Боевики опубликовали видео издевательств над погибшими в Сирии россиянами. Что это может изменить?

Пресс-секретарь президента Дмитрий Песков позже подтвердил сообщение Министерства обороны о том, что все находившиеся на борту погибли. Песков выразил соболезнования родственникам погибших. Официально их имена не названы, оперативно получить комментарий от министерства обороны Дождю не удалось.

Позже в социальных сетях появились кадры издевательств над погибшими в Сирии членами экипажа российского вертолета. Как влияют на всех нас такие фото и видео, и применима ли этика к кадрам, снятым на войне? Дождь обсудил эту тему с фотожурналистом, лауреатом Пулитцеровской премии Сергеем Пономаревым.

Лобков: Сергей, скажите, пожалуйста, вы сами снимали такие кадры (мы понимаем, что это видео боевиков, это не журналистское видео, хочу еще раз уточнить), когда вы сомневались, скажем так, можно ли их показывать.

Пономарев: Конечно, мне приходилось попадать в ситуации, когда… конечно, не такая ситуация, когда беснующаяся толпа растет и разрывает тело военного, но, в основном, я снимал жертв бомбежек или жертв противостояний с военными и т.д. Приходилось снимать и тяжелые кадры. С моей этической позиции, моей личной позиции, я предпочитаю, так сказать, показывать больше страдания людей, которые это видят, чем само окровавленное тело. Но при этом в нашей профессии есть другие примеры, которые попадали в топы новостей и заслуживали внимания. К примеру, фотография Пола Уотсона из Сомали, с очень схожей ситуацией — растерзанный морской пехотинец в Могадишо, впоследствии по мотивам той ситуации, которая там происходила, сняли фильм «Падение черного ястреба», который стал очень знаменитым, получил много премий. Но бывают такие ситуации, когда обезумевшая толпа, которая ненавидит технические средства, людей, которые управляют этими техническими средствами, они растерзывают жертв этой катастрофы.

Кремер: Как раз хотела спросить про технические средства. Дело в том, что очевидным образом изменилось в тот момент, когда такие кадры может сделать каждый человек с мобильным телефоном и разместить их в ютьюбе. Что меняется и как это вообще влияет на журналистскую этику тот факт, что страшные какие-то вещи, происходящие на войне или происходящие во время каких-то гражданских войн, революций, я сейчас вспоминаю кадры с Муаммаром Каддафи, что это меняет в журналистской этике?

Пономарев: Да ничего это не меняет, потому что этика должна быть просто краеугольным камнем. Но в отношении снимков и ситуации, когда есть погибший, во-первых, там должно быть официально задокументированное и подтвержденное событие, то есть мы должны быть уверены, что мы не показываем эти снимки как снимки с какого-то другого события. Или что если это в отношении военных, которые там несут свою службу, их смерть подтверждена официально, их родственники уведомлены об этом, они узнают об этом не из социальных сетей, допустим.

Кремер: Но сейчас, получается, социальные сети опережают. Если социальные сети публикуют, например, как мы сегодня рассказывали, фотографии с удостоверения или фотографии из паспорта, таким образом, социальные сети работают гораздо быстрее.

Пономарев: Они работают быстрее, но это не СМИ. И вот как раз тут включается этика журналиста, что он, вообще-то не должен верить всему огульному потоку новостей, который происходит, а, естественно, заниматься факт-чекингом. Вот Песков подтвердил, значит, мы можем уже об этом говорить.

Лобков: Та фотография, которую мы показывали, тело американского солдата, она фактически ознаменовала собой провал главной первой внешнеполитической такой малой войны Клинтона — это операция в Сомали, в общем, полное разочарование в успехе этой операции, что потом, в общем, показало разделение Сомали на несколько частей. Были ли такие фотографии, могут ли такие фотографии, сегодняшние кадры изменить отношение россиян к сирийской войне, сделать ее своей, приблизить ее к дому. Потому что до сих пор к сирийской войне относятся как к чужой и не вполне понимают, что мы там делаем.

Пономарев: Возможно, да. Давайте посмотрим, как отреагирует на это общество, но пять человек — это не единичные потери, здесь в данном случае большая группа военнослужащих, которые принимали участие, насколько я понимаю, в гуманитарной операции.

Кремер: Та же фотография, например, одного погибшего мальчика-мигранта на берегу моря, она как-то сотрясла вообще мир и очень сильно повлияла на людей и, наверное, на их отношение, в том числе, к миграции после сирийского конфликта.

