Кашин и чекистские штучки: провал «Шалтая-Болтая», обострение в Авдеевке и германизация Калининграда

Донбасс в какой-то момент стало модно сравнивать с Приднестровьем, и я тоже сравнивал, ну в самом деле — опыт Тирасполя научил нас, что лояльная России непризнанная республика может существовать как угодно долго, в Приднестровье выросло целое поколение, которое не знает другой жизни, кроме как в этом сомнительном статусе, и как-то никому это не мешает; я единственный раз был в Тирасполе, спокойно доехал до него на такси из Кишинева, и никого там это не огорчает — люди ездят через непризнанную границу и не сказать, что они как-то друг друга ненавидят.

И вот мы сравнивали Донбасс с Приднестровьем, но нынешнее обострение в Авдеевке заставляет вспомнить другую непризнанную постсоветскую территорию — Нагорный Карабах. Точно так же на картах эту землю закрашивают совсем не той краской, которая нужна в реальности, точно так же вырастают поколения, для которых именно это несуществующее государство — родина, но в чем отличие: при каждом удобном случае на границах этой земли начинается стрельба, и, сколько бы лет ни прошло, никто не успокаивается — и для армян, и для азербайджанцев это та земля, за которую они готовы и, видимо, еще долго будут готовы драться и умирать.

Но и такое описание Донбасса кажется не вполне точным. Карабах в армянской и азербайджанской национальной мифологии — сакральное место, колыбель нации, то, за что действительно надо умирать. О Донбассе такой мифологии нет ни на Украине, ни в России, и какими бы разными ни были слова, произносимые по разные стороны границы, Донбасс и для украинцев, и для русских — несчастная земля, в которой вместо священных камней и стен — унылые терриконы, пятиэтажки и горы искореженного железа, бывшего когда-то образцовой советской промышленной инфраструктурой. Мертвая земля, населенная живыми людьми, которые никому не нужны. В первый год войны это не очень бросалось в глаза, в Киеве и в Москве люди не ленились придумывать самые пламенные лозунги по поводу того, чем важна эта земля. За три года лозунги забылись, шелуха слетела, и не скажешь даже, что за происходящим следит весь мир — не следит уже давно. И вот война возобновляется, и это уже такая просто война, не отягощенная никакими мифами, ценностями, лозунгами, вообще ничем. Люди стреляют, только чтобы стрелять. Это можно было бы назвать войной в чистом виде, но привычная словесная конструкция здесь кажется нелепой и дикой — нет, это как раз война в грязном виде, в самом грязном. И когда политологи пишут о ней в контексте большой международной политики, эта грязь еще сильнее бросается в глаза. Я об этом написал для издания Репаблик:

Трудно сказать, отдает ли себе в этом отчет Дональд Трамп и есть ли у него вообще время задуматься об этом в промежутках между борьбой с мигрантами и строительством стены на мексиканской границе, но очевидно, дело именно в нем – каждый залп по Авдеевке адресован новому американскому президенту, даже если он сам ничего такого не имеет в виду. Предыдущие периоды этой войны были для Кремля частью большой и во многом воображаемой международной игры, в которой на стол одинаково непринужденно выбрасывались и Севастополь, и Алеппо – Донецк был где-то между ними, и, хотя вслух об этом никто не говорил, это всегда подразумевалось само собой. Кремль после 2014 года никогда не воспринимал отношения с Украиной как двусторонние. Пропагандистский образ Барака Обамы, напрямую управляющего Киевом, в любом случае в той или иной мере отражал представление Москвы и лично Владимира Путина о происходящем. А дальше уже зависимость от рамок, заданных кремлевским воображением: если нет Обамы, то нет и правил, по которым приходилось с ним играть; а какими эти правила могут быть, придется выяснять опытным путем.

На прошлой неделе я уже говорил о хакерах из группы «Шалтай-Болтай» — колонку о них я написал для издания Rus2Web, которое на этой неделе закрылось — так у нас бывает, постоянно что-то закрывается, и жизнь становится труднее. Но людям из «Шалтая-Болтая» все равно хуже — их сейчас сажают в тюрьмы, и ничего хорошего их не ждет. На этой неделе спецслужбы настойчиво опровергали связь арестов хакеров с арестом одного из руководителей центра информационной безопасности ФСБ Михайлова — якобы Михайлов отдельно, а хакеры отдельно, но это как раз тот очередной случай, когда верить официальным опровержениям не стоит — когда все уголовное дело посвящено информационной безопасности, на человеческом языке это звучит так, что они сделают все, чтобы настоящей правды никто не узнал.

Я продолжаю считать, что «Шалтай» с самого начала был спецслужбистским или околоспецслужбистским проектом, но вообще это в любом случае такой феномен — на протяжении трех лет какие-то люди кормили широкую (на самом деле узкую, конечно, но неограниченную) аудиторию переписками и содержанием смартфонов высших российских чиновников вплоть до Медведева. Почему их никто не ловил? Моя версия — потому что не хотели. А почему не хотели? А потому что им самим было интересно это читать. Всем — и чекистам, и чиновникам, и прочим ответственным лицам. Попробуйте отнестись к этому сюжету не как к политическому детективу, а как к эпизоду развития медиа в нашей стране — это ведь действительно был очень интересный медийный феномен, и то, что именно такой способ доставки информации до аудитории оказался востребованным, кажется мне самым интересным во всем этом сюжете. О «Шалтае-Болтае» как новом медиа я написал для Репаблика:

Пространство спецопераций, проводимых российским государством в сферах, где спецоперации проводить не принято, неизбежно превратилось в пространство преступлений. Это целый мир, в котором вместо государственного управления – коррупция, вместо армии – наемничество, вместо выборов – черт знает что, и нет такого полицейского, который засвистел бы в свисток и погнался бы за преступником. Законов там нет, вместо них действуют круговая порука и заговор молчания, а чиновник, полицейский и гангстер делают одно общее дело.

Это похоже на голливудскую антиутопию, но не только, – точно так же устроен мир и в средневековых летописях, и в эпическом кино о более близких к нам временах вроде «Банд Нью-Йорка». Криминальная анархия всегда приводит к тому, что на ее территории рано или поздно складывается устойчивый баланс сил, появляется общество и закон, зачатки институтов, наступает новое время. Формирующееся общество сталкивается с проблемой коммуникаций. Так появляются медиа. Люди нуждаются в том, чтобы знать о себе больше, чем один человек может увидеть своими глазами. Нуждаются обитатели средневекового города, американские обыватели позапрошлого века, наши чекисты и чиновники, которые хорошо знают цену своим телеканалам и газетам.

Вечнозеленая тема — кому с кем дружить, фотографироваться, разговаривать и так далее. На этой неделе был большой спор с участием разных хороших людей по поводу дня рождения члена общественной палаты Кристины Потупчик, на который к ней пришли всякие неожиданные люди — оппозиционеры, журналисты и так далее. Вообще сложно объяснить, в чем здесь предмет спора и в чем здесь проблема, но вообще-то да, проблема есть. Потупчик в прошлом — один из руководителей движения «Наши», движение «Наши» на протяжении всей своей истории делало всякие гадости оппозиционерам и журналистам — я как раз недавно смотрел фильм о Борисе Немцове, там на него бросается человек с сачком, а, скажем, Михаилу Касьянову много раз под колеса автомобиля нашисты бросали грабли. Это редкие эпизоды, когда «Наши» брали на себя ответственность за такие акции, но было много чего, что делали как бы анонимы, хотя про них тоже было понятно, кто это такие — и тут уже было мало смешного, тому же Немцову на машину бросали с крыши унитаз, против Эдуарда Лимонова, Виктора Шендеровича и еще нескольких людей устроили целую спецоперацию с проституткой Катей Муму, ну и так далее — обо всем этом мы, и я тоже в свое время много писали, и я прекрасно отдаю себе отчет, что с годами драматизм теряется, и есть даже какой-то налет ностальгии — вот, были времена, а теперь движение НОД и движение СЕРБ, все совсем иначе.

