Кашин и русский Хэллоуин

Выступление Константина Райкина в Союзе театральных деятелей неожиданно стало сенсацией — Райкин говорил о цензуре и о сталинизме, ничего принципиально нового не сказал, но одно дело, когда на такие темы пишет оппозиционер в фейсбуке, и совсем другое, когда выступает видный культурный деятель и менеджер, руководитель статусного государственного театра, и человек, когда-то говоривший, что для него поддержка Владимира Путина — это личный вопрос, потому что Путин познакомился со своей бывшей женой Людмилой на концерте Аркадия Райкина. Я тоже не стал бы делать из Константина Райкина какое-то знамя интеллигентской совести — театральные худруки это вообще отдельная социальная группа на стыке интеллигенции и чиновничества, а в нашей реальности еще и бизнеса — не стоит забывать о «Райкин-плазе». Но бунтующий чиновник или бунтующий бизнесмен — это даже интереснее, чем бунтующий художник. Что перед нами, раскол элит, или сигнал о новой перестройке?

Так или иначе, дискуссия о цензуре или госзаказе в искусстве получилась громкая — оказалось, очень многим есть что сказать по этому поводу. Самым громким критиком Райкина оказался (это смешная формулировка, знаю, извините) близкий к Кремлю байкер Хирург, самым громким единомышленником — кинорежиссер Андрей Звягинцев, а в роли третейского судьи, как у нас часто бывает, выступил Дмитрий Песков, который посоветовал Хирургу извиниться перед Райкиным, но отметил, что если государство дает художнику деньги, то естественно, что оно будет требовать, чтобы художник помогал решать государственные задачи, а не делал, что ему заблагорассудится. Это уже общее место в государственной риторике, раньше они так говорили о журналистах, теперь говорят о кинорежиссерах и писателях. На самом деле ничего естественного в этом нет, и это понимала даже советская власть, тратившая свои деньги не только на кино об Ильиче или о социалистическом соревновании, но и на Гайдая, и на Тарковского — почему-то тоталитарная власть понимала, что из одних агиток искусство состоять не может, а нынешняя власть этого не понимает. В колонке для «Слона» я пытаюсь разобраться, в чем здесь дело:

К середине десятых не осталось никого, кто мог бы сказать, что вообще-то да – государственные деньги нужны искусству не для того, чтобы оно становилось рекламным отделом Кремля, а для того, чтобы оно продолжало существовать, то есть чтобы непрерывная культурная традиция не прерывалась и чтобы у России сохранялись ее кинематограф, театр и литература, золотой фонд которых состоит совсем не из пропагандистских и сервильных произведений – это общественное благо в чистом виде. Об этом, пускай и другими словами, говорит Константин Райкин, но власть его уже не может услышать, и дело не в искусстве.

Государственная культурная политика, принцип которой сформулировал Дмитрий Песков, всего лишь отражает общее самоощущение государства, и отношения с искусством – это только частный его случай. Основная причина с искусством не связана – просто государственная шерсть и в самом деле давно стала личной. В отсутствие механизмов легальной смены власти происходит естественный сбой обратной связи. Из формы общественной самоорганизации, зависящей от воли граждан, государство превращается в самостоятельную сущность с какими-то своими, вообще никак не связанными с обществом интересами, и в какой-то момент неизбежно приходит к защите этих интересов в том числе и от общества. Это противостояние может быть никак не объявлено, но по факту любой, даже нейтрально настроенный гражданин становится государству врагом.

Кто следит за тюремными новостями, тот знает имена Зои Световой, Анны Каретниковой, Андрея Бабушкина и других, так сказать, специализированных правозащитников из Общественной наблюдательной комиссии — этот орган, доставшийся нам в наследство от медведевской оттепели был единственной легальной возможностью для независимых правозащитников наблюдать за положением дел в тюрьмах и колониях — есть, конечно, адвокаты, но адвокат правами человека вообще заниматься никогда не станет, у него всегда есть подзащитный и его, или собственные, интересы. То есть правозащитники в тюрьмах — это была единственная доступная обществу по внешнюю сторону тюремного периметра возможность знать, что творится во фсиновском царстве. Судя по новому составу региональных ОНК, этой возможности больше нет. Вместо правозащитников там теперь бывшие тюремщики, полицейские и прокремлевские активисты. В ОНК вошел даже Дмитрий Комнов, бывший начальник Бутырской тюрьмы, при котором умер Сергей Магнитский. Всю неделю Анна Каретникова — вероятно, самый знаменитый и самый активный тюремный правозащитник, — собирала подписи под воззваниями в защиту прежнего состава ОНК, при этом риторика у Анны примерно такая — мы хотим донести нашу позицию до президента, его, наверное, дезинформировали. Если мы плохо работали, пусть нам об этом скажут, а если какой-то вредитель, — она буквально употребляет слово «вредитель», — оклеветал нас, то давайте вместе разберемся с этим вредителем. Никто, конечно, разбираться не станет. Я не вижу за собой морального права критиковать вот эту риторику, которой пользуются правозащитники, которые теперь борются уже за свое собственное право защищать права человека, и здорово, что, по крайней мере, несколько лет ОНК существовали в этом виде, но, по-моему, нельзя отрицать, что в очередной раз власть показала людям, готовым с ней сотрудничать ради общественного блага, что она ни в грош не ставит этих людей и готова избавляться от них самым некрасивым образом. На эту грустную тему я рассуждаю в колонке для Deutsche Welle:

В очередной раз люди, поверившие в возможность взаимодействия с государством во имя малых дел, оказались унижены и посрамлены. Дело их жизни будут продолжать бывшие полицейские и начальники тюрем, но история взаимодействия государства с гражданским обществом на этом, разумеется, не закончится. Когда в следующий раз власти зачем-нибудь понадобятся "приличные люди", на каждого радикала, исключающего для себя любую возможность взаимодействия с этой властью, найдется десяток тех, кто скажет, что надо пользоваться любой возможностью, чтобы делать добрые дела, и если ради добрых дел придется идти на компромисс - что ж, они готовы.

Все продлится до следующего скандала и потом повторится заново. Никакие уроки взаимодействия с государством ни для кого не идут впрок - иллюзия малых дел жива и непобедима, и власть всегда найдет, на кого опереться в гражданском обществе.

Мониторинг протестного потенциала вузов — такое новое слово в нашей политической реальности, и мимо него пройти нельзя. В Москве был съезд проректоров вузов по воспитательной работе, и сотрудник РУДН Никита Данюк похвастался коллегам, что по заказу государственных структур он мониторит протестный потенциал российских университетов — приходит в вуз, предлагает студентам принять участие в дискуссии на политическую тему и просит их высказывать свое мнение, каким бы оно ни было, а потом пишет отчет о настроениях студентов и передает его куда следует. Об этом написал «Коммерсантъ», получился скандал, Дмитрий Песков заявил, что Кремль не имеет отношения к экспериментам Данюка, и сам Данюк сказал, что его неправильно поняли, и он никуда ничего не передает — только однажды, по его словам, он сдал в ФСБ каких-то студентов, связанных с запрещенным в России Исламским государством. Потом, правда, «Газета.ру»  выяснила, что мониторинговый проект Никиты Данюка, связанный, между прочим, с движением «Антимайдан», действительно получал президентские гранты — Дмитрий Песков, наверное, может об этом не знать, но факт остается фактом.

Я тоже думаю, что Данюк — инициативник, а не исполнитель воли Кремля. Другое дело, что Кремлю сейчас такие инициативники и нужны, а если даже и не нужны, то они все равно будут прорываться наверх, потому что так и выглядит их внутривидовая борьба — она происходит уже сама собой, управлять ею не нужно. Об этом у меня колонка в издании «Спектр»:

Это уже не логика частного поведения Никиты Данюка, а логика всей системы — когда нападки на чужих поставлены на поток и когда уже невозможно прорваться в ряды тех, для кого эта борьба стала работой, новые возможности приходится искать именно в атаках на своих. Это самое естественное развитие системы, та самая, о которой у нас без иронии уже не принято говорить, логика тридцать седьмого года — если не будет врагов, не будет и карьер, и чем жестче система, тем агрессивнее должны быть новые поколения претендентов с их карьерными потребностями.

