Кашин и вопросы языкознания

Кашин: Выход Британии из Евросоюза стал вторым по значимости событием после задержания губернатора Никиты Белых, о котором я, видимо, поговорю через неделю. О «брэксите» мы говорим с российско-британской журналисткой Марией Слоним или леди Филлимор.                                       

Кашин: Программа «Кашин.гуру» — это, конечно, программа совсем не о политике и не о власти, а о культуре. У нас культурой как-то по советской традиции принято называть только искусство, но это же ошибка.

Культура это все, чем жив человек, это отношения между людьми в обществе, это язык, на котором люди разговаривают между собой. Сфера моих интересов — это культура, и если набор новостных тем, которые я выбираю в качестве тем для колонок, кому-то кажется странным, то это все потому, что у меня другая повестка, и новые интонации в той речи, которую использует власть в отношениях с нами, мне кажутся более важной вещью, чем формальные политические новости — отставки, назначения, интриги какие-то.

Карельская трагедия тоже повлияла на язык власти. Вы знаете, наверное, что сейчас силовики начали массовое давление на всю индустрию детских лагерей, и сегодня человек, который водит детей в походы — такой же враг народа, каким несколько месяцев назад был, например, коллектор. Эта довольно дикая кампанейщина, помимо прочего, выводит из-под удара чиновников московской мэрии, персонально ответственных за решение отправить московских детей именно в этот лагерь на Сямозере.

Одним из таких чиновников можно назвать Владимира Петросяна, начальника московского департамента соцзащиты, и Петросян, я думаю, сам это понимает, потому что в эти дни он развил такую серьезную публичную активность, дал много интервью, и в этих интервью он рассказывает о своей встрече с отцом одного утонувшего мальчика, и этот отец якобы сам начал доказывать Петросяну, что такие лагеря и такие походы очень нужны, потому что, цитата, «иначе каких детей мы дадим России».

Как складываются судьбы тех детей, которых, пользуясь терминологией Петросяна, родители отдали России — мы видим на войнах, которые наша страна ведет в разных местах. О сирийской войне на днях говорила Мария Захарова из МИДа — в Москве гостят дети из Сирии, и Захарова, выступая перед ними, сказала с гордостью, что погибшие в Сирии российские военные отдали свои жизни ради вас, уважаемые сирийские дети. Эта фраза меня тоже смутила, я прошу прощения у сирийских детей, но свою жизнь ради них я бы отдавать не стал и никому бы не советовал — дети вырастут и забудут, а от солдата в лучшем случае останется заросшая могила.

Могильная тема — Захарова и Петросян подошли к ней с разных сторон, но это одна и та же тема, которой обычно наши официальные лица стараются не касаться. Патриотизм — это не только «Оле-оле, Россия вперед» перед телевизором, но еще и готовность умереть за Россию, которая по факту значит — умереть за Петросяна, за Захарову, за них за всех, то есть ни за что. На эту тему я рассуждал в колонке в издании «Слон».

Кашин: Без ответа осталось обращение Алексея Навального к Владимиру Путину с требованием зарегистрировать Партию прогресса и допустить ее к выборам. Очередная оттепель сорвалась — какой сюрприз. Но вот зачем Навальному понадобилось выступать с этой просьбой — сам он не объясняет, а искать какие-то заговоры или интриги в таких вещах я, откровенно говоря, давно устал — даже если они там есть, это не имеет значения. Другое дело, что высушенность нашего политического пространства, очевидно, стала проблемой и для власти, если не для всей, то для какой-то ее части, как у нас говорят — для какой-то башни Кремля. Любое политическое действие в любой момент может оказаться выгодно одной из этих башен, и в принципе, так сегодня и выглядит российская политика, в которой оттепелью за неимением других ее признаков можно считать даже отказ авторов закона о Росгвардии от разрешения стрелять в толпу на митингах. Может ли Навальный как-то сыграть на вот этой кремлевской или околокремлевской потребности в оттепели — об этом я написал для «Слона».

