Афганская бойня. Попытка оправдать бессмысленную войну прекрасно ложится в логику нынешних ценностей государства

Я пошел в школу в 1987 году, первого, как и полагается, сентября, и именно в этот день впервые в жизни увидел настоящий автомат и как из него стреляют — конечно, холостыми. Это был оружейный салют в память о выпускнике нашей школы, и, что почему-то отдельно впечатляло, сыне директора школы — парень закончил школу годом ранее, весной его призвали, и летом он погиб на войне, понятно на какой. В день, когда я пошел в школу, школе присвоили его имя, и я начал учиться в школе имени Алексеева. Я сейчас не хочу спекулировать детскими воспоминаниями — они в большинстве случаев бессмысленны и никого, кроме их автора, не умиляют, но тут интересный момент — после третьего класса, когда я менял школу, имени на табличке уже не было, остался только номер. Идея увековечивать героев афганской войны не прижилась — к моему третьему классу война, в том числе официально, на уровне парламентской декларации, была признана позорной, в газетах психологи писали об «афганском синдроме», а инвалиды, собирающие милостыню на рынке, учились носить камуфляж и делать вид, что потеряли свою ногу или руку именно там.

Империи ведут колониальные войны, у империи должен быть экспедиционный корпус, афганская война нормально укладывалась в традиции, извините за это словосочетание, мирового империализма — империя всегда хищник, у нее инстинкт — захватывать сферы влияния, грабить их, подчинять туземцев, отгонять конкурентов. И главная проблема советской империи, наверное, и состояла в том, что она была не в состоянии сказать это — ладно вслух, это полбеды, но и себе самой. Империя воевала, потому что догадывалась, что воевать надо, но зачем — она не понимала, и, кажется, искренне видела свою миссию в том, чтобы просто так угробить, то есть буквально физически убить и искалечить целое поколение своей молодежи. Ни для чего, низачем. Ни в один конкретный момент тех десяти лет у советской власти не было внятного объяснения причин и необходимости той войны; и чушь про интернациональный долг, и полуофициальное «если не мы, то американцы», и позднейшее — про исламистскую экспансию, которую нужно было остановить, пока она не прорвалась через советские границы — все это не имело отношения к реальности. Афганская война — это действительно был поступок империи, впавшей в маразм и лишенной базовых инстинктов самосохранения. Это можно было бы назвать актом самоубийства, если бы советская империя к началу этой войны была еще жива — но она к тому времени уже влачила скорее посмертное существование. «Не приходя в сознание», — как модно было шутить тогда.

Социальная группа «афганцы» — это уже совсем другая история, важная часть русской реальности девяностых, вернее — две части. Одна — несчастные и неприкаянные люди, которым в военкомате говорят «я вас туда не посылала», и которым по ночам снится Кандагар, а днем является белочка. И другая часть этой группы — те, кому повезло, те, кто нашел себя в мире таможенных и налоговых льгот, те, кого взрывали на Котляковском кладбище, и те, кто взрывал, и те, кто потом станет подмосковной властью при губернаторе, которого вся страна полюбила ровно тридцать лет назад, когда увидела его, советского афганского командующего, на мосту через Амударью. Велик соблазн списать реабилитацию афганской войны задним числом вот на это афганское лобби, но нет — понятно, что не генерал Громов и не прапорщик (не знаю точно, какое у него звание, но вряд ли выше — судя по тому, что он обычно говорит) Клинцевич добились того, чтобы эта война перестала сейчас восприниматься как бессмысленная бойня и стала чуть ли не предметом для гордости. Нет, дело не в Клинцевиче и не в Громове. Афганистан в наше время сам собой лег в логику нынешних российских (государственных и массовых) представлений о геополитике, о целесообразности, о соотношении между ценностью человеческой жизни и интересами государства. Если бы мы были сейчас в суде, он бы принял это как косвенное доказательство — нам, современникам, трудно описывать историческую правоту или неправоту нынешней Российской Федерации. Но если ее ценности таковы, что та бессмысленная бойня выглядит в системе этих ценностей осмысленной и благородной — значит, сейчас что-то не так.

Поколению наших отцов и старших братьев, воевавшему и погибавшему на бессмысленной войне — почет, уважение и сочувствие. Маразматикам из политбюро, развязавшим ту войну — позор и проклятие. Тем, кто стал бандитами — понимание и тоже сочувствие. А тем, кто считает, что это была правильная и справедливая война — эй, аккуратнее там, а то и Россию погубите.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции