Кашин и проклятая неопределенность: Навальный создает профсоюз, Рыбка теряет «крышу», и загадочный «захват» самолета

Человек недели — опять, как год назад, Настя Рыбка, то есть Анастасия Вашукевич, мне не очень нравится называть медийных людей кличками, даже если они сами против этого не возражают — но, в общем, вы понимаете, о ком идет речь, и смеяться тут особо не над чем, вы видели эти кадры задержания в транзитной зоне аэропорта Шереметьево, и, судя по тому, что формальное задержание было оформлено на два, что ли, часа позже после того, как ее и того мужчину, известного как Алекс Лесли, схватили, — так вот, судя по временному лагу между реальным и формальным задержанием, то, что мы видели в аэропорту, было все-таки похищением, неизвестные люди в штатском схватили двух людей, где-то их держали, и только через два часа сдали их в полицию, которая, впрочем, отнеслась к этому как к чему-то нормальному — и этому, что дополнительно жутко, никто даже не удивляется, про российскую полицию всем все понятно.

Вот где-то в те же дни, когда все это случилось, Виктор Шендерович призвал всех, и прежде всего правозащитников и политиков, занимающихся такими вещами, считать Анастасию Вашукевич политзаключенной. Я с удовольствием поддержал Шендеровича, я тоже считаю, что обвинение в вовлечении в проституцию выглядит крайне неубедительно, и что реальной причиной ареста Рыбки стала вот та ее шокировавшая многих год назад болтливость, когда она во всех подробностях, включая съемку видео, рассказала нам о своем романе с Олегом Дерипаской. Но сейчас призывать всех бороться за свободу для Рыбки уже неактуально, она на свободе — то ли действительно Лукашенко вмешался, то ли, как считает Навальный, все дело в опубликованных им прослушках Дерипаски, которые он совершенно случайно опубликовал со ссылкой на неизвестного читателя. Я даже не исключаю, что в освобождении Рыбки есть и наши с Шендеровичем пять копеек.

Сейчас, когда эта нотка трагизма исчезла, история Насти Рыбки, видимо, окончательно приобрела такой опереточный вид, но при этом у нас появилась возможность оглянуться и посмотреть на весь сюжет в динамике. Сейчас перед нами униженная и испуганная женщина, год назад в инстаграме мы видели совсем другую Рыбку — она куражилась, много шутила, издевалась над этим Дерипаской — извините за такое сравнение, но вела себя как Навальный с Золотовым. Тут самое простое объяснение — ну, дура, не понимала, с кем связалась. А я думаю, что не дура и все понимала. Об этом моя колонка для Репаблика.

Олег Дерипаска – человек серьезный, влиятельный и сильный. Убедиться в этом у Анастасии Вашукевич, судя по всему, было много времени и возможностей в период близкого знакомства с олигархом, да и из ее прошлогодних выступлений ясно, что она, по крайней мере, отдает себе отчет в том, кто такой Дерипаска. И тем необъяснимее ее поведение после (да и до, если иметь в виду, что книга о соблазнении олигархов и ролики с Дерипаской в Instagram появились гораздо раньше) расследования Навального. Рыбка вела себя глупо, это объяснимо – скорее всего, она сама по себе глупый человек. Но она вела себя странно даже для глупого человека – она вела себя либо так, как будто она лишена базовых инстинктов и прежде всего инстинкта самосохранения, либо, что вероятнее, так, как ведет себя человек, уверенный в том, что ему за это ничего не будет. Вот, если брать известные всем примеры, пранкеры Вован и Лексус так себя ведут.

