«Это был такой абсурд»: Лия Ахеджакова о том, почему пошла на суд к Ходорковскому

Синдеева: Почему вы пошли тогда на суд к Ходорковскому и к Платону Лебедеву? Вот это тоже было совершенно неприятие несправедливости?

Ахеджакова: Вот я не умею опять это сформулировать. Вот он бы хорошо сейчас сформулировал, Орлуша. Я не умею сформулировать, но иногда надо сделать шаг вперед перед всем, как солдатик, и сказать «я пойду». Я пойду. Я рискну. Мне надо было пойти и воочию увидеть, что происходит. И своим лицом, также, как болотников, просто поддержать. И, когда я пришла, когда болотников судили, мы с Людмилой Михайловной в один день пришли на этот суд, и я им стала махать рукой вот так. Ко мне с автоматом подошел молодой человек и стал угрожать. Но я ему ответила, вы же знаете, да, я владею. Людмила Михайловна плакала. Мы были на этом суде, когда болотников судили.

Синдеева: Лия Меджидовна, вот смотрите, когда началось дело Ходорковского, вы же, во-первых, не были с ним знакомы.

Ахеджакова: Не была совершенно.

Синдеева: Он вообще-то один из олигархов, да? И, в общем-то, он совершенно не Дмитриев, и не болотники, и так далее.

Ахеджакова: И мне эти олигархи, сами понимаете. Абсолютно.

Синдеева:Я и хочу понять, почему. Почему вы туда пошли? То есть, вы ему поверили как-то? Вы понимали, что какая-то несправедливость происходит? Он же сильно выпадает из этого ряда, да?

Ахеджакова: Я, во-первых, уже много прочла, и я много знала. Потом я познакомилась с Мариной Филипповной, это вообще ангел был, ангел! И с Борисом Моисеевичем, его папой. И ездила туда в этот лицей. И благодарю бога, что это у меня было. Просто бога благодарю, как я удосужилась поехать! А потом мы с Эльдаром Александровичем ездили. Я там лишнего наговорила, не надо было. Но жива еще была Марина Филипповна. Но на этом суде, это очень важно, был этот, Каспаров сидел! И через три стула я. В этом что-то было невероятное, потому что это такой абсурд был.

Синдеева: Вы поняли тогда, что это уже был абсурд.

Ахеджакова: Я поняла, что это абсурд! Более того, я главное поняла, что это же о нефтянке тогда мало кто знал, но уже были мировые законы по нефтянке! В мире были, у нас не было. Но выяснилось, что Уголовный кодекс, например, Лебедев знает лучше, чем прокурор и все следователи, и судья. И иногда Лебедев говорил, когда при мне Лебедева допрашивали, он говорит, да вот посмотрите, сейчас вам из Уголовного кодекса дадут видео на стену. И вся эта братва, которая его засадила-то, поворачивались и читали то, чего они не знали. И так было почти по каждому вопросу. И также Ходорковский. Он говорил «ваша честь», вот это все. А какие-то бабушки сидели, все-таки народ, опять про 86%, они на каждый суд в этот вот, как он называется, Хамовнический, а я потом там снималась у Рязанова! Мы же сидели там в клетке: я, Гурченко, Света. За решеткой, за клеткой. А как их гнали? Вот так связаны руки, и их автоматом гнали по лестнице! Вообще ужас! Это было такое! Ну, как будто вот, знаете, которые людей едят, как они называются? Каннибалы! Судят двух каннибалов! При этом не знают Уголовного кодекса. Ничего не помнят! Иногда у них там у одной прокурорши с таджикским именем там лежала книжка, не знаю, какая, она подсматривала все время вот так. Это анекдот был. И сидели бабушки, которые цветочки ставили вот перед клеткой этой, где они сидели. И на что-то мы все захохотали. И что вы думаете? Бабушек вывели, вот которые цветы носили им. А потом я их спросила. А нас не тронули с Гарри Кимычем. Я говорю: «Вы почему ходите и ставите цветы, приносите?» прям совсем бабушки. Они сказали: «Ну, они же не видят цветов там у себя в камерах! Так пусть хоть им радость какая-то будет». Про народ.