Кашин: Сразу несколько СМИ, в том числе «Дождь», на этой неделе выступили с расследованиями загадочных нападений на людей в Петербурге. Это действительно какая-то совсем дикая история, какие-то бандиты мониторят соцсети, выискивают людей, которые что-то шутят о Путине и о российском государстве — обычных людей, не активистов, не звезд, просто обывателей, блогеров. И этих блогеров начинают выслеживать, угрожать им, а с какого-то момента начались и избиения, и сожжения автомобилей — что это такое, что за безумие? Питерская «Фонтанка», русская служба «Би-би-си» и Дождь разными путями пришли к одному и тому же выводу — нападения связаны с деятельностью бизнесмена Евгения Пригожина, которого принято называть поваром Путина, но это скорее такой имиджевый ярлык, сам-то он давно не столько повар, сколько секретный агент по деликатным вопросам — с именем Пригожина связывают и знаменитых ольгинских троллей, то есть наемных комментаторов, ругающихся с нами в соцсетях, и отряд Вагнера, проводящий зачистки в Донбассе, и вот теперь — нападения в Петербурге. Об этих нападениях и о Пригожине я написал для издания Rus2Web.

Кашин: Владимир Путин приходил на днях в Госдуму прощаться с нынешним ее созывом — мне понравился репортаж Lifenews о том, как депутаты слушали Путина. Корреспондент следил за теми, кто во время речи президента уткнулся в свой смартфон — в частности, депутат Сергей Обухов смотрел фотографии в Инстаграме, а депутат Денис Вороненков чекинился в Фейсбуке. В наших политических реалиях такой репортаж выглядит как донос, но, с другой стороны, это очень правильный подход к этой Госдуме — каких-то более содержательных комментариев она не заслуживает, и завершение ее работы не может вызвать никаких сожалений. Уходит Госдума, оставившая нам «закон Димы Яковлева», и статью 212.1 УК РФ, суммирующую административные задержания на митингах в уголовное дело и реальный тюремный срок, и «закон садистов», легализующий физическое насилие в тюрьмах, и много чего еще по мелочам — тех же «иностранных агентов». Уходи и не возвращайся — что еще можно сказать этой Госдуме. В колонке для Дойче велле я выражаю надежду, что следующая Госдума будет менее адовая, но это та же надежда, что и в «Крутом маршруте» — наконец-то сняли Ежова, пришел Берия, теперь-то заживем.
 

Знаменитая статья Григория Ревзина о том, что Собянин молодец, а интеллигенция — дура, готовая терпеть кнут, но отказывающаяся от пряника, — эта статья ведь была адресована персонально мне, Олегу Кашину. Я понимаю, что это скорее случайность, чем что-то большее, но формально Ревзин отвечал на мою статью об авторитарной модернизации Москвы, которую мы обсуждали в одном из предыдущих выпусков нашей программы, и еще на статью Андрея Архангельского, который пришел примерно к тем же выводам, что и я.

То есть Ревзин написал мне публичное письмо, и законы полемики и хорошего тона подразумевают, что я тоже напишу ему ответ, но, как можно убедиться, никакого ответа ему я не написал, и сейчас попробую объяснить, почему. Несмотря на то, что мы сколько-то лет работали в одной газете и, под конец моей карьеры, даже на одной и той же позиции, я не могу представить себя разговаривающим с Ревзиным как с равным, это невозможно.

У каждого есть какие-то писатели, повлиявшие на нас сильнее всего. Писателями по умолчанию называют людей, которые пишут толстые художественные книги, но это такая же глупость, как и, например, та, которая ставит знак равенства между журналистом и репортером (я на каком-то этапе устал спорить с теми, кто говорит, что я не журналист, потому что пишу только колонки). Так вот, Ревзин для меня именно такой писатель, и дело даже не в архитектуре, которая считается его журналистской специализацией — да, на все красивые и некрасивые дома, на городскую среду, на планировку улиц я смотрю глазами читателя Ревзина, но его тексты о домах и о городе — они же и об истории, и о человеке, и о культуре вообще, и об образе жизни, то есть обо всем на самом деле. Вот этот взгляд на мир — я учился ему в том числе у Григория Ревзина, я не представляю себя без него и его текстов.

Любимые писатели — да даже и любимые певцы или актеры, неважно, — обладают таким опасным свойством, что, если ты любишь то, что они делают, ты как-то сам собой начинаешь дорисовывать их образ и воспринимать их как носителей истины, в том числе моральной, нравственной. И это уже синдром поклонника — когда ты с ужасом обнаруживаешь носителя истины снимающимся в рекламном ролике того товара, про который ты точно знаешь, что это плохой товар. Когда моральный авторитет начинает тебе доказывать преимущества морального релятивизма, ты просто теряешь почву под ногами, потому что ты опирался на авторитет, а релятивизм — он же именно о том, что опираться вообще ни на что не надо.

И вот именно об этом, а не о тротуарах и не о плитке я мог бы написать в своем ответе Григорию Ревзину, но такой ответ прозвучал бы как стон разочаровавшегося поклонника, а это всегда и в любом случае какая-то совсем пошлятина. Если бы это было моей персональной проблемой, я бы не стал ею с вами делиться, но это не только моя проблема; попробуйте вспомнить, когда у нас была какая-нибудь шумная публичная полемика, в которой люди бы спорили между собой, не становясь по итогам врагами и, совсем уж фантастика, переубеждая друг друга? Такого не бывает, не предусмотрено это у нас. В споре о Собянине и интеллигенции Григорий Ревзин представляет сторону Собянина, и чтобы он перестал ее представлять, он должен как минимум уйти из института «Стрелка» или расторгнуть его контракты с собянинской мэрией — а это уже совсем не вопрос аргументов и убеждений, это что-то другое, но если возражать Ревзину именно с такой точки зрения, он сочтет это переходом на личности, и будет прав.

И вот как быть? А никак. И поэтому лучше не спорить, а просто отнестись к этому эпизоду из жизни любимого писателя как к такой грустной страничке его биографии — пройдет сорок лет, и я в мемуарах напишу о Ревзине, что вот, мотало его, мотало, даже такого Собянина, если помните, взялся однажды защищать, черт знает что. Просто у нас сейчас именно так общество и устроено — сидит Ревзин в «Стрелке» и сочиняет тротуары для Собянина, сижу я на «Дожде» и рассуждаю о чем-то, а еще кто-то сидит на Первом канале, а кто-то в партии Парнас, а кто-то в тюрьме — все, в общем, на своих местах, но никакого общества из этих разрозненных людей не получается. И вот моя гипотеза состоит в том, что вся проблема и связана с тем, что эти разрозненные люди не умеют между собой разговаривать.

Текст Ревзина, кстати, местами довольно хамский — он, если помните, сравнивает пешеходов со стадом баранов, и скажите мне — как должен звучать ответ на вот это «Ты баран»? Здесь невозможен корректный ответ, здесь невозможен разговор, здесь невозможно общество. Именно поэтому Собянин всегда будет класть свою плитку, и не только Собянин, и не только плитку. Вот это и есть реальный предмет того спора с Григорием Ревзиным, в который я, кажется, все-таки вступил.
 

Кашин: Эту неделю я прожил без фейсбука — уже многие сталкивались с этой проблемой, когда какой-нибудь давний пост вдруг становится предметом многочисленных жалоб пользователей, и американцы из администрации соцсети удаляют этот пост и наказывают автора блокировкой сначала на день, потом на три дня, и вот, как у меня сейчас, на неделю. Цензура — это всегда отвратительно, но, с другой стороны, семь дней без своего аккаунта — прекрасный повод остановиться, оглянуться и задуматься, кого в тебе больше — человека или аккаунта. Программа «Кашин.гуру» — она о том, что надо всегда оставаться людьми. Я Олег Кашин, встретимся через неделю, всего доброго.