«Выступление перед вашингтонским обкомом»: Екатерина Шульман о «китайской», «финской» и «северокорейской» частях послания Путина

Какие-то вещи становятся известны более-менее заранее, какие-то всегда являются сюрпризом. В этот раз, конечно, вот эта разница частей, конфликт ежа с ужом и победа ежа была, может быть, более очевидна, чем раньше, потому что что тут скажешь, конечно, первая часть послания, социально-экономическая, будет совершенно забыта всеми. Её погребет под собой вот этот киносеанс, демонстрация роликов.

Компьютерной графики, да.

Компьютерной графики и, видимо, какой-то скомбинированной реальной съемки с летающими ракетами. Тут ещё грустно, конечно, что вот эта первая часть, внутриполитическая и экономическая, обращена, собственно, к тем, кто сидит в зале. Послание Федеральному собранию ― это вообще обращение к правящей бюрократии.

А вот эта вторая часть, конечно, не для внутренней аудитории предназначена, а для внешней. Это такое выступление перед вашингтонским обкомом, обобщенно понимаемым. Этот образ вашингтонского обкома в умах наших элит, конечно, прочно сидит. Это вот всё к ним. А при этом это будет вовне воспринято, конечно, как северокорейская стилистика, как выражение агрессии, тут никуда не денешься от этого.

Потом мы долго будем рассказывать, что нас все неправильно поняли и мы всего лишь хотели показать нашу выдающуюся обороноспособность. Понятно, что когда ты показываешь эту ракету, которая облетает весь земной шар, то сейчас уже, пока мы с вами сидим, я думаю, что все мировые информационные агентства рассказывают, что Россия показала, как она может взорвать земной шар. Спасибо большое.

А внутри страны, понимаете, аудитория, которая там сидит, в силу своих должностных обязанностей и демографического состава радостно аплодирует всему этому кинопоказу, потому что для них это уютная мелодия из «Международной панорамы», из детства, что-то такое знакомое и родное. Ну и вообще танчики и ракеты ― всё это нравится пожилым мужчинам после определенного возраста.

Но на аудиторию более широкую, так сказать, граждан России это произведет угнетающее впечатление, могу вам сказать сразу. Более того, та степень, в которой широкая российская аудитория угнетена и утомлена внешнеполитической тематикой, в общем, даже понимается внутри нашей политической машины. Вот эта вся первая часть, да, была построена на основании того, что люди хотят услышать. Там много было ― опять же, теперь уже никто об этом не вспомнит, а жаль ― хороших вещей сказано в послании.

Очень, мне прямо очень понравилось.

Да, первая часть была совершенно замечательная. Там были те вещи, ещё раз повторю, которые люди хотят услышать. ЖКХ и тарифы, развитие городов, здравоохранение и зачем позакрывали в малых и не таких уж малых городах и населенных пунктах все больницы. Рождаемость, дети. Экологическая безопасность, чистый воздух.

Свобода! И демократизация.

Свобода и рекультивация свалок. Нет, демократизации не было. Развитие новых технологий и искусственный интеллект. И как там, подождите… Какие-то сети распределенного действия? Как по-русски блокчейн теперь называется?

Я даже боюсь…

Там было такое сложное и красивое выражение, которое обозначает явно блокчейн и, так сказать, благословляет его. И беспилотный транспорт, значит, рассекает по России.

И оружие даже беспилотное, подводное какое-то.

Это уже было потом. А тут было заметно желание сказать то, что людям хочется услышать, понимая, что предыдущие опыты публичных обращений президента, последние ― они, если вы помните, были восприняты как-то грустно. Помните эти разговоры, что вот, большая пресс-конференция какая-то была унылая, а вот прямая линия с президентом ― тоже чего-то ничего не сказал, явно ему не интересно. «Вот, ему не интересна внутренняя проблематика, он только интересуется геополитикой», ― такие пошли разговоры.