Одиозный, но при этом, кажется, действительно потрепавший в прошлом году немало нервов российскому ГРУ журналист-расследователь Сергей Канев, ссылаясь на знакомую проститутку, называет Рыбку «конторской». Заявления Канева проходят по категории «нуждается в проверке», но это тот случай, когда не нужен источник – прошлогоднее поведение Рыбки именно так и выглядит, именно так ведет себя человек, не сомневающийся в надежности своей «крыши». И если предположить, что посредством Рыбки с Дерипаской, а также со старым, «семейным» чиновником Приходько разговаривали российские спецслужбы, абсурдный анекдот превращается во вполне связный и логичный сюжет о чекистской атаке на вышедших из доверия влиятельных людей. Что было дальше, можно догадываться – к атакам госбезопасности любые влиятельные люди очень восприимчивы, российские спецслужбы умеют делать самых недоговороспособных людей договороспособными, и, судя по тому, что с прошлой весны Дерипаску внутри России никто не обижает (а Приходько, хоть и с понижением, но все же остался в правительстве при его переназначении после президентских выборов), атака своей цели достигла. Ну а к людям, которые сначала были нужны в качестве инструмента, а потом перестали быть нужны, российские силовики даже на уровне участкового, легко сдающего, если надо, своих наркодилеров и сутенеров, относятся без излишней сентиментальности – реальную цену всех «сделок со следствием» легко можно отследить по приговорам. Если считать Рыбку «конторской», то «конторе» после атаки на Дерипаску она стала не нужна, и дальнейший ее (и примкнувшего к ней Алекса Лесли – скорее случайного в этом сюжете человека) путь – это такой нормальный путь смертника, человека уже не из таблоидного ток-шоу, а из боевика о брошенном агенте, оказавшемся вне закона. 

Венесуэльский провал. Из-за комплекса империи Россия опять теряет миллиарды

Кашин.Гуру

И та же драматургия, что и с Рыбкой — сначала все напряглись, потом посмеялись и забыли. Но вообще-то захват самолета — это большое ЧП вне зависимости от того, чем все кончилось. Если кто сейчас ждет, что я буду что-то конспирологическое рассказывать — нет, не буду, но если бы хотел, то мог бы, потому что в том виде, в котором эта новость ушла в архив, к ней действительно слишком много вопросов. То есть вопрос один — можно ли быть уверенным, что этот, вероятно, действительно странный мужчина действительно угонял самолет. Все, что сообщали в первые часы после того, как борт сменил курс, как-то отвалилось в течение того же дня — и вооружен он не был, и в кабину пилотов не рвался, и, как говорят по телевизору сотрудники аэропорта, до посадки в самолет вел себя прилично, и спокойное поведение пассажиров на видеозаписях — почему-то все решили, что это потому, что у нас такой невозмутимый народ, но вообще больше похоже на то, что народ просто понимал, что бояться ему нечего. То есть, может быть, во всем этом сюжете было процентов десять угона самолета, а девяносто процентов — перестраховка спецслужб, или кому-то что-то показалось.

Фраза из анекдота — я на самом деле его не знаю или не помню, помню только, что он неприличный, но фраза — «проклятая неопределенность», — я ее миллион раз использовал в своих колонках, это мой такой персональный штамп, и какой-то филологической проблемы я в этом не вижу, если неопределенность есть — почему бы о ней не говорить. Это даже не гипотеза, и тем более не конспирология, я вполне всерьез уверен, что воспроизводство этой неопределенности с каких-то пор стало главной, наряду с разбором завалов, расследованием и прочими вещами того же порядка, — главной задачей российских официальных лиц и структур. Неважно, есть что скрывать или нечего скрывать — для них принципиально, чтобы общество не знало правды, и идеальная с их точки зрения ситуация — это консенсус, что настоящей правды не знает никто, не все так однозначно, ну и так далее. Нас поселили в тотальную инсталляцию про группу Дятлова.