Но нет, я продолжаю выделять нашистов из всех самых отвратительных социальных групп последних десятилетий —это действительно отдельный, уникальный феномен, который находится за гранью того, что стоит допускать. Плохая полиция, коррумпированные спецслужбы или лживые пропагандисты — это есть везде, в разных странах и в разное время, и все эти проблемы решаются с помощью уголовного кодекса и работающих судов. Радикальная молодежь — тоже, конечно, много где была, от гитлерюгенда до хунвейбинов. Но «Наши» — это была не радикальная молодежь, это была коррумпированная молодежь, которая за деньги государства делала гадости, и главное зло, принесенное нашистами в наше общество — это не грабли или унитазы, а как раз вот это представление о допустимости гадостей за деньги. Я писал об этом много раз и много лет, семь лет назад у меня был такой манифест, обращение к журналистам — как раз после истории с Катей Муму я призывал всех игнорировать любую активность «Наших», потому что их эффективность — это их медийность, которую мы же им и обеспечиваем, даже ругая их. Меня тогда никто не поддержал, я сначала расстроился, потом подумал — ну черт его знает, может и в самом деле, каждый в частном порядке должен понять, что такое нашисты и чем они ужасны. Тех людей, которые ходили к Потупчик, многие ругают, а я нет — я исхожу из того, что они очень скоро или поймут, что с нашистами никаких дел иметь не нужно, или наоборот, сами станут такими же. В любом случае это зависит только от них, и это не наше дело, а в своей колонке для Сноба я еще раз постарался сформулировать, что плохого именно в нашистах.

Под колеса автомобиля оппозиционного политика бросают грабли — спустя годы этот сюжет легко ложится в ряд с другими акциями прямого действия в какой угодно стране — ну да, везде есть радикализм, кто-то бросает в политика торт, кто-то пишет ему на двери квартиры какую-нибудь гадость, кто-то рисует карикатуру, а кто-то бегает с граблями. Но нет, грабли (и унитазы, и туалетная бумага, и все прочее) проходят по совсем другой категории.

Грабли не имеют никакого значения, значение имеет вот это: государство (это было государство) нанимает каких-то детей (это были дети), дает им вагон (это был вагон) денег и говорит, что им можно все. Дети сначала робко: «Что, прямо действительно все?» — потом чуть увереннее: «Вау, ничего себе», — а потом и совсем нагло начинают делать это все. С годами (это были годы) совершенствуются в своем искусстве, и, когда проект закрывается (он закрылся пять лет назад), выходят во внешнюю жизнь людьми особого типа. Здесь я опять теряюсь, как правильно это назвать — циниками? Да нет, у нас все циники. Подонками? Наверное, но это тоже не самый точный критерий. Нет, здесь нужно именно это слово — нашисты, они остаются нашистами, и это знание — что за деньги можно сделать любую гадость — остается с ними навечно, кем бы они ни становились дальше, а становятся они действительно кем угодно, и я уже не вижу смысла обращать на них внимание, потому что обратишь — и что дальше? Хватать знакомых за рукав и просить держаться от них подальше — нет, пускай держатся ближе, если хотят. Когда поймут, то поймут сами, а если не поймут, о них уже можно будет не вспоминать, такое тоже не раз было, и это та несправедливость, которая в конце концов оказывается самой точной, как в аптеке, справедливостью, и вмешиваться в нее — только портить.

Такая уже постоянная наша рубрика — Кашин о своей малой родине, о Калининграде. На этой неделе о самоликвидации объявил калининградский Русско-немецкий дом, что это за учреждение, ясно из названия, это наследие девяностых, когда немцев впервые за послевоенные годы стали пускать в бывший Кенигсберг, и для наведения мостов открыли такой, ну, что ли ДК — место для концертов, выставок и лекций, я сам туда ходил в молодости, а в день моего переезда из Калининграда в Москву там выступал великий писатель Гюнтер Грасс — ну то есть на уровне все было. Сейчас они самоликвидировались, потому что — ну, тоже это не секрет, я об этом несколько раз писал, — в статусе иностранного агента в российской реальности существовать невозможно, затаскают, и вот их тоже затаскали, и происходит все это на фоне кампании по борьбе с германизацией. То, что двадцать лет назад казалось открытием мира, наведением мостов и, в общем, прорывом в будущее, теперь превратилось почти в государственную измену. Даже о калининградском культе Канта, нашего великого земляка, теперь агентство «Регнум» пишет как о негативном явлении, то есть буквально — сегодня они Кантом интересуются, а завтра базу НАТО приведут.