И пока я слушала то, что мы с вами назовем первой частью, так сказать, «посланием ужа», в отличие от «послания ежа», то там прямо было слышно все эти реперные точки. Думаю: о, смотри, учли, значит, печальный опыт и решили: «Давайте мы расскажем людям о том, что их на самом деле интересует». Даже было сказано, что хоть мы и победили инфляцию, понятно, что по тем категориям товаров, которые, собственно, людей непосредственно касаются, инфляция гораздо выше. И про жилье так всё замечательно, как у нас ипотека стала всем замечательно доступна.

В общем, держались до последнего на вот этой повестке.

И вдруг…

А потом вдруг раз, не выдержали.

Страничку перевернули.

И дальше абсолютно как в этом советском анекдоте про лекцию о любви со слайдами, «Вот четвертый вид любви ― любовь человека к партии. А вот сейчас будут слайды». И вот после этого пошли слайды. «Зачем, ― думали все мы, ― перенесли послание в Манеж и обещали инфографику?». Думали, что для того, чтобы показывать скучные столбики, которые демонстрируют рост объемов жилищного строительства. Нет, перенос в Манеж был нужен для того, чтобы на широком экране показать вот эти увлекательные мультики.

То есть вот эта первая, так сказать, начальная часть послания, такая инфраструктурная, можно назвать её китайской. Большие проекты, дороги, мы не боимся будущего и стремимся все новые технологии поставить себе на службу. Потом была часть такая, прямо-таки финская, про внимание к человеку, про здравоохранение, про то, что давайте мы все будем жить дольше, про рак, кстати.

Да.

Онкологический фрагмент тоже не может не радовать. Когда речь идет о демографии, я всё время жду, когда наконец скажут, что наша проблема ― это не низкая рождаемость, а ранняя смертность. Тут… Ну, всё равно сказали, что давайте мы будем больше рожать. Это, между нами говоря, не решает экономических проблем.

Он назвал трагедией то, что мужчины умирали до шестидесяти лет.

Вот! Но про раннюю мужскую смертность всё-таки прозвучало. Потому что с точки зрения социально-экономического здоровья это ключевой момент. В общем, это был такой финский кусок.

Ну а тот последний, на котором все, естественно, залипли, нельзя не назвать северокорейским. Понимаете, почему он северокорейский? Это такая специфическая эстетика, когда ты показываешь, какие замечательные штуки у тебя есть. Я бы даже не совсем назвала это каким-то анонсом гонки вооружений. Это не гонка вооружений, это демонстрация достигнутого.

Я же ведь слежу (и всем советую) за динамикой расходов федерального бюджета. У нас с вами был пик расходов на оборону, на раздел «национальная оборона и безопасность» в 2016 году. Он тогда действительно достиг каких-то выдающихся пределов, почти советских, и было много разговоров о том, что экономика не выдержит этого.

В 2017 году было снижение некоторое этой динамики, и по трехлетнему плану дальше эта кривая плавно идет вниз. Эта доля всё равно у нас высока, но тем не менее пик был, и он пройден. Видимо, то, что нам сейчас продемонстрировали, это плоды вот этих затрат. Опять же, тот, кто вписал эти многочисленные строки и видеофайлы в послание президента, должен чрезвычайно похвалить самого себя. У этих людей всё удалось, и, видимо, всё у них будет очень хорошо.

Были многочисленные горячие благодарности каким-то этим неведомым героям, которые без помпы и самолюбования на основе фундаментальных научных достижений создают всю эту красоту, которая потом летает вокруг Земли, описывая какую-то загадочную фигуру, напоминающую сердечко. В общем, да, это всё впечатляет.

Как комбинируются между собой эти части? Плохо комбинируются. Ещё раз скажу: конечно, всё внимание будет уделено вот этой части финальной. Кто-то говорил из тех, с кем ваш корреспондент сумел побеседовать, а, Орешкин сказал, что внутриполитическая часть была больше по хронометражу.

Понятное дело, что они беспокоились больше о ней. Там прозвучало любопытное слово. Начал так миролюбиво Владимир Путин, «У нас главный враг ― это отставание», ― сказал он. Более того, он покусился на свое главное достижение, просто на стабильность.

Стабильность, да.

Он сказал, что стабильность мешает.

Мало нам одной стабильности, да.

