Как в истории со смертью дочери активистки «Открытки» сошелся весь русский ад

По отдельности все привычно и терпимо. Ничего хорошего, наоборот, плохо, но не «ужас-ужас-ужас».

«Нежелательные организации» и их полицейское преследование — это дикость, но с этим можно жить. Россия не тоталитарное государство, и политические репрессии касаются только тех, кто занимается политикой пусть даже и на низовом активистском уровне, и кто идет в активисты, тот в принципе понимает все риски, может представить себя в тюрьме или в изгнании, знает телефон адвоката и сам много раз наблюдал, как кого-то сажают за пикет, за репост, еще за что-то — на сутки или на годы. Это отвратительно, но не нужно делать вид, что никто к этому не привык — привыкли.

Реанимация, в которую не пускают близких родственников — тоже такая, конечно, противная черта российской реальности. В Москве (но только в Москве) перед выборами Собянин даже уже разрешил пускать родственников в реанимацию, и эта собянинская новость идет через запятую с другими историями про похорошевшую Москву, то есть буквально — парки, плитка и родственники в реанимации, элементы вестернизации сверху и такие, если совсем грубо, подарки бесящимся с жиру москвичам. То есть закрытая для близких реанимация — это все равно привычная и обыденная часть жизни в России. Плохая, но куда деваться.

Всезнайки из соцсетей, вершащие свой моральный суд по любому поводу — тоже обыденность с уже давних времен. У женщины умер ребенок — что ж, давайте обсудим, хорошей ли матерью была женщина, и если мы считаем, что не очень хорошей — то, наверное, можно ей не сочувствовать. Вот и детский омбудсмен считает, что она была плохой матерью — и это логично, она же защищает права детей, в том числе и от матерей, правда же? Логика троллей давно стала государственной политикой, это тоже никого не удивляет.

Оппозиционные активисты, у которых на любую смерть два взаимозаменяемых ответа — виноват одновременно и Путин, и другие оппозиционные активисты. Лоялистские активисты, упрекающие оппозиционных в том, что те пиарятся на крови. Тоже самая привычная часть окружающей среды, и никто этим людям давно не удивляется, привыкли.

По отдельности это все — ну, противно, но да, не настолько, чтобы делать вид, что нельзя терпеть. Можно. Но только если по отдельности.

Но бывает, что все сходится в одной точке — и политическая полицейщина, и бесчеловечность советской медицины, и те, кто всегда во всем винят жертву, и те, для кого любые аргументы уместны в борьбе с оппозицией или властью. Сейчас этой точкой оказалась смерть дочери Анастасии Шевченко из «Открытой России». То, что по отдельности обыденно, сходясь в точке смерти, превращается в какой-то кромешный и непобедимый ад.

Невыносимые сюжеты исчезают из новостных лент и из памяти гораздо быстрее, чем какие-нибудь смешные глупости. Люди помнят идиотские мемы десятилетней давности, но забывают имена  тех, над чьими бедами плакали вчера. Это, наверное, нормально.

Что не нормально — жить в такой близости от кромешного и непобедимого российского ада, делая вид, что его нет. Он есть, он регулярно прорывает оболочку мирной жизни, в него страшно вглядываться, но стыдно от него отворачиваться. 

Все, за что стоит любить русскую жизнь, прикрывает то, за что ее стоит ненавидеть. В истории Анастасии Шевченко несколько неприятных, но привычных вещей соединяются в один сплошной ад, но верна и обратная формула — этот ад, разложенный на привычные составляющие, давно стал естественным фоном и привычной средой для каждого человека в России, и эта проблема не решается ни полицейскими, ни политическими способами — может быть, вообще никакими не решается.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции