейчас нужно болеть, и хотя бы поэтому псковским силовикам нужно желать как можно более впечатляющего провала и окрика из Москвы.

Россия полковников Квачковых. Среди нынешних военных немало тех, кто тоже мечтает пострелять из арбалета по начальству

Кашин.Гуру

Ну и я обещал вернуться к своей понедельничной колонке — она на смежную тему, то есть такой приквел истории со Светланой Прокопьевой. Дело Азата Мифтахова — аспиранта мехмата МГУ, задержанного по делу о бомбе в Балашихе, потом отпущенного и сразу задержанного по новому делу, потому что с бомбой история непонятная, но парня в любом случае хотят посадить. Вместе с ним на прошлой неделе хватали еще всяких разных леворадикальных молодых людей, «Медиазона» публиковала их рассказы о том, как автоматами выбивали двери их квартир, а потом — это уже такой стандарт в таких делах, — в полицейском или, вероятнее, спецслужбистском микроавтобусе, пока он ехал, их пытали электрошокером. Электрошокер — это такая уже привычная вещь в таких сюжетах, привычный инструмент, а новое — это вот Мифтахов рассказывает, и люди, видевшие его, подтверждают, у него на груди следы от шуруповерта. Откуда шупуповерт — это новая полицейская мода, ими проще просверливать большие стопки бумаг, они теперь вместо дыроколов, ну а дальше понятно — когда у тебя в кабинете сидит враг государства, на столе у тебя — маленькая электрическая дрель, ну как его этой дрелью не потыкать, все логично.

И мне кажется важным вести этот разговор именно в таком натуралистичном ключе, потому что от всего остального вы будете зевать, и это нормально, человек всегда вяло реагирует на вещи, которые он уже видел и слышал, а дело Мифтахова — это именно повторение того, что было в прошлом году, как раз «Сеть» и «Новое величие», сейчас у госбезопасности модно ловить молодых радикалов и дотягивать их радикализм до самого ужасного терроризма, который — именно как слово, — очень хорошо действует на людей поколения Путина, то есть на российскую политическую власть, потому что эта власть сформирована в том числе антитеррористическим опытом начала нулевых, терроризм для них — понятное зло с Кавказа, и одной терминологической игры достаточно, чтобы политическая власть разрешила московским операм вести себя так, как ведут себя силовики на Кавказе. И тут тоже вот как «оправдание терроризма», так и меня можно заподозрить в оправдании пыток — нет, ни в коем случае, пытки зло, и к кавказской политике федерального центра есть миллион вопросов, но давайте не лицемерить — у российского общества, в том числе у продвинутой его части нет ни боли, ни возмущения от того, как на Кавказе убивают случайных пастухов, а потом посмертно их объявляют террористами. И я говорю — если вы к Кавказу привыкли, вы готовы терпеть такое же в Москве? Вопрос риторический, но он должен быть задан. Я задаю его на Репаблике.

Что случилось с левыми радикалами в Москве в последние год-два, до сих пор никто точно не знает. Может быть, с ними не случилось ничего вообще, просто у силовиков понизилась планка допустимого, и то, чего они не замечали раньше, теперь становится материалом для уголовных дел. Может быть, уголовные дела фабрикуются вообще на пустом месте во имя наград и звездочек на погонах – по крайней мере, у дела «Нового величия» именно такая репутация, никем всерьез не оспоренная. Наконец, можно даже допустить, что некоторые анархисты (возможно, уже на фоне предыдущих сфабрикованных дел) действительно радикализировались и готовы что-нибудь взрывать – в конце концов, архангельский взрыв был на самом деле, и человек там действительно погиб, русский смертник, непривычный еще типаж. В любом случае, проблема уже существует и даже успела стать почти обыденной. Место действия – Москва, другие большие и маленькие русские города, а не кавказские селения. Действующие лица – обычная российская молодежь, совсем не исламисты, не религиозные фанатики, такие же люди, как все вокруг. И, поскольку разница между Москвой и кавказским селением интуитивно понятна, вне зависимости от того, насколько серьезна угроза левого терроризма, очень странным и очень опасным кажется механический перенос привычек и навыков, выработанных в совсем другой, не похожей на русские города, колониальной реальности. Федерал, ведущий себя в Москве с московскими задержанными так же, как ведет себя федерал с бородатым ваххабитом на Кавказе, гораздо опаснее для общества, чем любой анархист даже с настоящей бомбой. Самое ужасное, что сделает анархист – взорвет бомбу в людном месте и сядет в тюрьму, всеми проклинаемый. У силовика с электрошокером возможностей гораздо больше – он, возможно, сам того не понимая, превращает Москву в тот жутковатый Кавказ из новостей, в котором каждый день «уничтожают террористов», и никого не удивляют боевые операции в пятиэтажечных дворах. Идиотский и ложный штамп времен второй чеченской войны – «у терроризма нет национальности», – именно сейчас превращается в источник реальных проблем. С левым терроризмом, если он не придуман, нельзя бороться так же, как с исламистским, а если силовикам просто нравится использовать свои шокеры и шуруповерты – пусть пытают друг друга, а не снабжают радикальную молодежь героями и мучениками.