Даже вот я видел, что кто-то шутит, что Медведев переоделся Путиным и выступает. Очень медведевское было начало, про свободное развитие демократических институтов, про то, что надо двигаться, про то, что молодежь уезжает. И я прямо думал, что вот по-хорошему зал, который сидел, должен был встать и уйти, а вместо них должны были прийти молодые совершенно люди.

Какие-то другие люди. Но зал встал совершенно в другом месте и радостно аплодировал.

Да.

Это была часть, которую я бы назвала скорее не медведевской, а кудринской.

Условно.

Хотя если мы под медведевскими элементами понимаем, да, всякую обобщенно понимаемую социалку, то да, это тоже всё было. В этой самой части не было вообще никакой изоляционистской риторики. И про то, что мы тут развиваем наши сети, которые включены в глобальные сети, в общем, никакого суверенного интернета, и спутники наши, значит, зависают и раздают, видимо, всем wi-fi на территории России. Именно интернет при наших бескрайних просторах является основным средством связи и, так сказать, инфраструктурным неким скелетом, соединяющим страну воедино.

Это всё было очень славно и вдохновляюще, а потом пошли слайды. Ну что тут скажешь? Ещё раз повторю: во внешнем мире это будет всё воспринято однозначно. Там вообще никто нашу внутриполитическую часть не будет слушать, и вообще переводить даже, и анализировать. Это интересует только нас с вами. Кстати говоря, ещё одного бенефициара назову. Не хочется хлеб у коллеги Минченко как-то перехватывать, акции вверх, акции вниз ― это его тематика. Но всяких собянинских вещей было во внутренней части изрядно.

Да, я тоже обратил внимание.

И про то, что города ― это основа нашего развития, это, скажем так, в более мягкой форме выраженная мысль Собянина, которую он высказывал на Общероссийском гражданском форуме, о том, что происходит концентрация населения в городах, гиперурбанизация, не надо с этим бороться, надо принять эту реальность.

Есть два подхода: либо мы пытаемся распределять население более-менее равномерно по пространству, либо мы принимаем тот факт, что всё оно съезжается в города и городские агломерации. Видимо, принята вот эта версия в качестве рабочей. Это, в общем, правильно, поскольку это соответствует объективной реальности.

Не появился ли тут некий намек на возможную судьбу Сергея Собянина? Сейчас ему как бы сказали: «Вы показали на примере Москвы, как всё хорошо, а вот у нас есть ещё другие города. У вас так хорошо получается, вы пойдете, допустим, министром ЖКХ». К примеру. Или министром по благоустройству и урбанизации.

Вы знаете, кадровые гадания ― это уже совсем как-то. А может быть, наоборот, тот человек, чей опыт был так успешен на уровне Москвы, может быть востребован на федеральном уровне в качестве главы правительства.

Да.

Про новое правительство несколько раз было сказано. Показывала ли камера крупным планом в этот момент премьер-министра, как у нас это бывает принято?

Я вообще его особенно не замечал. Может быть, я не обращал внимания.

Да нет.

Но мне казалось, что показывали больше других людей. То есть акцента на нем специально, по-моему, не делали.

Потому что это же отдельный драматургический жанр.

Да.

Каким образом операторы, так сказать, видеорифмы дают к тексту, кого покажут в какой момент.

Чего не было во внутренней части и отсутствие чего делает все эти замечательные обещания относительно того, как надо помогать малому и среднему бизнесу, как вообще всё должно свободно развиваться в условиях конкуренции, ― не было послано никаких, скажем так, сигналов, говоря этим отвратительным бюрократическим языком, что силовое сообщество должно перестать поедать экономических субъектов с такой скоростью. А это, в общем, ключевой момент.

Что-то упоминалось такое.

То, что прозвучало, это «давайте решать хозяйственные конфликты в гражданском и арбитражном суде, а не в уголовном». Вот давайте все соберемся силами прокуратуры, и Верховного суда, и кого-то там ещё и решим этот вопрос. Эту проблему нельзя решить с кондачка.