Эффективность этой медийной тактики — ну, наверное, она есть. В своей колонке я вспоминаю тоже свежую историю про столкновение двух Су-34 над Татарским проливом. Вот я думаю, вы сейчас зевнете, потому что нет этой новости в перечне того, что вызывает реакцию формата «Ужас-ужас-ужас», но вообще-то ужас — погибли трое из четырех членов экипажей, потеряны две новые дорогие машины, ну и вообще что там у них творится — нет таких разговоров даже в соцсетях, вообще все ушло в песок немедленно, еще до обнаружения последних погибших. Почему так? А вот если читать новости на эту тему подряд, с самого начала в том виде, в котором они поступали на ленты (спасибо, кстати, Медиазоне, которая в таких случаях ведет онлайны), — так вот, если читать новости подряд — ну что, столкнулись самолеты, один упал, второй долетел до базы, вроде бы все спасены — ой, не все, ну, почти все. Один спасен, 25 процентов — но это становится известно уже к концу дня, когда трагическая новость уже сползла в архив. В итоге — даже ведь и в замалчивании не обвинишь. Вообще ни к чему не придерешься, умеют. И это да, наверное, полезно с их точки зрения, только если вдруг они действительно хотят что-то обществу сообщить — ну например, когда оказывается, что одно силовое ведомство хочет добиться одной правды, а другое — другой, — выясняется, что никаких способов пообщаться с обществом так, чтобы оно поверило, у них нет. И в итоге приходится что-то сливать через телеграм-каналы, что-то через «Росбалт», но все равно никто никому не верит. Об этом моя колонка для Репаблика.

Даже днем, в момент захвата самолета картина была более ясной – вооруженный террорист хочет улететь в Афганистан. Дальше, как и положено, новость обрастает подробностями, но в наших условиях подробности только все портят. Пресса, официальные источники и анонимные телеграм-каналы в равных условиях – безоговорочно верить некому, силовикам веры меньше, чем остальным, все привычные методики критического восприятия оказываются несовершенны, и взаимоисключающие подробности сливаются в одну картину, про которую еще до того, как она сложилась, можно сказать, что она будет крайне туманной, а происшествие станет загадочным. Про захватчика самолета мы в течение дня узнали, что вооружен он, оказывается, не был. Вроде бы был пьян, но, может быть, и не был – мнения и на этот счет разные. В кабину вроде бы не рвался, сопротивления при задержании не оказывал. И что это вообще такое было – да что угодно от неудавшегося теракта до неудачной шутки. На видео допроса он говорит, что «не все так просто, как кажется с первого раза», и эту фразу, конечно, можно поместить над коваными воротами у входа в российскую реальность – да, наш потолок достоверности это драка Виторгана с Богомоловым, все, что сложнее, проходит по категории неразгаданных тайн, очередная «группа Дятлова».

Какие-то дни назад в этой категории (возможно, навсегда) погряз магнитогорский взрыв. Все доступные расследования, в том числе самое нашумевшее от ветеранов «Лайфа» из проекта «База», оставляют единственное впечатление – идет напряженная борьба между «партией газа» и «партией теракта». Какая партия окажется сильнее аппаратно и административно, та и водрузит над своей версией знамя правды, и любой ответ, который в конце концов получит (если получит) общество, будет свидетельствовать только о расстановке сил в этой межпартийной борьбе, а совсем не об истине. Это можно было бы считать кощунством и неуважением к памяти невинно погибших, но и кощунство у нас сейчас не моральная категория, а прежде всего политический ярлык, навешиваемый тоже не на тех, кто особенно обнаглел, а на тех, кого требует текущая конъюнктура – вот как на писателя Быкова на прошлой неделе.

