Кашин и русские не сдаются: патриотизм проигрывает футболу, а анонимные Telegram-каналы под угрозой

Конституция у нас тоже советская — даже вот та, которая есть сейчас, и которую я сам всегда ругаю за ее суперпрезидентское устройство и за то, что ее нам принес Ельцин на гусеницах своих танков в 1993 году. У нас и сейчас устройство государства советское по происхождению. Федерализм с национальными республиками — это большевики. Администрация президента как реальный высший орган власти, спрятанный в формальном тексте основного закона — это тоже большевики. Невозможность соблюдать конституцию и диссиденты, требующие ее соблюдать — это тоже из советской матрицы, потому что любая недемократическая власть всегда оказывается неспособна исполнять собственные законы, потому что политическая целесообразность для такой власти выше закона.

О столетии советской конституции я написал колонку для издания Репаблик.

Нынешняя Конституция РФ устроена лучше, она устойчивее, в ней нет никаких потенциальных конфликтов – в ней нет вообще ничего, что всерьез ограничивало бы власть президента, и, если бы президентство в России было институтом, можно было бы сказать, что в нынешнем виде она просуществует очень долго, может быть, всегда.

Но проблема в том, что президентство у нас – уже не институт, а персоналия, и высшим государственным интересом с некоторых пор стала не сильная президентская власть, а сильная власть лично Владимира Путина – в этом смысле показательна медведевская четырехлетка, когда выяснилось, что суперпрезидентская Россия не настолько суперпрезидентская, если во главе правительства стоит Путин. И вечнозеленый слух о радикальной реформе власти с заменой президентства Госсоветом или каким-нибудь новым органом, который навсегда возглавит Путин, кажется, по крайней мере, не менее реалистичным, чем перспектива ухода Путина по истечении его очередного президентского срока. Вероятность конституционной реформы в любом случае не нулевая, и на нынешнюю российскую Конституцию вообще никак не получается смотреть как на что-то незыблемое и вечное.

И это тоже можно считать проклятием 1918 года, когда большевики вместе с первой конституцией принесли принцип ее заведомой временности, ограниченной текущими политическими потребностями правящего режима. Конституция в России – это не базовый закон государственной жизни, а политическая декларация, которая на очередном витке неизбежно устаревает и требует замены, мягкой, как при Сталине и Брежневе, или жесткой, как при Ельцине. Это перечисление однажды будет дописано с пояснением «как при Путине» – вся конституционная история России, насчитывающая ровно сто лет, предусматривает именно такую логику.

Логика национального достояния: что будет с «Коммерсантом» после ухода Яковлева

Кашин.Гуру

Когда начинался футбольный чемпионат, я хвастался в нашей программе, что у нас нет ни слова о футболе, но, конечно, в итоге и меня захватила стихия, и уже третью программу подряд не могу пройти мимо. Англичане проиграли хорватам в полуфинале, и я стоял у газетного киоска — такие трагические и торжественные первые полосы. «Герои», «гордость львов», «конец мечты» — это левая пресса, конечно, — и еще такой длинный заголовок: «Все закончилось слезами, но они дали нам гордость и сумели объединить нацию». Я сейчас пересказываю эти заголовки, и если кто-то прослушал начало фразы, он подумает, что это про российскую сборную, потому что точно теми же словами у нас писали на прошлой неделе после проигрыша русских тем же самым хорватам. Еще раз повторю — это английские заголовки про английских футболистов, а не наши про наших. Я в этом смысле романтик, мне всегда нравится, когда русские и западные люди ведут себя одинаково — эти случайные пересечения сильнее любых слов, а то, что мы — нормальный европейский народ, к сожалению, сегодня нуждается в дополнительном и многократном проговаривании, потому что мода на антизападничество, навязываемая государством — это безусловное зло, с которым стоит бороться. Я не уверен, что это будет комплиментом для наших футболистов, но они — и болельщики тоже, — с этим злом борются гораздо успешнее, чем такие, как я, или чем либеральные политики и активисты, которых футбол почему-то расколол, и слово «наши», которое я сейчас произношу, тоже было поводом для многих споров.