Пономарев: Да, эта конкретная фотография, она, во-первых, вызвала большую дискуссию в Европе, потому что фотография разошлась по социальным сетям, потом некоторые газеты опубликовали ее на первой полосе, некоторые не публиковали ее. Вот французские медиа как-то обошли эту историю стороной, было видно, что в Германии, в Англии это опубликовали, а французы не опубликовали.

Кремер: Не опубликовали, с другой стороны, «Шарли Эбдо» сделал карикатуру по этому поводу.

Пономарев: Но это не относится друг к другу. У них была такая дискуссия — а что с этим делать, почему все сделали, а почему мы не сделали? Как мы по-другому к этому относимся. С другой стороны, это только во Франции так произошло, а вообще эта фотография, она подтолкнула некоторые страны к решению в положительном ключе вопроса о предоставлении убежища мигрантам. Потому что эта семья Курди, они собирались потом после попадания в Европу улететь в Канаду. Канада лимитировала до каких-то минимальных цифр количество мигрантов, беженцев, которых они могут принять. Хотя там часть семьи этого мальчика, а утонул не только он, утонула его мама и сестра, они жили в Канаде, они плыли к своим родственникам для воссоединения с семьей. Видя горе тети, которая была в Канаде, реагируя на это, канадское правительство увеличило квоту на мигрантов в каком-то большом объеме, и это еще подтолкнуло и американское общество для того, чтобы обсуждать увеличение квот и послабление требований для беженцев.

Лобков: Ваши фотографии, в частности та, за которую вы получили Пулитцеровскую премию, она тоже посвящена трагедии беженцев, как вы считаете, они изменили тоже отношение к беженцам? Потому что не секрет, что многие, и в России в том числе, с большой опаской относятся к беженцам, очень много есть всяких историй, часть из них фиктивная, о том, что они творят в Европе и т.д. Появилось ли у читателей чувство сострадания?

Пономарев: Да, я надеюсь. Я замечал, что пока я работаю над этой историей, над потоком беженцев в Европу, Россию это не сильно интересовало, интересовало только в таком ключе, что вот все, старушку-Европу мы прежней не увидим. Я надеюсь, я не могу сказать, что у меня есть задокументированные факты, что это как-то поменяло, но в том ключе, что российский фотограф получил Пулитцеровскую премию, люди заинтересовались, за что же там можно ее получить в современном мире, это проблема, эта история с беженцами, она получила больший отклик, больший интерес у россиян, чем до этого. Тем более, что моя точка зрения, она отличалась от главных государственных СМИ. И я лично, не как журналист, считаю, что Европа изменится, но не прекратит свое существование, как ей пророчили.

Лобков: Мы сейчас видим официальную политику министерства обороны, все-таки мы видим, что были такие фотографы знаменитые военные, которые во время Великой отечественной войны все-таки снимали, понятно, подконтрольно, но они частично гласили правду. И та часть людей, которые оставались в тылу, они все-таки представляли себе войну в Сирии. Сейчас мы видим парадные исключительно, мы видим самолеты, бравые летчики загружают бомбы, таким образом, нет сочувствия. Как вы считаете, министерству обороны стоило бы беспокоиться о том, чтобы отражать не только парадную сторону жизни, но, в том числе, да, к сожалению, эти трагедии, которые происходят, и делать это самим?

Пономарев: Возможно, да, потому что я в своей новостной ленте вижу большую антироссийскую кампанию с упоминанием использования кластерных бомб, запрещенных международными конвенциями, в которых обвиняют Россию. При этом я не вижу никакого внятного ответа от нашего Минобороны о том, что они этого не применяют. То есть оно не ввязывается в эту информационную толкотню, так скажем, и гнет свою прямолинейную линию. Это достаточно большой прорыв, что они стали вообще хоть что-то показывать, потому что, вспоминая чеченскую войну или осетинскую войну, журналисты собирали все по крохам, просто по крупицам, по минимальной возможности куда-то там по знакомству пробраться, попасть и т.д.

Кремер: Мне кажется, это отчасти тоже связано с тем, что сейчас так сильны стали социальные сети, что невозможно просто остановить этот поток, уже лучше иметь свой.

Пономарев: Да, можно не останавливать, можно возглавлять его, в общем-то.

Кремер: Они туда и стремятся, но пока еще не научились, видимо. 

Фото: Ammar Abdullah / Reuters