Если под этим подразумевается какое-то истребление 159 статьи Уголовного кодекса, главного нашего репрессивного инструмента, то это хорошо. Но этого не было сказано открытым текстом, а, так сказать, без конкретики это всё, в общем, пожелания, которые в каждом послании присутствуют. В каждом послании говорится о том, как важно бороться с коррупцией, и одновременно, кстати, каждый раз говорится о том, что нет, большинство госслужащих всё-таки у нас приличные люди. Было бы странно, обращаясь к госслужащим, говорить: «Да вы все воры, на вас пробы ставить негде! Вообще не знаю, чего я с вами разговариваю».

Поэтому это тоже традиционно, и традиционно говорится: «Давайте не будем обижать наш бедный бизнес, особенно малый. Он такой малый, он и так уже припадает на все ножки».

Как вам кажется, насколько, скажем так, общество воспримет это послание? Увидит ли оно в нем что-то, кроме вот этих ракет? Увидит ли оно призывы к свободе? Понятно, что внешний мир увидит ракеты, а что увидят внутри? Увидят ли хоть какие-то слабые сигналы в обществе и, может быть, среди тех, кого Владимир Путин назвал большей частью честными, порядочными людьми, которые, видимо, собрались все в одном месте?

Я боюсь, что ракеты перевесят. Они, конечно, намного эффектнее и выразительнее всего остального, что было сказано или показано. Народ у нас настроен, скажем так…

Скептически.

Нет. Настроение его можно охарактеризовать как варьирующееся между депрессией и паникой в зависимости от того, у кого какой психотип. Уныние, охватившее граждан, измеряется социологическими инструментами, начиная с осени 2014 года, напомню.

Пик эйфории, оптимизма и положительных ответов на вопросы типа «Страна развивается в правильном направлении или нет?» у нас был в мае 2014 года, это такая точка крымской эйфории. Дальше эти настроения застыли, осенью стали снижаться и снижаются до сих пор. Это просто, что называется, напомним бэкграунд.

Поэтому люди, услышав такое, как бы не побежали запасаться солью и спичками, потому что это, в общем, довольно естественная реакция. Сколько ни говори о том, что это прекрасные оборонительные устройства, которые защищают нашу безопасность, конечно, люди это вполне разумно могут воспринять как довольно агрессивное послание, которое обозначает, что мы не сегодня-завтра собираемся с Америкой воевать.

Всяких, так сказать, латентных советских центров в мозгу у людей взрослых достаточно. Как выразительно сказал глава Дагестана Владимир Васильев, с которым беседовал ваш корреспондент, «Ну вы же знаете, кто там решения принимает. Я человек взрослый, мне не по себе становится. И кулачком вот так потрясают». Каждому взрослому человеку становится не по себе, когда перед ним потрясают кулачком. И особенно народу с такой исторической памятью, как наша.

Я не думаю, что это кого-то способно обрадовать и воодушевить, тем более что раздражение по поводу того, что тратятся такие огромные деньги на внешнюю политику и на всякие такого рода украшения, ― опять же, ещё раз повторю, речь не идет о том, что чувствует какой-то конкретный человек, да. Речь идет о том, что нам показывают фокус-группы, глубинные интервью,  такого рода инструменты социологического исследования общественного мнения.

Имело ли смысл при вот таком содержании переносить послание, двигать его ближе к выборам? Сыграет ли оно предвыборную свою роль? Может быть, оно сыграет предвыборную роль для Запада, может быть, сыграет на внутреннем. Нужно ли было переносить, если в принципе главное, что мы услышали, это то, как Сергей Кужугетович Шойгу прекрасно справляется со своими обязанностями?

Да, у нас есть много замечательных новых ракет, а ещё есть какие-то другие, которые мы пока не покажем, но они есть. Немножко, как это сказать, трогательно услышать было эту фразу. Типа это мы не блефуем, вы не думайте. Так сказать, предвосхищая возможную реакцию.

Конечно, мы уже все немножко испорчены нашей эпохой постправды, поэтому когда тебе показывают эту красивую компьютерную графику, ты грешным делом думаешь, из какой компьютерной игры это дело вырезано. Такие мысли поневоле посещают, скажем так.

Тут, по-моему, очевидно, что нарисовали сами. Может быть, поэтому и не успели к нужной дате, поэтому перенесли послание.