Колонку, которую я написал после поражения наших футболистов, цитировал по телевизору знаменитый Артем Шейнин, и это, конечно, тоже странно, но я хочу запомнить и этот локальный эпизод, потому что он тоже типичен именно для этого футбольного лета — оказывается, мы с Шейниным можем быть на одной стороне.

После поражения в матче с хорватами лейтмотив у всех комментаторов был — «зато нам хотя бы не стыдно». Это прежде всего об игре, конечно, но ведь не только об игре. Все помнят, как Аршавин говорил в 2016 году, что если кто-то ждал от сборной большего, то это их проблемы, или как Мамаев с Кокориным гуляли на Лазурном берегу. А тут какое-то все совсем другое — серьезное, суровое, с воинскими приветствиями и баннером «играем за вас». Все честное и народное, вот это «русские не сдаются», буквально. Когда сборная уважает нацию, нация отвечает взаимностью вне зависимости от окончательного счета.

О социальном эффекте футбольного поражения — моя колонка для Репаблика.

Государственный культ побед, подлинных или мнимых, делает нацию инфантильной, и в эту субботу болеющая Россия преодолевала в том числе и навязанный инфантилизм отличника, лезущего в петлю после случайной четверки. Оказывается, поражения тоже могут объединять и даже быть источником положительных эмоций – это можно считать самым интересным открытием футбольных недель.

Общество уговаривает ⁠себя, что ему не стыдно, ставя во главу ⁠угла именно стыд, хотя он, если разобраться, и не мог ⁠быть главным массовым ⁠чувством, сопровождающим это ⁠поражение. Людей, имеющих давно сложившееся мнение о Черчесове, об этом составе сборной и о российском футболе вообще, в любом случае несопоставимо меньше, чем тех, кто не следил за футбольными делами четыре года и не будет следить еще четыре, и пусть последовательные болельщики не сердятся на посторонних, вторгающихся в их пространство (и очередным случаем такого вторжения, бесспорно, можно считать этот текст) – неизбежное соприкосновение субкультуры с остальной культурой всегда сопровождается субкультурным недовольством, хотя именно эти соприкосновения и подпитывают субкультуру, не давая ей сойти на нет. Людям, далеким от футбола, и не пришло бы в голову стыдиться сборной, даже если бы она проиграла как-то менее героически, чем в эту субботу. Грусть, досада, даже гнев, но точно не стыд, который подразумевает значительно более высокий уровень эмпатии по отношению к сборной, чем тот, который был у «нефутбольных» миллионов, за нее болевших – они не переживали за сборную вчера и не будут переживать за нее завтра, и было бы странно, если бы им было всерьез стыдно за этих незнакомых людей. К тому же стыд вообще никогда в новейшее время не был той категорией, которую принято всерьез брать в расчет, когда речь идет о какой-то животрепещущей проблеме. В новостях этих дней по запросу «не стыдно» вперемешку с российскими футбольными новостями идут украинские сообщения о выступлении Лии Ахеджаковой по поводу Сенцова – актриса спрашивает «Как нам не стыдно?» – и стандартное выступление из разряда таких, над которыми у нас чаще смеются (надрыв, пафос – то, что сделало Ахеджакову мемом), производит сейчас дополнительное впечатление именно на контрасте с футбольным «не стыдно», в котором никакого комизма нет совсем.

Ну и не могу пройти мимо Сталингулага — если кто не следит, это безумно популярный микроблогер, такой на самом деле пошляк и резонер, но действительно народ такое любит — как у нас в начале программы звучат новости типа «мужик откусил голову котенку», вот он их тоже пересказывает, но добавляет — вот до чего Путин довел Россию.

И журналисты РБК провели прямо такое настоящее расследование и выяснили, как этого блогера зовут, сколько ему лет и где он живет. Ну и споры, конечно — а вот зачем подставлять оппозиционного автора, ведь теперь ему может грозить опасность.

