«Чем тускнее он кажется сейчас, тем сильнее это мотивирует как-нибудь его повторить»: Кашин о миге торжества 21 августа 1991 года

25/08/2017 - 23:11 (по МСК) Олег Кашин

Каждую неделю Олег Кашин пишет колонки и думает о судьбах родины. На этот раз он он рассуждает о том, с чем связан арест Серебренникова, почему в тот же день Михалков хлопнул дверью Фонда кино, а также почему ждать назначения преемника Путина не приходится.

Я не то чтобы нарочно так старался, но практически на каждой неделе в подборке главных событий у меня всегда или почти всегда есть какая-то историческая годовщина. Что бы ни происходило в текущей политике, политика памяти мне кажется весомее практически всего, особенно в наших условиях, когда прошлое непредсказуемо, а любое движение почему-то оказывается бегом по кругу. И август в этом смысле главный месяц года — это уже такое всеобщее суеверие, в августе всегда должно происходить что-то нехорошее, а времена, когда август был просто августом помнят только старожилы. Дата рождения августовского проклятия — это, конечно, 1991 год, обогативший наш политический язык словом «путч» и аббревиатурой ГКЧП. У Солженицына была попытка брендировать августовские события как «Преображенскую революцию» — все случилось в дни Яблочного спаса, Преображения Господня, но это название, как мы понимаем, не прижилось, вероятно, потому что никакого преображения страны не случилось — все осталось по-прежнему. Думая о том, кого назвать главными героями августовских событий, я выделил два имени. Во-первых, это Виктор Золотов — человек, на всех фотографиях Ельцина на танке стоящий рядом с ним на броне. Мы видели его лицо много раз, но по-настоящему эти фотографии приобрели зловещую ценность в последние годы, когда этот Золотов, охранник Владимира Путина, стал руководителем специально для него созданной Росгвардии. Вот он победил в августе 1991 года. И второй победитель — уже с другой стороны баррикад, Сергей Суровикин, в те годы тоже, как и Золотов, совсем молодой офицер, капитан, это его БМП шли по тоннелю на Садовом кольце, когда там погибли Владимир Усов, Дмитрий Комарь и Илья Кричевский. Суровикина посадили в тюрьму, но быстро выпустили, он сделал блестящую карьеру — она стала блестящей буквально в ту же минуту, когда он вышел из тюрьмы, на момент ареста он был капитаном, а потом Ельцин сказал — майора Суровикина немедленно освободить. Такой сюжет фильма «Ширли-мырли». Сейчас генерал Суровикин командует всей российской группировкой в Сирии, то есть он тоже, конечно, победил.

И все-таки я бы хотел, несмотря на все понятные «но», как-то вступиться за ту минуту общенародного, общерусского восторга победы, которая случилась 21 августа 1991 года — все предательство, все разочарование, новые перевороты и войны, опять же, по Солженицыну, Россия в обвале — это все будет потом. А тот миг торжества — его все равно нельзя отменить, и, чем тускнее он кажется сейчас, тем сильнее это мотивирует как-нибудь его повторить.

Если бы Путин хотел, он бы легко мог объявить себя наследником того августа – но, чувствительный к народной историографии, он поставил на «геополитическую катастрофу», а девяностые объявил лихими. Втоптанное в грязь забвения бело-лазарево-алое (с 1994 года у России другой флаг – бело-сине-красный) знамя августовской революции много лет валялось никому не нужное. Сейчас оно развевается над Ельцин-центром — даже не конкретным екатеринбургским музеем, а таким виртуальным клубом системных либералов и умеренных оппозиционеров, готовых искать альтернативу Путину в девяностых, и это очень странная игра – размазать по сложнейшему и трагическому десятилетию счастливое впечатление от трех августовских дней, то есть как будто бы девяностые – это здоровый и трезвый Ельцин на танке и вокруг него – люди, полные надежд; как будто так было, а потом пришел Путин и все испортил. Людей, для которых времена гайдаровских реформ, коржаковщины, чеченской войны и прочей «России в обвале» были временем самого большого жизненного успеха, сегодня хватает и на средних этажах властной вертикали, и среди критиков Путина, и в медиа, и в академической среде. Пока они живы, пока они в силе, девяностые останутся самой очевидной альтернативой нулевым и десятым.

Чем тоскливее путинский застой, чем безумнее речи путинских депутатов, чем отвратительнее программы федеральных телеканалов, тем больше шансов у позитивной мифологизации девяностых и конкретного августа 1991-го. И если мы готовы играть в эту игру, то нужно быть готовыми к тому, что при следующем застое сложится позитивный миф уже о путинском времени.

Фото: РИА Новости 

Другие выпуски