Кашин и левый указательный: август-91, Навальный против «Ведомостей», и до свидания, Арам Ашотович

Ну и второе имя — тот долговязый охранник на танке рядом с Борисом Ельциным, наш друг Виктор Золотов, возглавляющий сейчас Росгвардию. Бесспорный бенефициар августовской победы. Те баррикады, которые окружали тогда Белый дом, превратились в кованый забор с двуглавыми орлами, но этот забор — прямой наследник баррикад, и те люди, которых много, и которые стараются этого не замечать, прячутся от самого очевидного вывода — что их тогда, в общем, обманули. Август 1991 года — тот уникальный случай, когда интересы номенклатуры, не заинтересованной в сохранении советских порядков, и интересы народа на три дня совпали. Это, в общем, жуткое совпадение, потому что номенклатура народу враг, и если ты простоял три дня в объятиях врага — ты заслуживаешь, по крайней мере, психологической реабилитации, которую, судя по остроте нынешних споров спустя 27 лет, так никто и не прошел.

«Три дня пил не Ельцин, а Руцкой»: неожиданные подробности ГКЧП и скандал спустя 27 лет

Что касается американского посольства — здесь нет никакой сенсации, о том, что возможность прорыва на его территорию обсуждалась, когда ждали штурма Белого дома, писали, кажется, все мемуаристы. Самый одиозный из них, конечно, Александр Коржаков, и я на днях специально посмотрел его книгу, написанную, как все понимают, под воздействием глубочайшей личной обиды на Ельцина, то есть любую гадость про бывшего шефа он бы с удовольствием рассказал. Так вот, Коржаков пишет, что американцы действительно предлагали Ельцину убежище, и, ожидая штурма, Коржаков сказал ему, что есть два варианта — посольство и подвал Белого дома, и Ельцин ничего не ответил, а когда пошла очередная волна ожидания штурма, Коржаков посадил Ельцина в машину и повез к американцам. Ельцин проснулся, спросил, куда едем, Коржаков ответил, что в посольство, Ельцин сказал, что нет, он хочет быть в Белом доме. Вообще такое описание не исключает как раз того трехдневного запоя, о котором говорит Руцкой — ну в самом деле, представьте себя просыпающимися в машине и спрашивающими, куда едем, — но даже в изложении обиженного Коржакова мы видим, что Ельцин не хотел бежать. И я предполагаю, что рассказы Руцкого и Хасбулатова о том, что бежать он именно хотел — это такой искаженный пересказ коржаковской истории, потому что прошло много лет, никто ничего не помнит, а у обоих на Ельцина тоже большая обида — ну и кстати, обида обидой, но в августе 1991 года и Руцкой, и Хасбулатов тоже были важнейшими героями защиты демократии, и с учетом их дальнейшей судьбы их роль в августе — тоже такой источник неловкости современников, которым сейчас очень трудно признать, что стояли плечом к плечу с Хасбулатовым и Руцким.

Об августовских исторических спорах — моя колонка для издания Репаблик.

Если представить, что Ельцин не стал возражать, и его бы действительно привезли в посольство, это был бы конец обороны «белого дома» даже безо всякого штурма. Не бывает более деморализующего фактора, чем побег лидера, и представить себе «белый дом» без Ельцина просто невозможно. Понятно также, что побег российского президента стал бы для ГКЧП важнейшим успехом или даже окончательной победой — Ельцина нет, все в порядке. 

И вот тут как раз — критерий достоверности версии Руцкого и Хасбулатова о том, что Ельцин хотел бежать. Против их версии свидетельствуют не архивные документы — понятно, что их просто не существует, — не возмущенные заявления «Ельцин-центра» и даже не мемуары Коржакова, которые, даже если мы им верим, все-таки слово против слова, не более. Нет, главный аргумент в защиту Ельцина в этом споре — вся его политическая биография с обкомовских времен до 31 декабря 1999 года. Об этом человеке неплохо известно, как он переживал все взлеты и падения, провалы и победы — неважно, одобрительно или осуждающе мы на него смотрим, это даже не зависит от оценок, это то, что он демонстрировал не раз на глазах у всех страны — да, он был эксцентричен, был непредсказуем, но его всегда вел не хитрый расчет и не сложная система интриг, а феноменальная интуиция на грани такого биологического чутья, когда инстинкты оказываются сильнее любых рациональных доводов.

И именно с точки зрения инстинктов побег Ельцина из «белого дома» непредставим. Человек, всего себя посвятивший борьбе за власть, просто не мог бы добровольно выбыть из этой борьбы — даже при невысоких (хотя они тогда были, как теперь очевидно, более чем высокими) шансах на успех он не смог бы сдаться. Именно капитуляция, а не пуля спецназовца гарантированно убила бы его. Он не смог бы на это пойти. Это невозможно даже представить.