А, поэтому всё время переносили? Возможно.

Как вам кажется, всё-таки достиг смысла этот перенос? Или всё-таки оказалось, что важнее это сказать Западу, а для Запада главное ― ракеты? То есть этот перенос оказался фактически не таким важным, можно было всегда ракетами…

Вы знаете, те, кто слушал послание в прямом эфире, увидели, что разговор про простуду ― это не какой-то предвыборный фокус, это всё святая правда. Видимо, поэтому, возможно, что было невозможно просто физически это самое послание продекламировать раньше на неделю или две недели. Это и сегодня-то, в общем, было так непросто, такое долгое, рекордно долгое, ещё раз повторю, послание столько времени произносить.

Как вам сказать? У нас же какой слоган-то? «Сильный президент ― сильная Россия». Если это месседж силы, а это он, понятно, что все эти взлетающие ракеты ― это всё наиболее такой наглядный, уж совсем очевидный признак: «Смотрите, какая у нас есть большая-пребольшая дубинка, сейчас тут мы ею помашем!», то это вписывается в этот самый предвыборный контекст.

Понимаете, ещё раз хочу сказать: очень плохо монтируются эти части между собой. И конечно, вот эта последняя уничтожает все предыдущие. При том, что для российского избирателя первая часть гораздо важнее, а вот эта последняя часть, так сказать, хвостовая часть ракеты способна вызвать в нем тревогу и беспокойство.

Как он в связи с этим себя поведет именно как избиратель? Решит он, что если не сегодня-завтра война, так лучше остаться дома, не вылезать лишний раз на избирательные участки? Повлияет ли это на явку?

По-моему, тут вообще даже не затрагивался вопрос явки.

Нет, не затрагивался никак. Вообще слово «выборы» не упоминалось.

Нет, он сказал «вне зависимости от того, кто станет дальнейшим президентом, нам нужно преодолевать…». В самом этом прекрасном, красивом, радужном начальном этапе.

Послание о прекрасной России будущего, если употребить выражение Алексея Навального, да.

Да. Когда говорилось о том, что Россия должна срочно преодолевать отставание, что это самый страшный наш враг. А потом выяснилось, что, к сожалению, мы не дай бог ещё этого врага начнем сейчас и бомбить этим же самым новым вооружением. Тогда вообще, что называется, по Воронежу. Опять будем бомбить Воронеж, как говорится.

Имеется в виду, что вот эти все замечательные проекты развития и прогресса осуществляются внутри наших хорошо защищенных границ. А тем временем никто не нас не напрыгнет снаружи.

Я не могу рассуждать, конечно, о внешнеполитической тематике, поскольку это не моя экспертная поляна, но меня заинтересовала практически дважды повторенная разными словами фраза, что теперь расширение НАТО не имеет смысла. Оно теперь и неэффективно с точки зрения военной, и дорого с точки зрения финансовой.

Это, конечно, всё не нам с вами, это этим самым воображаемым или полувоображаемым западным партнерам говорится, что теперь расширяйтесь сколько хотите, а у нас на ваше расширяющееся НАТО есть свой хитрый «Томагавк» с винтом (или что у нас там есть).

Да. Но самая главная фраза, после которой зал встал и зааплодировал, ― это была фраза «Теперь нас придется послушать».

Да.

Вот эта фраза.

Вы нас не слушали, а теперь послушайте.

А теперь послушайте, да. Это всё-таки попытка готовности к диалогу, пусть с такой хорошей миной…

Пусть в такой своеобразной форме.

«Вот у нас всё есть, вам расширяться бессмысленно, может быть, всё-таки поговорим?» Или это то самое бряцанье оружием, о котором Антон Желнов выспрашивал всех гостей?

С упорством, достойным лучшего применения, да, пытался получить объяснение у разных слушателей послания.

Понимаете, в чем Северная Корея заключается? Зачем Северная Корея показывает тоже ролики про то, как у них летает ракета? Какой месседж-то они посылают? «У нас есть вот такая, опять же, большая взрывающаяся штука. Не лезьте к нам. Мы знаем, что вы хотели бы поменять у нас тут политический режим. Не лезьте. Мы можем от вас защититься, вам же хуже будет. Оставьте нас вот так жить, как мы живем». Вот в этом, понимаете, Северная Корея-то в этом заключается в данном аспекте. Она много в чем заключается в другом, но это к нам пока, по счастью, не имеет отношения.

