Берлинская стена между Крымом и Украиной. Олег Кашин об историческом смысле Крымского моста

Только в 1960 году, через пятнадцать лет после передачи региона Советскому Союзу, посетивший его Хрущев заявил, что эти земли — навеки советские. До того уверенности в этом не было несмотря на решения Ялтинской и Потсдамской конференции. Советская власть не решалась вкладываться в Калининград, потому что никто не мог поручиться за то, что завтра этот город и окружающая его область снова не станут чужими. И хотя я родился спустя совсем много лет после войны, даже я и мои ровесники застали ее следы в самом центре города — тот Кафедральный собор с могилой Канта, у которого теперь всегда фотографируются туристы, стоял разрушенным до середины девяностых, а огромное здание павильона Кенигсберской ярмарки, точнее, оставшаяся от него коробка без окон и крыши, была таким элементом ландшафта — ну стоит себе стена и стоит, это мог бы быть холм или берег реки, неважно, и внутри этих четырех стен было построено что-то вроде рынка, несколько одноэтажных магазинчиков, в которые можно было зайти через бывший парадный вход в разрушенной стене. Только десять с небольшим лет назад эти руины перестроили в торговый центр. Семьдесят лет здание стояло разрушенным.

Кашин и секс в большом городе: Путин на Крымском мосту, Кудрин в Счетной палате, а Беркова против борделей с куклами

Понятно, что я вспоминаю об этом в связи с Крымом, по поводу которого как раз нет никаких ни потсдамских, ни ялтинских решений, и во всем мире печатают карты, на которых Крым закрашен украинскими цветами, и, что бы сейчас ни говорили российские официальные лица, никакой ясности по поводу принадлежности Крыма через десять или пятьдесят лет нет вообще ни у кого. Но, как мы понимаем, в отличие от Советской власти, которая была и бедной, и жадной одновременно, российское государство не боится вкладываться в полуостров, и главный символ этих вложений, да и вообще главный символ этих четырех лет, Крымский мост открылся на этой неделе. Открыл его Путин, который сам ехал за рулем оранжевого КамАЗа, и, в отличие от всех предыдущих серий этого бесконечного повествования о Путине в неожиданных ситуациях, эта картинка — Путин в кабине самосвала, — имеет не только медийный или пиаровский, но вполне четкий политический или даже, чего уж там, исторический смысл. Мы, может быть, забудем, как Путин нырял за амфорами, но, чтобы забыть, как он ехал по этому мосту, нужно будет забыть или перечеркнуть все эти четыре года от высадки вежливых людей до нынешнего положения дел в России, на Украине и между ними, если считать Донбасс какой-то отдельной сущностью.

В своей колонке об открытии моста я сравнил его с Берлинской стеной и до сих пор думаю, оправданно такое сравнение или нет. Инженерные сооружения с политическим смыслом — не сегодняшнее и не российское изобретение, но чаще в этом жанре выступает самое простое произведение человеческого разума — стена, будь то стена в Израиле или трамповская стена на границе с Мексикой. Понятно, что из стен самая знаменитая — Берлинская, и я все-таки хочу настаивать на своем сравнении, потому что этот мост не только соединяет керченский и таманский берега, но и, конечно, разъединяет Крым и Украину. Украинский журналист Роман Цимбалюк написал, что, чтобы построить этот мост, Россия разрушила другие мосты в Донбассе и два аэропорта — в Донецке и в Луганске, и логика украинца здесь понятна — странно было бы отрицать, что этот мост появился именно как продукт российско-украинского конфликта, а не как просто инфраструктурный объект. И я ту же, в общем, мысль формулирую так, что украинская мечта о возвращении Крыма в этот вторник превратилась в мечту о разрушении моста. Надеюсь, она не сбудется.

Мне, конечно, немного не по себе, когда я высказываюсь таким образом, что это может быть истолковано как поддержка Путина, но когда нас это останавливало. Мой, вероятно, самый пропутинский текст вышел в среду в издании Репаблик. 

Крымский мост ⁠– новость, конечно, не инфраструктурная, а абсолютно политическая, а российская политическая ⁠реальность – это традиционно только слова и картинки, и ничего больше. В Кремле ⁠одно время любили ⁠слово «симулякр», ну ⁠и, видимо, доигрались в том смысле, что любое слово, исходящее от власти, по умолчанию оказывается не подкреплено ничем, и главное – установился такой порядок, при котором слово и не нуждается в том, чтобы его чем-то подкрепляли, потому что наступит новый день, будут новые слова, старые куда-то деваются и вспоминать о них неловко. И этот мост тоже был таким же словом, одним из тех, которые произносятся, а потом исчезают, сменяясь новыми. Если бы его не построили, не удивился бы вообще никто – в России традиционно дается множество обещаний, которые нужны совсем не для того, чтобы кто-то их исполнял, это часть политической или культурной традиции, она никого не шокирует и не возмущает, что бы ни говорилось по этому поводу вслух.

Описывать историю этого моста в технических терминах было бы просто нечестно, а все псевдоисторические отсылки к Сталину, Гитлеру или Николаю II (про царя – это, конечно, Наталья Поклонская, а Вячеслав Никонов вообще сказал, что мост задумали во время Крымской войны) спекулятивны. Конечно, история моста началась в конце февраля 2014 года, когда в Крыму высадились «вежливые люди», и вся дальнейшая материализация идеи связана не с работой инженеров и строителей, а с политической историей полуострова – референдум, присоединение к России, санкции и все прочее. Перед нами тот случай, когда формулировка «этот мост построил Путин» будет точнее любого перечисления коллектива его фактических создателей, потому что этот мост начался не с чертежей, а с крымской операции 2014 года. По российским меркам это уникальный случай, когда именно политическая идея за несколько лет превратилась в реальный объект, по которому на самосвале едет Путин, и его шестнадцатиминутный проезд по мосту – это, конечно, политическое высказывание, «Крымнаш», подкрепленный бетоном и сталью. 

Фото: Сергей Бобылев / ТАСС