Дестабилизация сверху: кому во власти на руку пенсионные протесты и как будут их использовать

Повышение пенсионного возраста — главная социальная тема, вероятно, всего этого года, и, поскольку речь идет о благополучии буквально всего общества, это главная политическая тема, по крайней мере, на многие месяцы вперед. Сейчас вспоминают монетизацию льгот четырнадцать лет назад, я тоже вспоминаю, я тогда много об этом писал, каждый день были огромные демонстрации против монетизации, а телевидение рассказывало о плюсах, как они это называли, «замены льгот денежными выплатами» — слова «монетизация» официальные комментаторы старались избегать, потому что это слово звучало слишком зловеще.

Понятно, что в таких сюжетах огромное значение имеют именно слова, язык, то есть власть помимо самой реформы всегда озабочена выбором слов, которые должны снизить драматизм происходящего. Мы уже слышали формулировку «продление трудоспособного возраста» — продление, то есть что-то позитивное, — но вообще главное слово в этом сюжете, как у нас часто бывает — это слово «Путин». То есть даже не так; Путин — это главное слово во всех сюжетах, так или иначе связанных с происходящим в России. Нас к этому приучали восемнадцать лет, приучили успешно, и этот путиноцентризм так или иначе уже принят всем обществом, в том числе критиками власти. А в пенсионном сюжете Путин — это фигура умолчания, и вот как раз потому, что сюжет такой масштабный, и потому, что по всей логике Путин должен быть в этом сюжете, его отсутствие в пенсионной истории выглядит наиболее впечатляюще, и чем чаще Дмитрий Песков говорит, что не надо сюда втягивать Путина, тем трагикомичнее это звучит. Когда была «прямая линия», в ней ведь даже был вопрос о пенсионном возрасте, и то, что Путин ответил на него в том духе, что это вопрос правительства, то есть ушел от ответа — это, в общем, было такое прямое заявление о снятии с себя ответственности за самую серьезную социальную проблему, которая сейчас есть. То есть Путин не решился сказать — да, это я, иначе нельзя и все такое.

Но власть у нас все равно путиноцентрична, и когда Путин вот так сам демонстрирует свою неуверенность в себе, это — именно это, а не сама реформа, — становится новостью для всей вертикали. И тут уже можно снова вспомнить о монетизации льгот, но не так, как все вспоминают, что вот, люди вышли на улицы, и власть отступила, а немножко более — ну, конспирологично, что ли. Я тогда, как уже говорил, много писал о протестах, помню самые экзотические их формы вроде митинга Героев Советского Союза возле Белого дома, и что сильнее всего бросалось в глаза — самые масштабные демонстрации льготников были организованы непонятно кем, как бы сами по себе, но что такое сами по себе, особенно в те времена, когда соцсетей, по сути, не было. Люди выходят утром из дома, а на всех мусорных баках во всех дворах наклеены листовки, призывающие выйти в конкретное время на конкретную площадь. Чьи листовки, непонятно, подписи на них нет, но понятнее любой подписи — то, что дворники почему-то эти листовки не сдирали, а может быть, даже наклеивали. Я это писал еще тогда, и до сих пор это не опровергнуто — в большинстве случаев протесты производили такое впечатление, что власти регионов не просто им не мешали, хотя вполне могли, но и всячески их стимулировали. Почему так происходило, возможно ли это сейчас, почему в «Ведомостях» источник в Кремле прямым текстом говорит, что судьба пенсионной реформы зависит от массовости протестов — об этом я написал в своей колонке для издания Republic.

Это можно назвать дестабилизацией сверху, когда повод для протестов преподносится самой властью. Но вопрос – кому преподносится. Публичных политических сил, для которых пенсионная реформа могла бы стать подарком, в стране нет. Культура социального протеста в путинской России сложилась давно, и в ее основе – консенсусное представление о том, что если не выдвигать политических требований, но быть при этом настойчивыми, то власть может вступить в диалог и пойти на какие-то уступки. Этот принцип мифологизирован и подкрепляется практикой в лучшем случае в половине громких сюжетов, но так или иначе – дальнобойщики с «Платоном», реновация, подмосковные свалки этой весной, вечные проблемы обманутых дольщиков – никогда не было такого, чтобы московским оппозиционерам (условно – бывшей Болотной) удалось встроиться в социальный протест и возглавить его. На страже аполитичного социального протеста стоят прежде всего сами протестующие, которые искренне верят, что становиться перед властью на колени и просить будет эффективнее, чем политизировать и обострять. Эталонной в этом смысле историей уже почти полтора десятилетия остается монетизация льгот, когда после нескольких месяцев протестов власть, как считается, пошла на уступки и смягчила реформу до того предела, чтобы протесты прекратились. В митингах льготников не участвовала «несистемная оппозиция» того времени, зато во многих случаях были основания подозревать местные власти в лояльном или хотя бы нейтральном отношении к протестующим – открыто спорить с федеральным центром губернаторы тогда уже не могли, незадолго до монетизации были отменены губернаторские выборы, и народное недовольство было, помимо прочего, новой по тем временам формой обратной связи между регионами и Москвой и инструментом торга внутри вертикали. И хотя вертикаль-2018 понятным образом отличается от вертикали-2005, потребность в торге с центром и в давлении на центр есть и сейчас у любого губернатора, даже если он максимально верный Кремлю молодой технократ новейшего поколения. Понятные возможности открываются и перед нелюбителями Дмитрия Медведева в федеральной власти – было бы странно, если бы они не воспользовались этой почти вслух объявленной новой уязвимостью правительства. Дестабилизация сверху, спровоцированная неуверенностью Путина, открывает возможности для борьбы прежде всего внутри системы, и все реальные участники будущей публичной борьбы вокруг пенсионной реформы находятся во власти.