Не люблю писать про Навального, и даже объясню, почему — конкретно мне про него писать сейчас, я думаю, вообще нельзя; строго говоря, и сам приложил руку к созданию этого стереотипа — что критикующий Навального работает в интересах Кремля, и ему платят именно за то, чтобы он Навального критиковал. Более того, я и сейчас придерживаюсь той же точки зрения — да, большая часть антинавальновской критики в прессе и особенно в соцсетях носит заказной характер, но к этому давнему и много раз подтвержденному наблюдению у меня добавилось еще одно: это ведь такая довольно мощная линия защиты. Если все думают, даже нет — если все знают, что очередной пост из серии «на митинг к Навальному никто не пришел» или «Навальный отдыхает в Таиланде» — если все знают, что очередной такой пост проплачен, то и любая незаказная критика будет восприниматься как часть заказной кампании, то есть не будет восприниматься вообще. Я это сам прекрасно вижу, когда именно тексты о Навальном у меня оказываются самыми провальными, если считать критерием количество читателей, комментаторов или репостов, более того, с тех пор, как Навальный объявил меня мурзилкой, — а он объявил, — для его лояльной аудитории я перестал существовать окончательно, и под новый год было смешно, когда было наше голосование про журналиста года, и Леонид Волков дал на него ссылку. Волков, фигура, второй после Навального — ну, величина. И тем не менее на него набросились менее статусные навальнисты — эй, ты чего, это же голосование Кашина, зачем ты даешь ссылки на Кашина, — и Волков, какой бы фигурой и величиной он ни был, стал оправдываться, что не знал, не заметил, не обратил внимания. Ну, мне противно было, чего уж там.

И я действительно не люблю писать о Навальном, потому что вот по этим объективным и субъективным причинам аудитория наименее восприимчива именно к этой теме в моем исполнении. Но нарочно угождать аудитории — последнее дело, поэтому, когда мне интересно о Навальном, я о нем пишу. Сейчас интересно — профсоюз Навального, борьба за повышение зарплат, борьба за исполнение «майских указов» — собственно, последнее самое интересное, здесь есть такое, если выступать с пронавальновских позиций, то первая ассоциация, конечно, диссидентское «соблюдайте вашу конституцию», то есть такой наполовину троллинг, наполовину демонстрация того, что режим не в состоянии выполнить даже свои собственные правила. Но все-таки я не совсем пронавальновский комментатор, я мурзилка, поэтому поиграю с этой метафорой дальше — «соблюдайте вашу конституцию» — да, это был лозунг моральной победы диссидентов. Победа потом стала политической, Горбачев действительно стал соблюдать конституцию, и система рухнула. Но если бы диссиденты говорили не о конституции, а о коммунизме к 1980 году, или о продовольственной программе, или о квартире каждой семье к 2000 году, то есть не о базовых основах государства, а о сиюминутных и заведомо лживых партийных лозунгах — наверное, это были бы уже не диссиденты, а такие, наверное, радикальные лоялисты, которые бы ничем не вредили системе, более того — она легко могла бы ими пользоваться, допустим, при очередных кадровых чистках, типа — по просьбам трудящихся за невыполнение майских указов снят со своего поста секретарь такого-то обкома. То есть политически в профсоюзной идее Навального это удивляет сильнее всего — для революционера, для диссидента никаких «майских указов» существовать не может, а тут они ставятся во главу угла, то есть Навальный экспериментирует не просто с социальной повесткой, но с социал-лоялистской, и либо это станет очень болезненным сюрпризом для режима, либо обнаружится, что для режима это очень удобно — засидевшихся губернаторов будут снимать не просто так, а по итогам активности этого профсоюза. И это как раз то, о чем я давно говорю, а мне не верят — и борьба с коррупцией по факту укрепляет систему, и соучастие в аппаратных войнах, как в случае с Золотовым, укрепляет систему, ну и вот эта борьба за «майские указы» тоже может укрепить систему. Черт, ее все укрепляет! В общем, интересно. О профсоюзе Навального — моя колонка для Репаблика.

Это прямо прорыв. Не миллионная по счету попытка поиграть в выборы, не миллиардная попытка построить оппозиционную коалицию, не очередное разоблачение богатого телеведущего, а резкий разворот всей, пусть и потрепанной за последний год, политической инфраструктуры в социальную сторону. Когда власть говорит «Крым наш», а оппозиционеры отвечают «не наш, не наш» – это игра в одни ворота. Когда власть говорит «денег нет», а оппозиционеры отвечают – «нет уж, давайте-ка деньги сюда» – это совсем другая игра.

