Защитник Александры Духаниной: пострадавшие по «Болотному делу» – специально назначенные люди

На встречу собралось всего около трёх десятков человек, вместе с теми, кто выступал, и журналистами – в общем, ожидаемо. Согласно июльским данным «Левада‑центра», только 5 процентов опрошенных россиян внимательно следят за Болотным делом, четверть вообще о нём не слышали и почти половина не знает, в чем суть обвинений. Почему сложилась такая ситуация и почему это важный процесс – мы спросили у собравшихся.

Лев Рубинштейн, поэт, публицист: К сожалению, наше общество, если под ним понимать статистическое большинство, в массе лишено, видимо, воображения. Я про совесть не буду говорить. Человек не умеет представлять себя на месте другого. Человек не умеет представлять себя в камере, в этом душном "стакане", на какой-нибудь прогулке. Если бы люди умели бы себя представлять на месте других, думаю, немножко было бы иначе.

Лия Ахеджакова, актриса, народная артистка России: Я все время повторяю одно и то же: "Промолчи, промолчи, попадешь в палачи". Нельзя молчать. Нелья себя чувствовать "моя хата с краю, ничего не знаю".

Людмила Алексеева, глава Московской Хельсинской группы: Будет это в центре внимания, придется властям признать, что никаких массовых беспорядков не было. Признают, что массовых беспорядков не было, совсем другие приговоры будут.

Лия Ахеджакова, актриса, народная артистка России: Людей избивали, а там на суде, куда не ходят люди почему-то. Было 100 тыс., а сколько людей было на суде? Не ходят.

Лев Рубинштейн, поэт, публицист: Мне кажется, абсолютно здоровый рефлекс нормального здорового цивилизованного человека - это заступаться за тех, кого преследуют.

Почему люди забывают «Болотное дело»  – об этом мы спросили нашего гостя, защитника одной из обвиняемых – Александры Духаниной – Дмитрия Борко, члена рабочей группы Общественного расследования событий 6 мая.

Макеева: Как вы сами отвечаете на этот вопрос? В день приговора Навальному мы помним, что случилось.  

Борко: Да, совершенно верно.

Макеева: «Болотное дело» - может, потому что долго вся эта история тянется, может, по каким-то другим причинам, - не вызывает похожего резонанса.

Борко: «Болотное дело» пока не получило приговора, но недавно был несанкционированный выход людей после приговора учителю Фарберу. Можете сравнить.

Лобков: Может, это идет от того, что люди, зная традиции нашего правосудия, полагают, что итог процесса предрешен, все понятно. И будешь выступать или не будешь, мало что изменится от этого. Есть ли такая компонента?

Борко: Безусловно. Как ни странно, об этом мало говорят, но мне кажется, что именно эту цель преследует власть и правоохранительная система, таким образом выстраивая процесс. Потому что основная история сегодня, тема этого суда – вовсе не события на Болотной площади. Не то, кто куда побежал или кто кому отдал приказ, кто поставил цепочку, кто махнул рукой, а кто не махнул, кто кинул камень, а кто не кинул. Это уже неважно. Потому что сегодня этот процесс, в котором я сижу, это история не об этих людях. Это история о том, как у нас осуществляется правосудие, следствие, как работают правоохранительные органы, следствие, прокуратура и суд. Это история про то, что у нас нет всех этих органов в том виде, в котором они должны бы существовать. История про конкретных людей в народе подменяется обсуждением, как неправосудно судят, как безграмотно ведется следствие, как бездарно подтасовываются факты и так далее. А это как раз вопрос о том, что они могут все, что хотят. Стандартное мнение, с которым я постоянно сталкиваюсь, это не вопрос, а что же там на самом деле происходило. Это вопрос, насколько посадят. Сколько они захотят дать, захотят отпустить или нет.

Макеева: У нас есть возможность показать одно из тех свидетельств, которое вы показывали сегодня на общественных слушаниях.

Борко: Да, мы как раз разбирали, откуда возникают обвинения. Это уникальное дело в том смысле, что это первый крупный процесс, базирующийся на огромном количестве видеозаписей.

Лобков: Что это за участник «Болотного дела».

Борко: Это Владимир Акименков, очень короткие видеозаписи. Одна около минуты, вторая – около секунд 15. Первая запись описывает, как Акименков идет во главе колонны «Левого фронта», он член «Левого фронта», и скандирует какие-то антиправительственные лозунги. Видимо, это ему инкриминируется в описании этого видео. Дело в том, что основную роль играет не сам  сюжет, не то, что мы видим на картинке, а то, как это интерпретирует следователь, описывая это видео.

Лобков: Здесь же самое начало митинга.

Борко: Да, они только подошли  к мосту и остановились перед полицейской цепочкой и кричат «Пропускай» или что-то в этом роде. А вот второе видео, основное обвинение. Здесь мы видим, как написано в описании этого, Владимир Акименков в черном пиджаке появился и исчез. Здесь изображено его участие в массовых беспорядках.

Лобков: На основании этого кадра? Давайте еще раз посмотрим.

Макеева: Эти два видеофрагмента – то, что ему вменяется?