Там действительно по этому поводу очень сильно бурлит общественное мнение, причем и нынешний глава региона Антон Алиханов, и бывший губернатор Николай Цуканов оба говорили, что проблема надуманная. Но (и это правда, кстати, я совсем не иронизирую) в Калининграде совсем не тоталитаризм, слово губернатора не равно закону, и, по крайней мере, часть общества воюет с призраками немецкого прошлого и делает на этом карьеры и деньги.

Я слежу за этим с самого начала и помню самый первый телевизионный сюжет со словом «германизация», с которого началась эта кампания. Его сделал мой старый приятель Коля, местный тележурналист, с которым мы одновременно уехали в Москву, он работал в федеральных «Вестях», последние годы провел буквально в окопах Донбасса, и в Калининград вернулся таким настоящим героем «русского мира» и заодно большим местным телевизионным начальником. И это такой хрестоматийный сюжет, буквально арцыбашевский Санин или балабановский фотограф Иоганн — в тихий сонный город приехал один человек, и этому одному человеку оказалось по силам что-то сдвинуть в головах очень многих людей и буквально изменить моральный климат в целом регионе. Я люблю Калининград, но по сравнению с соседними Польшей и Литвой он выглядит очень и очень мрачно, это наблюдение всегда было общим местом у всех, кого я знаю, но в последний год у очень многих из-за этой борьбы с германизацией что-то сместилось, и люди всерьез начинают верить, что они, хоть и хуже живут и беднее, защищают передний рубеж русского мира от, как это называется, агрессивного проникновения германской культуры. И вот это переключение с внутреннего на внешнее —по-моему, это такое очень циничное растление людей, и я считаю, что борьба с германизацией как растление заслуживает внимания в том числе и вашего. Об этом я написал для Дойче Велле:

Источником невротизации калининградцев фактически стали персональные амбиции двух журналистов, добивающихся признания коллег и аудитории.

Другое дело, что в России 2016-2017 годов самой очевидной темой, способной вызвать медиаскандал, становится не криминальная хроника и даже не секс, а натужная геополитика с обязательным поиском внешней угрозы. В этом сезоне носят именно такое. Нет ничего, что указывало бы на существование какой-то идеологической установки, спущенной сверху. Судя по поведению Алиханова, Цуканова и лояльной им прессы, речь идет именно о самодеятельности ВГТРК и «Регнума». Но это самодеятельность того рода, когда ее участники твердо уверены, что им никто не позвонит сверху и не наорет, что они зачем-то разжигают международный конфликт. Когда хулиган пишет на заборе «Слава Путину!», полиция, скорее всего, спокойно пройдет мимо — в самом деле, он же не пишет «Долой!».

Читайте новую колонку Олега Кашина о новой экипировке олимпийской сборной.

Пять с небольшим лет назад, накануне первого митинга на Болотной, я купил себе теплый, но легкий пуховик в своем любимом магазине — не буду говорить каком, чтобы не было нелегальной рекламы, но, так или иначе, на первом митинге я выступал, и потом еще писал в соцсети, и в личных разговорах всем говорил — вот смотри, какой у меня пуховик, мне в нем было так тепло и удобно на этом митинге. В итоге через несколько месяцев, когда журнал «Афиша» составлял свой протестный словарь, выражение «Пуховик Кашина» попало в него наряду с более уместными словами типа «Оккупай Абай», а еще через несколько месяцев, когда от Болотной остались только политзаключенные, я на очередном аукционе в их поддержку продал этот пуховик в пять раз дороже его номинальной цены, и так закончилась его история. А теперь я вижу название своего любимого бренда пуховиков в сводке Роскачества, обнаружившего во многих одежных марках несоответствие стандартам Таможенного союза. То есть пуховик Кашина снова на переднем крае политической борьбы, но я пока не понял, смешно это или грустно. Впрочем, и на мне теперь пиджак, а не пуховик.

Это программа Кашин. Гуру, я Олег Кашин, мы встретимся через неделю, всего доброго.

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.