Всеобщая любимая тема — Навальный, а я уже говорил, что о Навальном спорить очень сложно, потому что есть две точки зрения на него — навальнистская, то есть абсолютно лояльная, и кремлевская, которую можно отстаивать, только если ты на зарплате у Кремля. Это действительно проблема, политик Навальный чем уникален — его сторонники, даже если он завтра выйдет из здания ФСБ с полуоткрытым чемоданом, из которого вываливаются пачки денег, его поклонники скажут — какой молодец, как ловко он троллит эту власть. А на этой неделе затроллили его, затроллил человек, который, как про него пишут, как раз и владеет самыми знаменитыми «фабриками троллей», повар Пригожин. Я хочу большими буквами сказать — ОНИ, КОНЕЧНО, НЕ ВСТРЕЧАЛИСЬ. Тут ни доказательств встречи нет, ни повода, ни мотиваций, вообще ничего, и — ну правда, я сам готов много плохих слов по поводу Навального говорить, но это не дает ни мне, ни вам оснований повторять ту ложь, которую кремлевские тролли про него сейчас говорят, уж не знаю, в ответ ли на расследование про пригожинский творог, вызвавший вспышку дизентерии в московских детских садах, или в рамках петербургской предвыборной кампании, в которой Пригожин обслуживает этого человека с лопатой, имеющего все шансы стать поводом для ностальгии не то что по Матвиенко, а даже по Полтавченко, хотя кто бы мог подумать. В общем, мы не знаем, зачем устроили эту провокацию с Навальным, но участвовать в ней даже в формате гаданий, было или не было, я никому не советую.

А вот про Пригожина интересно. Такой человек и участвует в такой, по его меркам, ерунде. Я давно говорю, что очень странно приписывать обыкновенному, пусть и кремлевскому, повару такое могущество, но тут как раз идеальный повод, чтобы к нему приглядеться — вот фотографироваться у отеля Навального его уровень, а, скажем, воевать в Сирии — точно не его. Об этом моя колонка для Репаблика.

Пригожин, если верить прессе, воюет и добывает нефть в Сирии, добывает золото и тоже воюет в Судане, Центральноафриканскую республику купил примерно всю, что-то делает (вероятно, тоже воюет) в Ливии, подбирается к Венесуэле – сравните его хотя бы с (вроде бы тоже не последним в путинской России человеком) Сечиным, у которого международный потолок – дать денег венесуэльскому президенту Мадуро, а потом волноваться, как бы Мадуро не свергли. Даже в сравнении с Сечиным Пригожин – международный демиург, а еще ведь у него были американские выборы, в которые он, как пишут, вмешивался, и мощная медиаимперия, ориентированная на внутрироссийские дела – от знаменитого уже РИА ФАН до пресловутых «фабрик троллей». У несчастного Сечина из известных медиаактивов – только Михаил Леонтьев. По всей логике, Сечин должен завидовать Пригожину, его богатству и могуществу.

Но представьте себе Сечина, который мерзнет у гостиницы на Васильевском острове, чтобы сфотографироваться с Навальным. Вроде бы менее влиятельный и богатый человек, чем Пригожин, но почему-то представить такое невозможно. Допустим, Пригожин тоже не станет ждать у гостиницы кого попало, а только человека, на которого он очень зол и лично обижен – Навального. Но ведь и у Сечина тоже были ситуации, когда он на кого-то злился и обижался, одна такая ситуация общеизвестна – он злился и обижался на Улюкаева, и, почти как Пригожин к отелю Навального, вышел к нему и даже действительно встретил и побеспокоился о курточке. И вот представьте – если бы на кону был не министерский пост Улюкаева и его свобода, а просто репутация, стал бы Сечин ждать Улюкаева на морозе, чтобы с ним сфотографироваться?

В отличие от нулевых, десятые – время масок. Любой крупный бизнес интересен не персоной формального его владельца, а тем, кто на самом деле за ним стоит. И вроде бы ни для кого это не новость, но волны российской реальности расступаются перед единственным человеком – перед Евгением Пригожиным, про которого почему-то никто не сомневается, что это у него, у повара, есть какие-то интересы в Сирии, ЦАР и Венесуэле, и что это он, повар, решил поиграть в американскую политику, и что это он, повар, благодаря своим поварским связям на высшем уровне превратился в ключевую фигуру не только российского окологосударственного бизнеса, но и внешней политики, военных дел и вообще всего, что только можно себе вообразить.

Мне жутко не нравится вся эта тема с новым феминизмом, и я стараюсь игнорировать все споры на эту тему, но история с рекламой «Рибок» не дает сдержаться — это же даже не про феминизм. На скандальном постере было написано «Пересядь с иглы мужского одобрения на мужское лицо», и потом маркетолог Голофаст, главный, видимо, реальный герой скандала, объяснял, я процитирую, что «большинство мужчин, как вы знаете, крайне стеснительно воспринимают тему кунилингуса, и публично уж точно никогда не признаются в том, что они это делают и тем более им это нравится». И вот меня это больше всего смутило, представьте — в России проходит чемпионат мира по футболу, и тут выхожу такой я и говорю — друзья, я тоже люблю хоккей. Могу ошибаться, конечно, но Залина Маршенкулова на этом постере говорила все-таки о фейсситинге, и это чуть более радикальная практика, чем то, о чем говорит маркетолог Голофаст. И если у этих людей такая терминологическая путаница, уверены ли они, что имеют право учить нас ломать стереотипы и вообще жить? Гуру у вас — вы знаете кто. Мы встретимся через неделю на Дожде. Всего доброго.