Борко: Все. Описывается так: он выходит из толпы и делает несколько шагов в направлении полицейских. Потому исчезает из кадра. Дальше идет фантазия.

Лобков: Были же свидетельства омоновцев, они противоречивы. Люди иногда не могут вспомнить, где они стояли с точностью до метра 6 мая, а если еще и в шлеме и маске, у меня обзор 20 градусов. Мне говорили действующие омоновцы, опознать кого-либо почти невозможно. Но они же опознавали. Есть и показания свидетелей.

Борко: Я глубоко убежден, что дело развивалось так. Сначала следственная бригада, которую привезли со всех уголков страны, достаточно честно начала отсматривать килотонны собранных видеоматериалов, пытаясь найти кого-то, кто совершал противоправные действия, и опознать их. А вот дальше началось интересное, потому что для того, чтобы по каким-то случайным эпизодам, где мелькнуло чье-то лицо, кто-то махнул рукой, ногой, непонятно, что там происходит в большинстве случаев, серьезные аргументы в суд, потребовались живые свидетели, которые были назначены. Не во всех случаях, но в целом ряде случаев, и я могу это точно доказать (мы адвокаты, участники дела), полицейские просто дают ложные доказательства, потому что им нужен был живой свидетель. Сначала было видео, а потом под это видео находится человек, который пересказывает своими словами то, что из этого видео сочинил следователь.

Лобков: А процедура опознания, где несколько человек показывают потерпевшему, проводилась?

Борко: А вы знаете, что у половины обвиняемых процедура опознания вообще не проводилась? Она был заменена процедурой очной ставки, что совершенно разные вещи. Очная ставка – это когда сводится один на один без всяких статистов, и этот омоновец говорит: «Да, я его узнаю». Но это другая процедура, она не может опережать опознание. У многих подсудимых опознание не проводилось вообще.

Макеева: Хотела попросить вас рассказать коротко для наших зрителей эту историю. Это к вопросу о том, что говорил Лев Рубинштейн, что если бы люди на себя примеряли судьбу других людей, может, с большим сочувствием бы относились. И дело касается не только тех, кто сидит в СИЗО, но и тех, кто находится под домашним арестом. Это касается как раз Александры Духаниной. История с браслетом, которая меня поразила своей будничностью.

Борко: Такая простая обычная история про систему. Это даже не история про плохих людей. Это история про систему, которая не думает о людях. Вечером мне позвонила Саша, вернее ее тетя, потому что Саша не имеет права звонить…. Нет, мне она на самом деле может звонить, потому что у меня есть специальное разрешение как защитнику. Позвонила ее тетя в панике, днем в пятницу к ней приходил сотрудник  ФСИН, который приставлен к ней (персонально у каждого человека под домашним арестом есть свой надзиратель, отвечающий за него), и поменял ей браслет на ноге, потому что они ломаются постоянно, они плохо сделаны. Их несколько размеров, принес меньшего размера, самый маленький. Видимо, на ребенка или на очень худенькую ножку, подростка. И затянул ей так, что ей стало больно. Она пыталась возражать, а он сказал, что у него другого нет, до понедельника все закрыто, и мол, чтобы она потерпела до понедельника, а он в понедельник придет и заменит. К вечеру ей стало хуже, нога начала распухать. Сосуды пережимаются. Я посоветовал вызвать врача, скорую. Они опасались, потому что она год находится под домашним арестом. Тем более, что сейчас она вышла замуж, она хочет переехать, не хочет попадать под какие-то репрессии, санкции за нарушение режима. Они не решились это сделать. На следующее утро я к ним приехал домой. Мы стали дозваниваться до этого сотрудника, позвонили в управление, в управлении сказали, что ничего не знают, потому что за нее отвечает лейтенант, кажется, не помню его звания. Мы стали дозваниваться до этого человека по мобильному телефону, который он оставил. Он сказал, что у него выходной, и он отдыхает с семьей и не может этим заниматься до понедельника, да и не сможет, потому что нет никаких браслетов на смену. Я предложил вызвать врача, он сказал: «Делайте, что хотите, хоть срезайте, хоть что, но в понедельник вы получите все претензии за нарушение режима и денежный штраф, потому что это очень дорогой предмет». Мы стали звонить врачам, в скорую, в травмпункт. Саша очень честный человек, поэтому она  решила правду каждый раз рассказывать. Мы рассказали врачам правду, они отказались приезжать, мотивируя тем, что человек под домашним арестом – то же самое, что тюремный заключенный. А к заключенным имеет право вызывать врача только ФСИН или полиция.

Макеева: В итоге она была вынуждена просто дотерпеть до понедельника.

Борко: В результате она терпела. Я предлагал, честно говоря, срезать браслет и взять на себя ответственность, потому отдуваться, но она опасалась. К счастью, мы доставали звонками адвоката, друзья – нашего товарища из ФСИНа, и он приехал в воскресенье.

Макеева: Прервав отдых с семьей.

Борко: Да. Найдя все-таки где-то этот браслет, и все-таки заменил его. Так что он поступил более-менее по-человечески, в отличие от  врачей.