Большой путинский стиль: в какой реальности митинг в Лужниках не вызвал бы отвращение

Путинская эстетика — то, чего не замечают эстеты, но она, конечно, давно сложилась, она существует, и о нашей эпохе мы когда-нибудь будем вспоминать, ориентируясь на то, чего мы не замечаем теперь. Эти большие концерты на Красной площади, когда Лепс на фоне Спасской башни поет Высоцкого, а внизу пляшут сотни одинаково одетых танцоров кордебалета, изображающих стихию русской истории. Культ спорта, но не тоталитарный псевдоантичный, а такой скорее гипертрофированно западный, в равной мере подходящий и для зрителя с пивом в пабе, и для всякого рекламного бизнеса, и для политических дел, вот как сейчас, когда на концерте в Лужниках Путин пел российский гимн с олимпийской хоккейной сборной, которая в Южной Корее была лишена возможности спеть гимн. Да и сам этот гимн, слова которого, как казалось семнадцать лет назад, никто никогда не выучит, но в итоге выучили все — он тоже, конечно, плоть от плоти путинской эстетики, и реновированный текст, положенный на старую советскую музыку — это ведь метафора всех этих восемнадцати лет, когда почему-то считается, что Путин восстанавливает советское, хотя он уже сделал свое, только частью основываясь на советском материале.

«Где мои триста рублей?» Алексей Коростелев спел гимн на «путинге» в Лужниках, а организаторы не выполнили предвыборных обещаний

Та философия, которую путинское поколение изучало в институтах и которая, в общем, была и осталась единственной философией, доступной тем людям, которым теперь принадлежит Россия, предусматривала переход количества в качество. Наверное, сейчас пора сказать, что этот переход состоялся. В путиноцентричной вселенной все лучшее будет доставаться Путину, это такой, может быть, печальный, но закон нашей реальности. Лучшим кино будет то кино, которое снимается по заказу власти — совсем недавно этот принцип не работал, теперь он стал законом, который доказан успехом новых спортивных, космических и прочих драм, на которые Россия ходит, кажется, в полном составе и по многу раз. Лучшими песнями будут те, которые поют на новый год по государственным каналам, а не где-то в подполье, да и лучшим телевидением будет то, на котором показывают новогодние огоньки — а не то, которое вы смотрите прямо сейчас при всем к нему уважении.

Я однажды писал про Лепса и Шевчука — сравнивая их, мы, конечно, скажем, что по итогам этой эпохи победителем окажется Лепс, а лузером Шевчук, но это почему-то подразумевает, что на самом-то деле Шевчук духовный и талантливый, а Лепс — непонятно кто. Но я предлагаю осознать эту формулу в буквальном ее смысле. Да, духовный и талантливый Шевчук уже остался легендой милого ретро из девяностых, когда песня «Что такое осень» звучала из всех форточек. Но в нулевые из всех форточек и за всеми столами пели все-таки «Рюмку водки», и победа этой рюмки, этой песни — тот исторический факт, который нечестно было бы игнорировать, как нечестно игнорировать успех Стаса Михайлова и Ваенги, которые — именно они, а не группа «Пошлая Молли», — уже завоевали право на то, чтобы об этой эпохи мы вспоминали, слушая их песни.

На путинском митинге в Лужниках рядом стояли двое российских оскаровских лауреатов, Никита Михалков и Владимир Меньшов, и это так странно. В истории нашего кино был поворотный момент, когда в самом начале перестройки на съезде кинематографистов, режиссеры-шестидесятники, чьи фильмы клали на полку или просто зарубали на стадии сценария, восстали против кинематографических генералов, главным из которых тогда считался еще один наш оскароносец Сергей Бондарчук. И как раз, по крайней мере, одной из высших эмоциональных точек того съезда была перебранка Михалкова и Меньшова — Михалков защищал Бондарчука и стыдил коллег за то, что они стали бороться с Бондарчуком только теперь, когда им это разрешили. А Меньшов отвечал Михалкову от имени как раз шестидесятников и высказывался в том духе, что заткнись, щенок, ты ничего не понимаешь. Тридцать лет назад они были врагами, и кто их объединил — Путин объединил.

И чем дольше у нас Путин, тем больше будет таких эпизодов, когда по его сторону окажется все самое интересное, что у нас есть, вплоть до группы «Война», а на другой стороне — только ненавидящие друг друга маргиналы, которые в какой-то момент перестают замечать, что у них вообще ничего не осталось, к чему можно относиться всерьез. Это грустный, наверное, принцип, но он всегда работает, никуда от него не деться. Книгу «Тридцатая любовь Марины» все-таки не глупый человек написал, но в его времена большим стилем был гимн по радио в шесть утра, а теперь — гимн на стадионе с хоккейной сборной. Ни в коем случае не желая становиться пропутинским автором, я при этом вижу, что мне сейчас — как зрителю, как наблюдателю, как собеседнику, — почему-то гораздо интереснее с теми, кто сейчас на стороне Кремля, чем с теми, кто против. Продолжая настаивать, что санскрит, то есть неучастие, отделение себя от всего этого — это оптимальная модель поведения, я все-таки хочу сейчас это странное чувство для себя зафиксировать.

А о большом стиле, о путинской эстетике я написал для издания Репаблик.

Большой путинский стиль может нравиться, может не нравиться, но само его существование – это уже факт отечественной истории и культуры. Это не очередное издание советской эстетики, это нечто совершенно новое для России и до такой степени вестернизированное, что его и критиковать странно – если смонтировать хронику митинга в «Лужниках» вперемешку с американскими предвыборными ралли или Супербоулом, то потребуется максимум зрительской внимательности, чтобы понять, что где.

Дело, вероятно, в том, что тоталитарную эстетику делает тоталитарной не то, по чему все привыкли ее узнавать, – не отсылки к античности, не милитаризм, не ничтожность индивидуального человека в сравнении с массой, а внешний контекст. Можно устроить «Триумф воли» в свободном конкурентном политическом пространстве, и тогда даже факельные шествия не будут выглядеть пугающе – ну да, эти с факелами, а те без, и у всех есть право на высказывание и право на свой стиль, почему нет. А можно взять абсолютно американский формат и поместить его в наши политические условия, когда поле вытоптано, и выборы без выбора, и голосовать идут те, кто уже родился при этом президенте – и тогда самый мирный праздник эстрады и спорта будет выглядеть максимально жутко. Если бы точно такой же путинский митинг проходил в атмосфере реальной конкурентной политической борьбы и если бы в тех же «Лужниках» на следующий день так же масштабно митинговала какая-нибудь альтернативная партия с собственными звездами кино и шоу-бизнеса, путинский митинг можно было бы даже похвалить. Самое большое эстетическое отвращение он вызывает именно потому, что он безальтернативен, а не потому, что Лепс, не потому, что Михалков, и уж точно не потому, что кого-то в «Лужники» сгоняли силой или за деньги.