Благодаря публикации в «Коммерсанте» конкретного Данюка, скорее всего, остановят, ему не повезло — но сколько таких же молодых людей роятся на нижних этажах и придумывают новые, кажущиеся теперь безумными, способы доказать власти, что именно они ей нужны?

Данюк искал протестный потенциал в вузах, кто-нибудь очень скоро начнет искать протестный потенциал в госкорпорациях, в армии, в полиции, а потом и в самом Кремле. Этот процесс невозможно остановить, за ним можно только наблюдать, затаив дыхание, и когда Дмитрий Песков говорит, что в Кремле не инициировали мониторинг настроений в вузах, это можно считать не столько опровержением, сколько признанием — стихия доносительства, цинизма и спекуляций государственными интересами уже действительно вышла из-под какого-либо контроля, ручное управление общественными процессами, если оно когда-то и существовало, осталось в прошлом, и поедание друг друга самыми высокопоставленными лицами — это уже вопрос времени, а не суровая политологическая антиутопия.

На прошлой неделе Владимир Путин, как в лучшие годы, появился сразу на нескольких обложках американских и английских журналов — мы помним, как часто его рисовали на обложках лет пять назад, называли человеком года, самым влиятельным человеком на Земле и так далее, а теперь он на тех же обложках в образе злодея. О Путине, пожалуй, неестественно много говорят участники американской предвыборной кампании, о Путине говорят в контексте сирийской войны, Путина ругает если не весь мир, то, по крайней мере, весь Запад. Все эти выражения типа «ось зла», которыми когда-то было принято обзывать всякие азиатские диктатуры, сегодня звучат применительно к путинской России.

И вот что странно. В России же тоже есть люди, которые традиционно ругают Путина. Логично было бы, если бы их голоса сегодня влились в международный антипутинский хор, а этого как раз не происходит. Можно даже подумать, что наши оппозиционеры перестали ругать Путина из патриотических соображений, но мы же понимаем, что это не так, просто оппозиционные партии сейчас приходят в себя после сентябрьских выборов, в ПАРНАСе внутренняя оппозиция хочет свергать Михаила Касьянова, «Яблоко» вообще живет в своем собственном мире, про который мало кто понимает, как он устроен. Троцкий говорил, что брать власть надо, когда враг стоит в 80 километрах от столицы. Это, конечно, цинизм, но политика вообще состоит из цинизма. Но наши оппозиционеры — даже не циники, они просто как-то давно смирились с тем, что они меньшинство, и за пределы очерченных для них самой властью границ просто не пытаются выйти. Мне кажется, в этом проблема, и о ней я пишу для «Слона»:

Говорить о несостоятельности оппозиционных лидеров в 2016 году – это уже дурной тон. В конце концов, люди действительно делали что могли и на выборах, и в социальных сетях, и в своих партийных структурах, находящихся в самом плачевном состоянии. Другое дело, что миллионы людей, не готовых отнести себя к тому меньшинству, которое ассоциируется с либеральной оппозицией, сегодня лишены вообще любой альтернативы Путину. С армией, с бюджетниками, с сотрудниками госкорпораций не умеет разговаривать никто. Почему-то считается, что эти формально лояльные власти люди всем довольны и не готовы идти против власти, но нет – молчаливая лояльность неотличима от глухого недовольства и потому взрывоопасна. Путин привык не бояться оппозиции, потому что знает, что она частью сама, частью с государственной помощью изолирована от народного большинства, но это не диагноз, а условия задачи – убедить именно этих людей, что Путин им не нужен, придумать такое новое «отобрать и поделить», чтобы даже бойцы Росгвардии глушили свои бронеавтомобили «Каратель» и бежали митинговать против власти. 

Федеральная политическая карьера Владимира Путина по-настоящему началась весной 1999 года, когда он возглавлял Федеральную службу безопасности, силами которой был снят и показан по телевидению самый знаменитый порноролик той эпохи — выражение «человек, похожий на генпрокурора» уже подзабыто, но сцена секса этого человека с двумя женщинами, показанная в прайм-тайм по телевидению, стоила карьеры генеральному прокурору Юрию Скуратову. Традиции живут, и новое порно в федеральном прайм-тайме становится настоящей сенсацией — пусть вместо человека, похожего на генпрокурора, в нем всего лишь человек, похожий на известного актера, зато вместо двух женщин в этом видео — женщина и собака. Это показывают непоздним вечером по телевизору, а потом устраивают обсуждение.

Политических мотивов у такого шоу, кажется, нет, но, наверное, это тоже такая самая естественная логика — если в стране уже который год говорят о традиционных ценностях, о консерватизме и духовности, и все понимают, что никаких ценностей на самом деле нет, а есть только вранье и лицемерие в исполнении самых последних циников — в такой ситуации секс с собакой сам собой, безо всяких звонков из Кремля, прорывается в федеральный эфир — смотрите, мол, что это за духовные скрепы. Этот частный случай государственного медийного безумия, каким бы диким он ни был, на самом деле очень хорошо укладывается в нашу оруэлловскую медийную и политическую реальность, и здесь нет разницы, о чем говорить — о сексе с собаками или о войне. Собственно, я хотел написать об этом скандальном видео колонку для издания Rus2Web, но текст как-то сам собой вывел меня на внешнеполитическую военную тему, и именно этот фрагмент я вам предлагаю послушать, а то про собак все-таки неприлично.

Чтобы скреплять общество духовными скрепами, наверное, власти самой было бы неплохо иметь четкие представления о добре и зле и какую-то хотя бы самую несложную систему ценностей. Если же вместо нее — цинизм и двоемыслие, то и борьба за духовность гарантированно станет торжеством цинизма и бездуховности. Чтобы добиваться от масс веры в идеалы, стоило бы самим во что-нибудь верить, а вот с этим как раз у власти самые серьезные проблемы. Призрак военного противостояния с остальным миром, с некоторых пор ставший обязательным спутником российской внешней политики — его природа та же, что и у государственного псевдоконсерватизма. У людей, выступающих на мировой арене от имени России, есть смутное представление о том, что международное величие как-то связано с военной силой, и было бы странно, если бы они могли обойтись без милитаристской риторики и практики. Им, наверное, хотелось бы выглядеть носителями абсолютного добра, но проблема в том, что они сами давно забыли, чем добро отличается от зла. Bloomberg пересказывает полемику Владимира Путина с какими-то подчиненными, допустившими возможность прямого столкновения российских вооруженных сил с американскими — якобы Путин возмущенно спросил: «Вы с ума сошли?» — но законченной эта сценка стала бы только в том случае, если бы министры и генералы хором ответили ему — «Да, конечно, мы сошли с ума, а что такого?»

Читайте колонку Олега Кашина о том, почему Надежде Савченко позволили приехать в Москву.

В этот четверг был какой-то залп странных оттепельных новостей — Дмитрий Песков осудил байкера Хирурга и «Офицеров России», Владимир Путин осуждающе отозвался на трехлетней давности реплику Дмитрия Киселева о радиоактивном пепле, Валентина Матвиенко усомнилась в нужности пакета Яровой. Лет пять-семь назад это было бы поводом для подробных рассуждений на тему того, что, возможно, в Кремле готовится либерализация и происходит раскол тандема, но сейчас, мне кажется, поздно. Я надеюсь, что за эти годы мы все-таки разучились верить в либерализацию и сигналы из Кремля. Верить вообще никому не надо, даже мне. Но мы все равно встретимся на Дожде через неделю. Я Олег Кашин, это программа Кашин гуру, всего доброго.

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.