Старт этой игре дала, впрочем, именно власть. Пенсионная реформа, на которую до сих пор списывают и беспрецедентное падение рейтинга Путина, и беспрецедентные же эпизоды смены губернаторов в нескольких регионах осенью, стала, очевидно, реальным главным политическим событием сезона. Помимо находящихся на поверхности неприятных социальных ощущений – люди строили планы, рассчитывали на пенсию, – реформа оставила еще более неприятное подспудное ощущение старта серии непопулярных реформ, которые будут возникать, вероятно, по мере ухудшения положения в экономике и общего обеднения граждан. Власть, продававшая обществу «подъем с колен», в одночасье превратилась в новое издание гайдаровского правительства – вот и Чубайс возродился не как главный по нанотехнологиям, а как евангелист непопулярных реформ, обвиняющий граждан в расточительности.

Оппонировать такой власти по всей логике должна мощная левая сила. Но в наших условиях власти оппонирует прежде всего Навальный. Его эксклюзивный оппозиционный статус признан властью, которая и преследует его по-особому, и говорит о нем много, никогда при этом не называя по имени, и медийно мочит его именно как фигуру номер один – из этих осколочных признаков складывается особое положение, на которое уже никто из критиков власти и не претендует, все смирились, что Навальный главный оппозиционер.

Итак, власть теперь ведет себя так, что оппонировать ей можно прежде всего слева, и при этом главный ее лицензированный оппонент – Навальный. Простое уравнение решается единственным образом – теперь именно Навальный и будет мощной левой силой. Кто верит в него, тот быстро освоит социальную риторику, кто не верит – тот будет говорить, что потому власть и держится, что Навальный только имитирует борьбу и канализует протест в безопасном русле. Кажется, планы на ближайшие годы теперь есть у всех.

Когда начиналась вся история с «русским миром», я как раз читал книгу азербайджанского историка на смежную тему — просоветский сепаратизм в северном Иране или, как его у нас до сих пор чаще называют, в южном Азербайджане. В войну, как известно, СССР и Великобритания, чтобы прикрыть  тыл, ввели войска на территорию Ирана — юг страны заняли англичане, север — наши, и был договор, что через полгода после окончания войны войска выводятся. Но послевоенный Сталин чувствовал себя более уверенно, чем в начале войны, и при поддержке Красной армии, которая никуда, конечно, не собиралась уходить, там была провозглашена народная республика с явным прицелом на присоединение к советскому Азербайджану. Бывших союзников это очень возмущало, был большой скандал в ООН, и по-хорошему, это и было начало холодной войны, хотя Черчилль еще не произнес свою Фултонскую речь. А дальше загадка — вроде бы был ультиматум Трумэна, но его никто не видел, никаких документов нет, ничего нет, но что-то явно было — бросив эту народную республику, Красная армия по непонятным причинам бежала из Ирана, республика просила оружия, но даже оружия ей не оставили и вообще советовали не сопротивляться. Вскоре центральные власти Ирана очень кроваво и жестоко захватили всю территорию, в Советских Союз бежали двое просоветских лидеров — один вскоре погиб в ДТП, второй уехал в лагеря. Но вообще это я к тому, что, торгуясь о выводе войск, иранский шах пообещал советской стороне нефтяные концессии, а потом, когда войска ушли, иранский министр нефти прислал Сталину письмо, что нет, концессий не будет, мы передумали. И Сталин наложил на это письмо резолюцию «Сволочь». Я про это читал и вспомнил такую же довоенную резолюцию того же Сталина, на рукописи писателя Платонова «Впрок» Сталин тоже написал «Сволочь», после чего Платонов как советский писатель перестал существовать — только во время войны ему несколько раз позволили напечататься. И вот меня очень впечатляет — две одинаковые резолюции, но за одной — всесилие, а за другой — бессилие. И при этом восемь из восьми одинаковых букв. Это программа «Кашин.Гуру», я Олег Кашин, встретимся через неделю на Дожде, всего доброго.