И именно поэтому невозможно представить себе и Советский Союз, в котором победил ГКЧП. Когда на одной чаше весов смутный и довольно сомнительный образ гальванизированной страны, а на другой — харизматик со звериными инстинктами, понятно, какая чаша перевесит. Она и перевесила, и иначе и быть не могло, что бы сейчас ни говорили Руцкой и Хасбулатов.

Ну и еще про 1991 год — в том году Россия обрела свой нынешний флаг, то есть не совсем нынешний, потому что спустя два года, когда Ельцин принимал нынешнюю конституцию, флаг зачем-то скорректировали, изменили соотношение его сторон — вместо 1:2 стало 2:3, — и сделали более темной синюю полосу, которая в 1991 году официально называлась лазоревой и была скорее голубой, чем синей. Наверняка здесь есть какое-нибудь смешное объяснение, мы знаем, что в те годы довольно часто последнее слово в решениях власти оказывалось за астрологами и колдунами, ну и они вполне могли сказать, чем темно-синий феншуйнее голубого.

Но вообще флаг это такая тема — наверное, я в этом смысле травмирован Болотной, но помню, и вы все наверняка помните, как на тех митингах над толпой были какие-то самые невообразимые разноцветные партийные флаги, а флагов России практически не было, и пожалуй, только к маршам памяти Немцова, то есть спустя три-четыре года, антипутински настроенные люди научились митинговать под российскими флагами. И это та же история, которая сопровождала судьбу флага с самого начала, когда он был прежде всего флагом той политической силы, которая победила в 1991 году, флагом, как их тогда называли, демократов, и человеку, который был против них, тогда не приходило в голову называть этот флаг своим. У коммунистов — красный флаг, у националистов — имперка, а бело-сине-красный — флаг лояльности, а лояльность государству у нас и тогда, и особенно сейчас неотличима от лояльности власти. Собственно, Путин — это Россия, не зря же сказано.

За 27 лет лет все противоречия, конечно, сильно сгладились, но все равно люди, у которых екает сердце при виде флага, я уверен, сознательно и, если так можно выразиться, силой воспитывали в себе это екание, и поручиться за то, что через пятьдесят лет у России будет та же символика, что и сейчас, я не могу. В этом смысле поучителен пример Саакашвили, который, придя к власти, заменил оригинальный, но очень странный лиловый флаг меньшевистской Грузии на жизнерадостный красно-белый, якобы уходящий корнями во времена царицы Тамары, и сегодня этот флаг с пятью крестами все знают и помнят именно как флаг Грузии, хотя никакого Саакашвили давно нет. Черт его знает, может, и у нас так будет. О судьбе российского флага я рассуждаю на Репаблике.

Реальное превращение бело-сине-красного флага в национальный символ – процесс, растянутый во времени и не имеющий дат начала и завершения. Флаг проникал в обиход, в жизнь и становился своим сам по себе, а не в результате борьбы за него сверху или снизу. И тут уже можно спорить о том, насколько это надежно – незыблемость символа на основании привычки и бесспорность по причине усталости от споров. Это проблема иногда дает о себе знать – и когда на Болотной вдруг оказалось, что разноцветных и непонятных партийных флагов в толпе несопоставимо больше, чем триколоров, потому что и в наше время никому не приходит в голову протестовать против власти под ее (ее!) флагом, и когда в пророссийских анклавах Донбасса русским сепаратистам оказывается роднее и ближе американский флаг конфедератов или георгиевская лента, чем очевидный, казалось бы, бело-сине-красный триколор.

Символы, национальная мифология, даже, если угодно, метафизическая составляющая государственности – это самое слабое место путинской России. Непохороненный Ленин, советский гимн с переписанными словами, манипуляции с исторической памятью и массовым сознанием вообще – именно эти вещи, а не экономика или внешняя политика делают российское государство заведомо неустойчивым. Самым фантастическим, почти непредставимым описанием будущего России кажется не превращение россиян в киборгов и не полеты к Марсу, а вот самое обыденное – чтобы в 2095 году десятый или пятнадцатый президент Российской Федерации, стоя перед задрапированным мавзолеем, принял парад в честь 150-летия Победы, потом пообщался на торжественном приеме с депутатами Госдумы, потом полетел в Чеченскую республику; сейчас почему-то кажется очевидным, что к Марсу, может быть, кто-то и полетит, но чтобы у Российской Федерации был пятнадцатый президент – тут нужна уже какая-то особая фантазия. На любом настоящем государственном флаге, какого бы цвета он ни был, невидимой краской написано слово «навсегда». На российском флаге такого слова нет, и именно в этом его главный недостаток.

Конечно, надо поговорить о конфликте Навального с «Ведомостями», и наши постоянные зрители и читатели могут догадаться, что я сейчас Навального буду ругать — но нет, не буду, хочу о другом. У нас часто и без иронии употребляют выражение «оппозиционная пресса», к ней прежде всего относят «Новую газету», «Эхо Москвы» и «Дождь», а если шире, то оппозиционной прессой можно считать всю прессу, которая не поддакивает власти, не следует ее прямым указаниям и не имеет черных списков людей и тем, о которых нельзя писать. В это расширенное определение как раз укладывается наша деловая пресса, но ее-то как раз очень обижает, когда ее называют оппозиционной, потому что оппозиционность — это политическая ангажированность, которая противоречит ценностям и догмам этой прессы. Мы, говорят деловые журналисты, не оппозиционные и не прокремлевские, мы профессиональные, мы следуем стандартам — ну, все мы слышали это много раз.

«Личную жизнь имею право не комментировать»: Володина спросили о расследовании Навального

Но мне кажется важным иметь в виду, что те стандарты, о которых они говорят, сложились немного в другой реальности, в которой государства было несопоставимо меньше, чем сейчас, а независимых игроков и интересов, о которых нужно было писать — больше. Правила сочинялись для трехмерного мира, и сейчас ни один газетный гений из «Ведомостей» или РБК не понимает, как вести себя в новом плоском мире. По факту это оборачивается таким стихийным лоялизмом, потому что даже если ты пишешь правду о ВТБ, «Роснефти» или «Газпроме», ты все равно существуешь в их системе координат, в их поле притяжения, и играешь по их правилам, потому что других у тебя нет. В этом смысле деловая газета действительно не может быть оппозиционной, как не может быть оппозиционным бизнес, да и вообще, наверное, никто из людей, играющих по тем правилам, которые сегодня есть в России. Для оппозиционеров Навальный — народный герой, борец и кто там еще. Для власти он — «судимый персонаж», «компот» и вообще не политик. Сейчас это еще кажется противоречием, но оно основано только на том, что деловая пресса еще зависает между прежним трехмерным и нынешним плоским миром. Завтра это противоречие исчезнет, и для оппозиционера слово «журналист» станет таким же ругательным, как сегодня «единоросс», и дело тут не в цензуре и не в том, что кто-то смотрит в стол, а в том, что журналист так или иначе — это системный игрок. И вот об этом сейчас, кажется, никто не думает, и я тоже стараюсь не думать, если честно, потому что другой профессии у меня нет.

О конфликте Навального и «Ведомостей» — моя колонка для Репаблика.

Навальный – организатор самых массовых уличных акций последних лет. Навальный в 2013 году занял второе место на выборах мэра Москвы. Этой весной Навальный собирался выдвигаться в президенты, объехал с предвыборными митингами всю Россию, а потом спорил в Центризбиркоме с Эллой Памфиловой, безуспешно, но эффектно доказывая ей, что она должна допустить его к выборам. О Навальном регулярно говорит Путин, никогда не называя его по имени – и это тоже показатель особого статуса Навального в российской политике. В конце концов, Навальный много лет возглавляет Фонд борьбы с коррупцией – известнейшую НКО того масштаба, который в России для большинства аналогичных организаций просто недостижим и по объему денег, собираемых краудфандингом, и по количеству расследований, вызывающих самый серьезный резонанс, и по медийному цитированию. Спорить тут вообще не с чем – Навальный бесспорный серьезный ньюсмейкер.

Точнее – он был бы бесспорным серьезным ньюсмейкером, если бы в традициях серьезной деловой прессы было бы писать об организаторах самых массовых уличных акций, о руководителях околополитических НКО, о людях, занявших сколько-то лет назад второе место на выборах мэра, и о людях, пытавшихся участвовать в президентских выборах. И, откровенно говоря, никаких таких традиций у деловой прессы нет. Массовые акции устраивал и Сергей Удальцов – должны ли «Ведомости» транслировать заявления Удальцова наравне с заявлениями Володина? На выборах московского мэра в этом году второе место займет Вадим Кумин или Михаил Дегтярев – значит ли это, что Дегтярев и Кумин станут для «Ведомостей» важными ньюсмейкерами? В президентских выборах не просто пыталась участвовать, но и действительно участвовала Ксения Собчак – значит ли это, что ее посты из Instagram должны становиться новостями на ленте «Ведомостей»?

Безусловных доказательств необходимости присутствия Навального в традиционном медийном поле нет. Почему вы пишете о Навальном? Потому что хотим. Почему вы не пишете о Навальном? Потому что не хотим. Оба ответа одинаково убедительны, в обоих случаях нечего возразить.

На этой неделе я попал в новости, обо мне много писали в разных СМИ — палец, левый указательный. Я спросил в твиттере, правда ли, что у всех мужчин на этом пальце есть шрам. Оказалось, да, не у всех, но почти у всех, и я до сих пор получаю фотографии пальцев моих соотечественников со шрамами от ножей, топоров, бензопил и прочего. В газете «Взгляд» была хорошая статья «На что указывает палец журналиста Кашина?» — ее написал доктор философских наук, поэтому я ничего не понял. Августовское бестемье всегда чревато такими медийными эксцессами, но совсем скоро осень — давайте ее дождемся и снова будем говорить о судьбах родины всерьез, а пока проверьте свой левый указательный палец. Я Олег Кашин, это программа «Кашин.Гуру», мы встретимся через неделю на Дожде, всего доброго.