Большой стиль эпохи: что Путин хотел сказать появлением на прощании с Алексеевой, а что в итоге получилось

Любой эпохе нужен собственный большой стиль, и эпоха создает его сама, часто вопреки воле тех людей, которым хотелось бы стать авторами этого стиля. Прощание Владимира Путина с Людмилой Алексеевой — как раз такое стилеобразующее событие, эталонное с точки зрения несовпадения того, что хотел сказать Путин, и того, что у него получилось.

«Путин приехал плюнуть на гроб»: Виктор Шендерович о прощании с Людмилой Алексеевой и дьявольской коллизии правозащитников в России

Что хотел сказать — это вполне очевидно. Для власти, от которой в прямой или косвенной зависимости находятся примерно все в стране, каждый независимый голос в поддержку, даже очень тихий и умеренный, делается на вес золота. Давняя шутка Путина про Махатму Ганди была не такой уж и шуткой — поговорить ему действительно не с кем, кроме подчиненных, и потребность в собеседнике, который признал бы его великим и мудрым не по службе, а просто так, с каждым годом все сильнее бросается в глаза. Таких собеседников за почти двадцать лет царствования были единицы. В эти дни вспоминали Солженицына, памятник которому Путин открывал в тот же день, когда прощался с Алексеевой, еще есть Александр Сокуров, которого, не оценив масштабов, случайно атаковали петербургские полицейские, поставив тем самым на уши, кажется, всю вертикаль. Алексеева была третьим именем в этом ряду, а четвертого, кажется, и нет. Конечно, это имя будет очень дорого Путину.

Диссидентка старшего поколения, еще десять лет назад, даже меньше, активно участвовавшая в актуальной уличной политической борьбе — «Стратегию-31» чаще приписывают Лимонову, но нет, Алексеева была ее полноправным соавтором, более того, именно тем человеком, который переводил митинги на Триумфальной из истории уличного радикализма путинских времен в историю гражданского сопротивления вообще, причем, наверное, историю мировую, не только советско-российскую, — в последние годы своей жизни и как раз во многом благодаря Триумфальной эта женщина сделала несколько шагов навстречу власти, став для нее буквально тем собеседником уровня Махатмы Ганди, которого так не хватало. Главный комплекс любой авторитарной власти — отсутствие признания. И вот эти, которые на вес золота, великие независимые люди — Путину даже ведь не нужно, чтобы они его хвалили, ему достаточно, чтобы они не бросали ему в лицо «Тиран!» и чтобы не отрицали его право на существование.

Алексеева была именно таким человеком, и присутствие у ее гроба для Путина — одно из вот этих дефицитных доказательств, что он нужен кому-нибудь кроме тех, кто от него зависит, и что даже среди великих нонконформистов были те, кто мог разговаривать с ним не как с тираном, а, по крайней мере, как с человеком. Стоя у гроба Алексеевой, он пишет для себя и про себя абзац в учебнике истории — учебник толстый и подробный, но таких абзацев в нем критически мало, каждый дорог, каждый необходим.

Оцепление, Путин и Навальный: как прощались с Людмилой Алексеевой

Это — чего Путин хотел. А что получилось — все видели. Много ОМОНа, среди которого — почему-то в этом трудно сомневаться, — наверняка есть и те конкретные бойцы, которые восемь лет назад упаковывали Алексееву в автозак на Триумфальной. Аккредитация прессы через ФСО. Лев Пономарев, не отпущенный из спецприемника на основании того, что многолетняя совместная правозащита не может быть приравнена к родственности и близости, и суду непонятно, кем ему приходилась Людмила Алексеева. Женщина, выступавшая на гражданской панихиде, сказала, что ей это все напоминает оккупацию, ну и трудно с ней не согласиться — есть какие-то самые одиозные вещи, которых всегда можно избежать, но почему-то каждый раз не просто не получается их избежать, а власть нарочно держится буквально зубами за каждую из этих вещей — и с Пономаревым, и с ФСО, и с чем угодно. И тот абзац в учебнике, о котором мечтает Путин, обрастает самыми неприятными примечаниями и сносками, да и фотографии, чтобы они вызывали трепет и уважение, нужно будет кадрировать — чтобы в кадре не было омоновского камуфляжа, применительно к Алексеевой имеющего самые однозначные ассоциации. Большой стиль, для которого, в общем, все есть, сам собой становится мелким.

И разгадка этого несоответствия между тем, чего хочется, и тем, что получается, кажется вполне однозначной — они не чувствуют, что что-то не так, они не замечают, у них какая-то абсолютная глухота в этом смысле, феноменальная. Она их и погубит, конечно — больше нечему.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции