Кашин и дальний круг Путина

В Москву наконец-то привезли и поставили на Боровицком холме памятник князю Владимиру. Его откроют 4 ноября, в день народного единства, но так получилось, что именно в тот вечер, когда еще не открытый памятник встал возле Кремля, далеко от Москвы, в Донецке, убили знаменитого полевого командира Арсения Павлова по прозвищу Моторола. Игра в совпадения — забава довольно бессмысленная, но, по правде сказать, не более бессмысленная, чем установка памятников в рамках каких-то политических кампаний. От этого совпадения уже никуда не деться — Моторола погиб именно в тот вечер, когда в Москве поставили памятник. Полумифический мужчина с бородой — такими словами в равной мере можно описать и князя Владимира, и Моторолу, и что я предлагаю — пусть этот памятник князю Владимиру будет памятником Мотороле. Не в том смысле, что это хороший парень, который погиб за родину, а так чуть более трезво — была бессмысленная война, ответственность за которую стоит возложить как раз на учреждение, отделенное от памятника красной зубчатой стеной. На эту войну из России ехали погибать тысячи добровольцев, самым знаменитым из которых по прихоти медиа оказался Моторола. Вот он погиб и, в общем, непонятно, за что он погиб. Так пускай он стоит около Кремля, напоминая ему об этой войне. Пускай Путин ездит в Кремль, видит памятник и понимает, что это никакой не князь Владимир, а Моторола. Отнестись к этому памятнику именно так несложно — мода на князя Владимира все равно прошла. Об этом я пишу для издания «Слон», которое, между прочим, скоро будет переименовано и будет называться «Репаблик»:

Производственный цикл монументальной пропаганды — дело долгое и потому коварное, всегда есть риск не успеть. Так случилось, например, с памятником Юрию Долгорукому — будучи безусловным символом сталинского 800-летия Москвы и послевоенного неоимперского ренессанса, он был открыт только при Хрущеве, в 1954 году, когда уже не был никому нужен; хрущевское политбюро постановило в 1964 году перенести Долгорукого на окраину Москвы, восстановив на его месте раннесоветский обелиск Свободы, но Хрущева отправили в отставку раньше, чем проект был реализован.
Князь Владимир на Боровицкую площадь тоже опоздал — увлечение Владимира Путина легендарным тезкой, судя по всему, прошло. Формальная памятная дата, тысячелетие со дня смерти князя, осталась в прошлом году, а реальный повод для рискованных заигрываний с историей — в позапрошлом; «русская весна», протянувшая новую, довольно кровавую, ниточку из Москвы до Киева, давно сменилась рутиной минских соглашений, геополитические приоритеты сместились с востока Украины далеко на Ближний Восток, и даже словосочетание «священная Корсунь», призванное придать присоединенному Крыму еще более сакральный статус, так и не прижилось, о нем уже никто не вспоминает

Честно говоря, я сам только после смерти Моторолы узнал, откуда у него взялось такое прозвище. Репортер «Лайфа» Семен Пегов написал о Мотороле такой пронзительный некролог, в котором пишет, что этот боец с самого начала войны удивлял всех, что всегда в бою старался снимать происходящее на свой смартфон, а потом отдавал — ну, или продавал, мы не знаем, — эксклюзивное видео тому же «Лайфу» или кому-то еще. А в знаменитом давнем сюжете Пегова, когда он выходил в прямой эфир, а за его спиной стоял прислоненный к стенке автомат, и все тогда ругали репортера за то, что он работает с оружием, нарушая основу журналистской этики, — так вот, теперь Пегов признался, что это был автомат Моторолы, более того, почему Моторола поставил его к стенке — потому что ему нужно было освободить руки, чтобы взять в них камеру, то есть Пегова снимал сам Моторола. А в «Комсомольской правде» Александр Коц пишет, как Моторола однажды, рискуя быть обстрелянным, задержал отступление только для того, чтобы дождаться, пока к Коцу не вернется его дрон с камерой. То есть из этих воспоминаний о Мотороле мы понимаем, почему он стал таким знаменитым — потому что умел работать с прессой как самый настоящий профессиональный пиарщик. Собственно, это, вероятно, и был его главный секрет. Ну а второй секрет — про него и при жизни все было понятно. Когда российские официальные медиа не могут рассказывать о российских военных, воюющих в Донбассе, для них на вес золота настоящие простые люди, которых российская пропаганда на протяжении всей войны и называла основной силой сепаратистов. Самым ярким таким простым человеком и был Моторола — об этом я написал для Дойче велле:

Слово «герой» применительно к любой войне несет заведомо положительную окраску. Моторола был героем прежде всего российских таблоидов, фактически создававших эту войну. Моторола для них оказался и шахтером, и трактористом в одном лице — образ полевого командира из кавказских и даже балканских войн, пересаженный на почву постсоветского Донбасса. Чем маргинальнее был этот образ, тем более выигрышное впечатление он производил.
Что-то похожее произошло с мифологией российской гражданской войны спустя десять с лишним лет после ее окончания. По мере репрессирования ключевых политических и военных деятелей советской России, пропаганда была вынуждена замалчивать их имена, выводя на первый план второстепенных — буквально полевых — командиров типа Чапаева, Щорса и Котовского, которые не дожили до периода репрессий и потому превращались в советской мифологии в настоящих гигантов.

Любая пропаганда всегда упрощает реальность, превращая ее в лубок. Российскому лубку был нужен герой, украинскому — злодей. Но лубок остается лубком вне зависимости от той краски, которую в каждом конкретном случае предпочитают его авторы. Когда одна сторона всерьез скорбит по герою лубка, а другая — всерьез радуется, это значит, что лубок победил.

Извините, у нас сегодня такая прямо тематическая программа про Моторолу, но я это не нарочно — еще одно замечание. Незадолго до гибели Моторола принял участие во флэшмобе «Работайте, братья» — если вы следите за официальными новостями, вы знаете этот лозунг, он сейчас очень популярен. «Работайте, братья» — это последние слова  дагестанского полицейского Магомеда Нурбагандова. Летом на него напали боевики, они хотели, чтобы он уговорил других полицейских бросать работу, но он сказал «Работайте, братья», и его за это убили. Теперь стикеры с надписью «Работайте, братья» наклеивают на полицейские и не только на полицейские машины, и это такая массовая акция солидарности с российской полицией.

Полицейских в Дагестане убивают постоянно, новости такого рода, как бы дико это ни звучало, у нас уже мало кого трогают. И если очередной убитый полицейский вдруг стал героем большой медийной кампании, значит, что-то в этом смысле поменялось — власть озаботилась созданием новых героев, хотя раньше ее это не интересовало. Это такой тренд последнего года — государственные медиа героизировали и летчика Олега Пешкова, сбитого турками, и спецназовца Александра Прохоренко, погибшего в Сирии и названного русским Рэмбо. Раньше такого не было, а теперь имена новых официальных героев — и Моторола в этом списке тоже, — так очень плавно ложатся в списки других имен, воспеваемых посмертно, будь то князь Владимир, Иван Грозный или 28 панфиловцев. Это действительно новое явление, и я о нем написал колонку для издания Rus2Web:

Возможности государственной исторической мифологии, которыми Кремль до сих пор практически не пользовался или пользовался неудачно (к неудачам можно отнести, например, создание праздника 4 ноября — изгнание поляков из Москвы так и не смогло стать смыслообразующей памятной датой), теперь научился. Новый российский пантеон, в котором рядом с царями, князьями и панфиловцами стоят дагестанские полицейские, участники сирийской кампании и даже Моторола. Пока в этом пантеоне неуютно, в нем пахнет свежим ремонтом и мало паломников, но через несколько лет он может стать настоящим фундаментом российского национального самосознания. Но важно учитывать две вещи: во-первых, это будет абсолютно новое, никак не связанное с российским прошлым национальное самосознание, и во-вторых, никто не знает, сколько простоит этот пантеон после того, как в России закончится путинская эпоха — слишком связаны новые герои с сиюминутной политической повесткой, слишком зависят от вкусов и пристрастий людей во власти. А чем все заканчивается, когда во власти меняются люди, мы тоже видели совсем недавно на примере доски Маннергейма в Петербурге — сначала своего места лишился инициатор доски Сергей Иванов, а потом и сама доска.

Наверное, не на меня одного самое неприятное впечатление произвело нашумевшее видео из Вильнюса. Там проходил очередной форум за свободную Россию, и один из участников форума взял такое интервью у корреспондента российского государственного телевидения — сначала долго и спокойно спрашивал его о жизни, а потом вдруг начал задавать матерные и такие очень хамские вопросы, рассчитывая, видимо, на то, что российский корреспондент не выдержит и ударит его на глазах у литовского полицейского, стоявшего неподалеку. И надо сказать, тут тоже уместно вот это «Работайте, братья», потому что самое невероятное, что несмотря на все унижения, на брань и на плевки государственное телевидение все равно сделало сюжеты о вильнюсском форуме. Обычно российские государственные телеканалы, как известно, не любят показывать нашу оппозицию и давать ей слово, но эмигрантские форумы — это особый случай. Когда о России без Путина ведут дебаты профессор Лебединский, — да, тот самый, и Божена Рынска, которая рассказывает о том, что у кавказцев какая-то особая, неправильная ДНК — разумеется, за этими кадрами будет охотиться наша пропаганда, чтобы показать — вот, мол, кто нашему батюшке Путину пытается противостоять. Такая наивная пропаганда, но она при этом работает, хотя здесь очень заметна эта манипулятивная склейка — если какой-то оратор на эмигрантском форуме говорит что-то не то, это вообще никак не оправдывает нашу действующую власть. Из одного не следует другое, и даже если бы наша оппозиция вся состояла из самых жутких гоблинов, из этого никак не следовало бы, что власть чем-то лучше — власть хуже. Профессор Лебединский не бомбил Алеппо, а Божена Рынска не раздавала области своим охранникам. А итоги вильнюсского форума я подвел в колонке для радио «Свобода»:

Если критики режима таковы, что государственное пропагандистское телевидение хочет их показывать, гоняется за ними (а они, наоборот, всячески противодействуют тому, чтобы их показывали), – значит, с критиками режима что-то не в порядке. Странно, конечно, было бы давать советы не собираться в Вильнюсе, а если собираться, то не в этом составе и не с этими речами. Скорее, наверное, стоит относиться как к данности к тому, что устойчивость российской власти в равной мере покоится и на силе (хитрости, коварстве – чем угодно) Кремля, и на слабости (никчемности, бессмысленности, даже дурновкусии) его публичных оппонентов. Когда оказывается, что оппонировать режиму некому, это не трагедия, а просто вот такое интересное обстоятельство, открывающее множество дополнительных возможностей для всех, кто хочет перемен и готов их добиваться.

Успешные перемены чаще инициируют не непримиримые радикалы вроде тех россиян, которые собрались сейчас в Вильнюсе, а как раз вполне лояльные режиму люди. То есть, глядя на профессора Лебединского, отчаиваться не надо – все равно Путина будет свергать не он, а кто-то из тех, кто сегодня его славит.

На следующей неделе из колонии в Новомосковске должен выйти Алексей Гаскаров — один из осужденных по Болотному делу и, в отличие от большинства наших политзаключенных, настоящий политик, очень важная фигура российского левого движения, мой коллега по подзабытому Координационному совету оппозиции. Человек три с половиной года просидел в тюрьме, вернется сейчас в другую страну — надеюсь, мы еще много о нем услышим как о политике.

Болотное дело давно вышло из моды, о нем сейчас мало кто вспоминает, хотя некоторые люди еще сидят, и аресты, что самое невероятное, продолжаются уже спустя четыре года после того митинга — в этом году был арестован, например, Максим Панфилов, житель Астрахани с синдромом Туретта, который якобы в 2012 году сорвал с омоновца шлем — знаете ли вы об этом, следите ли вы за этой историей? Колонка о Болотном деле на этой неделе — самый нечитаемый мой текст, мало просмотров на сайте, мало комментариев в соцсетях. Но я буду продолжать писать об этом, потому что уверен, что Болотное дело — историческая веха, выходящая за пределы частных судеб конкретных осужденных. Об этом моя колонка на «Слоне»:

Апокрифическое «они испортили мне праздник, я испорчу им жизнь» (якобы Путин так отреагировал на драки демонстрантов с полицией на Болотной накануне его инаугурации) слишком романтизирует ситуацию и вряд ли имеет отношение к действительности.

«Болотное дело» стало не столько линейной местью за протесты 2011–12 годов, сколько экспериментом по расширению репрессивных возможностей государства, которые ранее по каким-то причинам были ограничены. В этой логике нет совсем ничего от правового сознания, но политические дела потому и называют политическими, что и приговоры, и сам факт уголовного дела в этих случаях зависит от политических обстоятельств, а не от криминалистики.

«Болотное дело» оказалось самым важным экспериментом именно в этом жанре политических дел. Начиная его, Кремль и его силовики, очевидно, сами не до конца представляли, станет ли оно успешным опытом или же превратится в повод для новых, еще более массовых протестов. Очевидно, что это была реакция не столько на конкретный трагический митинг 6 мая, сколько на Болотную как таковую – серия протестных митингов той зимы для Кремля оказалась такими политическими полевыми учениями, когда опытным путем выяснилось, что достаточных инструментов, чтобы быстро и качественно остановить протесты у власти просто нет. Аресты и суды стали именно таким инструментом, приступать к использованию которого нужно было осторожно и последовательно – что власть, как мы теперь знаем, и сделала.
 

Читайте колонку Олега Кашина о неожиданном прославлении Ивана Грозного.

На этой неделе исполнилось два года сайту «Медуза», я их поздравляю, и вот вам история про «Медузу». У меня на родине, в Калининграде, в зоопарке родился детеныш капибары, и зоопарк совместно с «Медузой» провел среди ее читателей голосование по поводу того, как назвать капибаренка. Победило имя Илон — в честь Илона Маска. Все рады, все счастливы, капибары — это вообще очень милые животные, но калининградская патриотическая общественность возмущена — это что же, наш муниципальный зоопарк сотрудничает с врагами России из латвийских СМИ? Что тут можно сказать. Капибары в среднем живут десять лет, в неволе даже дольше, и я хочу пожелать капибаренку Илону дожить до тех времен, когда мракобесия в России будет меньше, чем сейчас. Я думаю, он доживет, чего и всем желаю. Это программа Кашин.Гуру, я Олег Кашин, мы встретимся через неделю на Дожде.

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.