«То, что продолжается четыре года, может продолжаться и 40 лет». Что может нарушить Донбасскую мрачную стабильность

Один мой информированный друг пишет мне на днях — «все решено, Приходько». Я, конечно, не понял, спрашиваю — что Приходько. Он поясняет — ну, Приходько будет преемником. И я такой — ну что за глупости? Вот этот немолодой уже дипломат с яхты Дерипаски с Настей Рыбкой из расследования Навального — и вот что, он будет преемником Путина? Мой товарищ смеется в ответ — да нет же, не Путина и не тот Приходько. Иван Приходько, мэр Горловки, будет преемником убитого Захарченко во главе ДНР.

Я рассказываю сейчас об этом как об анекдоте, потому что вообще-то это показательно — я ведь даже интересуюсь донецкой темой, и конкретного Ивана Приходько я знаю и по имени, и в лицо, и у меня с ним довольно много общих знакомых. Но в оперативной памяти у меня в голове его нет, как нет и Донбасса вообще — война началась четыре с половиной года назад, самая жуткая ее часть, очевидно, уже позади, и что вообще об этом думать.

Мы вспоминаем о Донбассе, только когда из него приходят большие новости — вот как сейчас, когда убили Захарченко. Точно так же было полтора или чуть больше года назад, когда ни с того ни с сего начались бои за Авдеевку, и стали стрелять как в 2014 году. Я писал тогда, что «русская весна» превратилась в русскую зиму, и война, которая уже никого не интересует, растеряла к зиме все романтические черты — а у войн да, бывают и романтические черты, — все лозунги, все мечты, за которые людям поначалу, чего уж там, хотелось воевать.

ДНР под ФСБ, ЛНР под ГРУ. Смерть Захарченко и игры спецслужб в Донбассе

Донбасс сравнивали с Приднестровьем, но он в какой-то момент стал больше похож на Карабах, когда даже в мирные дни взаимное ожесточение таково, что полыхнуть может в любой момент. В добром южном сонном Приднестровье такого нет, в Карабахе есть, поэтому Донбасс — скорее Карабах. Но Карабах для армян и для азербайджанцев — такая гипертрофированная святыня, колыбель нации. А что такое Донбасс? В начале прошлого года в Авдеевке шли бои за Коксохим — отличное название, и есть ли на свете хотя бы одно сердце, которое патриотически забьется при звуках этого слова — Коксохим. Я писал о русской зиме, оставившей от войны только кровь и грязь, и никаких даже выдуманных идеалов, и еще писал, что снег растает, и та кровь и грязь, которых мы сейчас не замечаем, еще дадут о себе знать, потому что еще неизвестно, кто более травмирован — кто плакал на похоронах, или кто прожил день похорон, как обычный день, не замечая потери.

Я сейчас не оплакиваю Захарченко — хотя те, кто пляшут на его могиле и злорадствуют, кажутся мне омерзительными, — я рассуждаю о том, что должно произойти с Донбассом, чтобы его качнуло в ту или другую сторону — главное чтобы из этого состояния, когда над головой Захарченко взрывается не люстра и не вывеска кафе «Сепар», а сам воздух Донбасса, в химический состав которого давно по умолчанию входит смерть. И я не верю ни в предвыборные обещания украинцев отвоевать Донбасс, ни в намеки Путина, что Россия никогда Донбасс не оставит — и те, и другие на самом деле хотят, чтобы нынешний управляемый хаос остался навсегда. И моя версия — что донбасскую мрачную стабильность может нарушить только какой-то большой катаклизм, не связанный напрямую с Донбассом. Об этом моя колонка для Репаблика.

Донецкая стабильность – все-таки не совсем ад. Донецкая стабильность – это отсутствие голода, четыре сносно прожитых отопительных сезона, зарплаты бюджетникам, работающие школы и больницы, то есть человеческая жизнь, обеспечиваемая ровно в тех пределах, которые позволяют избежать гуманитарной катастрофы. То, что продолжается четыре года, может продолжаться и сорок лет, и сколько угодно. Все мечты 2014 года по факту свелись к удовлетворению минимальных бытовых потребностей. Бывшим энтузиастам «русской весны» давно не на что надеяться – даже не самый безоблачный опыт Крыма выглядит для них недосягаемой фантастикой. Разрушить нынешнюю неприятную стабильность может, пожалуй, только большой катаклизм, который вынудит Россию вспомнить о тех авансах и надеждах, которые она раздавала юго-востоку Украины четыре с половиной года назад. Каким может быть этот катаклизм – ну вот сейчас, когда спор об автокефалии стал самым драматичным, можно фантазировать, что если на Украине начнутся драки за церкви и монастыри, и верх в этих драках станут брать люди, кричащие «Слава Украине», Путин посмотрит на это по телевизору, решит стать защитником святынь и пойдет на Киев, по дороге включив ДНР и ЛНР в состав России или наоборот, реинтегрировав их уже в новую, отвоеванную у «бандеровцев» Украину. Агрессивный, реваншистский и экспансионистский потенциал путинской России переоценен ее критиками. Надежду на перемену участи Донбассу может дать только тот эпизод российско-украинской многолетней драмы, который начнется не по инициативе России и будет болезненным для нее – каким был Евромайдан 2013–14 года.

Фото: Коммерсантъ