Это помните, как одно время власть ругалась по поводу людей в масках на митингах. Началось все, по-моему, с Манежной 2010 года, когда полицейское начальство пришло разбираться с футбольными фанатами, и от имени фанатов переговоры с генералом вел некто в маске. И до сих пор есть слухи, что это был тоже полицейский. Вот мне кажется, это такая метафора про всех анонимных пассионариев, потому что ты читаешь — будь проклят этот Мордор! — думаешь, как остро и смело, и правильно, что такой смелый автор скрывает свое имя.

А смелый автор сидит за компьютером и смеется над тобой, потому что ты не знаешь, что он на самом деле — товарищ майор. Дело «Нового величия», о котором мы недавно говорили, устроено ведь именно так — пришел товарищ майор в чат к политизированным подросткам, наговорил им кучу всего пассионарного, а потом их посадил в тюрьму. Сейчас неприлично быть анонимом, поэтому не вижу поводов спорить об этичности журналистов РБК, раскрывших имя Сталингулага — правильно они сделали. И об этом моя колонка для Репаблика.

Настоящая деанонимизация происходит только в тот момент, когда раскрытый аноним говорит «Да, это мое имя». Незыгарь этого так и не сказал, сейчас его тактику использует StalinGulag. Если анонимность — условие игры, то достаточно продолжать его соблюдать, не обращая внимания на тех, кто предлагает это условие нарушить.

Но помимо локальных условий игры есть и другие — более общие. Российское медиапространство подчиняется понятно каким правилам, и в этих правилах через запятую с традиционными рыночными показателями идут и всякие неприятные особенности нашего времени — и статья 282, и Роскомнадзор, и звонки из Кремля. И когда какой-то автор или медиа кажется смелым, всегда есть вероятность, что эта смелость разрешенная. За один и тот же текст можно собрать тысячу лайков или сесть — и наблюдателям останется только гадать, на чем основана разница между севшим и не севшим.

Современное российское медиапространство отравлено этими рисками — полицейскими, цензурными и провокаторскими в том числе. Если трактовать слово «медиа» чуть шире привычного, то и дело «Нового величия» https://republic.ru/posts/91141 , когда полицейский провокатор посадил несколько политизированных подростков, общавшихся между собой в открытом телеграм-чате  — это тоже событие из мира новых медиа. Суровая реальность 2018 года рекомендует относиться к каждому незнакомцу как к провокатору, и чем смелее его речи, тем выше риск того, что подозрения оправдаются.

Игра в анонимность уместна в чуть более спокойные времена — хотя бы как во времена KermlinRussia. Сейчас долг честного блогера-анонима — самому снять маску и сказать, что я такой-то и такой-то, зарабатываю тем-то и тем-то, а вы решайте, доверять мне или нет. Человек, скрывающий свое имя, вызывает подозрение, и если медийность анонима такова, что позволяет говорить о его влиянии, то деанонимизация такой фигуры становится общественным долгом.

Я так и не посмотрел фильм «Лето», но скачал, конечно, саундтрек с майковскими песнями в исполнении Ромы Зверя, и не смог на этом остановиться, купил, кажется, все альбомы группы «Звери» и слушаю их один за другим — оказывается, это так здорово, такой абсолютный символ нулевых. И это может быть моей ненаписанной рецензией на непросмотренный мной фильм о Майке и Цое — современная музыка с годами превращается сначала в ретро, а потом в классику, и очень часто это превращение переживает самые легкомысленные вещи, вот буквально — «Лето, я изжарен как котлета». Или «Районы, кварталы, жилые массивы». Такое банальное наблюдение, но я хочу распространить его и на новости — мы ведь не знаем, как мы будем вспоминать лето 2018 года через тридцать лет, но чтобы вспоминать, надо его запомнить. Пусть это будет миссия нашей программы — запоминать. Кашин гуру, я Олег Кашин, мы встретимся через неделю на Дожде, всего доброго.