То есть это такой, конечно, в несколько перверсивной форме, но оборонительный, а не агрессивный месседж. Но я боюсь, что это тонкое различие мало кто поймет, потому что эти вещи воспринимаются достаточно однозначно.

Видимо, ― опять же, аккуратно заступаю на чужую экспертную поляну, ― эти разговоры министра иностранных дел Сергея Лаврова накануне о том, что США собирается какие-то тактически ядерные удары по нам наносить посредством своих европейских союзников, как-то все послушали и подумали: «Боже, пара чемоданов из Аргентины всё-таки доехала!».

Да.

Больше никто ничего не подумал. Но оказалось, что, видимо, это некое общее мнение в нашей административной элите. То есть там эти угрозы воспринимаются как часть реальности, соответственно, воспринимается как необходимость какой-то такой ответ: а вот, смотрите, мы вам покажем ролик, бойтесь нас, мы не такие беззащитные, как вы, вероятно, думаете. Что-то в этом роде можно себе представить.

Это ведь не новая история. История о том, что мишке выдернут ядерные когти, а потом он будет бегать по тайге, какая-то была такая сложная, что называется, смешанная метафора, ― эта история уже звучала из уст нашего президента. И вот этот длинный перечень взаимных болей, бед и обид, как у Маяковского, произносится почти каждый раз: «А вот развал Советского Союза, а вот потом мы развалились, и не было у нас денег, мы были такие все необороноспособные, а с 2000 года нас все обижают, а мы хотели диалога, а с нами не хотели диалога, а нас никто не слушал. Никто нас не любит, а мы всех любим, но наша любовь не находит никакого ответа, и уважения мы тоже к себе не видим. Вот, может быть, теперь хотя бы мы получим любовь и уважение посредством какого-то там „Сармата“». Почему «Сармата», кстати? Сарматы ― это скифы, если я правильно понимаю.

«Сармат», «Кинжал»…

«Сармат», «Кинжал» и какой-то третий, название для которого предлагается…

«Авангард». Есть «Авангард» и есть «Кинжал», это что-то восточное, я думаю, Кавказ, Азия.

«Свободы тайный страж, карающий кинжал, последний судия позора и обиды. Лемносский бог тебя сковал для рук бессмертной Немезиды». Да.

Так вот, третий был или четвертый какой-то вид оружия, название для которого предлагалось путем, так сказать, брейнсторминга придумать всему собранию. Вот уж они, наверно, придумают много всего интересного, много творческих идей.

Да, это точно. Остается совсем немного нам подождать. Я, честно говоря, даже ждал, что какую-нибудь вот как «Звезду Смерти» нам покажут ещё в конце, скажут: «А вот если совсем всё будет плохо, мы сейчас выведем, у нас тут есть в космосе, пока вы не знали. И космос у нас работает лучше, чем у Илона Маска».

Кстати, да, наш ответ Маску.

Да.

Это явно он и был, да.

Я видел даже совмещенные картинки, где летит машина Маска и вот этот прекрасный огненный шар, что-то магическое.

Который как метеорит.

Который как метеорит, но при этом полностью управляем при помощи маленьких ядерных силовых установок.

Чего нельзя было не заметить, так это того, что эта самая последняя часть увлекает рассказчика чрезвычайно сильно, в отличие от предыдущей. Предыдущую тоже он старался как-то с душой.

Она воодушевляла.

Да, всё это произносить, но последняя часть, конечно, просто вызывает восторг, и это так интересно, просто трудно остановиться, раз начавши об этом говорить, и вот это фантастика, просто фантастика. Вот нравится, да. Это такое поколение, дорогие телезрители.

Да.

Такой социальный слой и такая демографическая страта специфическая. Те, кто идет за ними, уже не такие.

Посмотрим и будем надеяться, что те, кто идет за ними, придут как можно скорее.