Цена на нефть WTI упала ниже нуля: что это значит? Объясняют экономисты

Лобов: Верно. Часть фьючерсов является поставочными, поэтому если вы удержите такой фьючерс, то в момент, который в этом фьючерсе написан, вы должны… Вам эту нефть поставят, и вы должны ее где-то хранить или продать кому-то, собственно, использовать, нефтеперерабатывающий завод, например, и так далее.

Проблема в том, что нефтехранилища в США ― это такая локальная исключительно проблема США, они сегодня полностью, в очень большой степени заполнены. Вот эту нефть негде хранить, поэтому сложилась такая ситуация, что платят сейчас продавцы за то, чтобы эту нефть отдать, потому что просто все хранилища заполнены либо цена хранения очень высокая.

Константин, скажите, пожалуйста, рынки сбыта Америки, да, нефтяные, в общем-то, это небольшой процент экономики, это понятно. В общем, это было понятно, когда разрывалась сделка ОПЕК+, что Америка, может быть, не сильно пострадает, только отдельная ее отрасль. Как будет выходить нефтяная отрасль? Может случиться так, что опять-таки сланец уйдет на какое-то время куда-то в тень и будет ждать, когда снова цены на нефть станут высокими?

Сонин: Смотрите, я думаю, что так и произойдет. Я думаю, что сейчас, даже несмотря на то, что правительство попытается помочь нефтяным компаниям, много компаний, особенно мелких, которые занимаются сланцевой нефтью в Америке, обанкротится. Это значит, что владельцы потеряют эти компании, но сами компании будут по-прежнему существовать, то есть все мощности будут на месте, и когда цены восстановятся к 30–40 долларам за баррель, они опять заработают.

То есть то, что сейчас происходит, конечно, наносит страшный удар по владельцам этих компаний, но не наносит удар по производственным мощностям и не может помочь убрать сланцевую нефть из будущего.

Слушайте, такой самый дилетантский вопрос. Если нефть негде хранить, никто ее не хочет покупать, грубо говоря, можем мы взять, купить эту нефть? Вот у нас телеканал Дождь ― это несколько тысяч квадратных метров. Мы можем складировать баррели здесь. Это возможно сделать?

Сонин: Можете, конечно, но чтобы вам рассчитать ваши квадратные метры, баррель ― это 159 литров примерно, то есть разделите ваши квадратные метры на литры, и окажется, что не очень много. Все-таки надо понимать, что такое мир и что такое мощности для хранения, которые заполняются сейчас. Они заполняются многие месяцы. Так, я боюсь, Дождю, даже если вы всё переоборудуете, не удастся запасти много нефти.

А что такое минимальная вообще поставка? Это сколько? Небольшая сетевая бензозаправка или что это?

Сонин: Нет, вы сейчас говорите про мощности хранения. Это все-таки десятки…

Нет, я о том, сколько я могу закупить минимум. Очевидно, я не могу один баррель купить. Это же, по-моему, очевидно.

Сонин: Я думаю, что вы сможете купить и баррель, просто когда вы будете подписывать контракт, там будет большое наказание за то, если вы этот баррель потом не возьмете. Этот баррель продавец-то должен будет поставить в Оклахому на терминал, допустим, 12 мая, а вы что там сделаете?

Да-да. То есть когда я покупаю этот фьючерс, даже если я его покупаю за –37 долларов и мне за каждый баррель доплачивают 37 долларов, это не значит, что мне его привезут домой, как сейчас доставка работает, да. Это значит, что по контракту…

Сонин: Именно в этом в каком-то смысле и природа нынешней смешной ситуации с отрицательными ценами. Когда вы подпишете этот контракт, вы возьмете на себя обязательство этот баррель оттуда забрать, у вас будет большое наказание, вы внесете залог, чтобы это наказание понести, если вы этот баррель не заберете.

Понятно. А забрать мы можем сейчас, видимо, только баржами какими-то. Баржи ― это тоже довольно дорого.

Сонин: Понимаете, дело в том, что все существующие танкеры и все существующие хранилища уже учтены в той цене, которая сегодня сложилась на рынке. Конечно, если бы у вас сейчас каким-то чудом появился новый танкер, то вы могли бы задешево запастись. Но нет этих танкеров ни у кого, это годы, прежде чем их построят.

Да, я понял. Собственно, к российской нефти. Как это скажется на российской нефти, Всеволод? Поступило буквально несколько минут назад: расчетная цена на нефть марки Urals, которой торгуют российские компании, составила –2 доллара, то есть Россия здесь тоже страдает. Но у нас все-таки экономика немножко иначе выстроена по сравнению с американской. Что нас ждет завтра?

Лобов: Завтра или послезавтра нас, конечно, ничего не ждет, потому что, в общем-то, есть долгосрочные контракты, все не продается по –2 доллара. Конечно, это очень большой шок для многих трейдеров, для тех, кто хочет скеджировать нефть и так далее, но в целом прямо завтра ничего не произойдет.

Если цены в США останутся на таком крайне низком, катастрофически низком уровне, то, конечно, и цены в Европе и в Китае тоже упадут, потому что в конечном итоге некоторые мощности, конечно, можно переориентировать на экспорт, хотя в США, конечно, не экспортоориентированная такая с точки зрения нефтяной страны экономика, но это все-таки будет, очевидно, сделано, если разница между ценами будет очень большая.

Поэтому, конечно же, цены, в общем-то, сближаются друг с другом, это очевидно. Но мы все должны понимать: то, что сейчас происходит, конечно, такая экстраординарная совершенно история, такого никогда не было. На самом деле никто даже не знает точных последствий этого. Понятно, что экономика США от этого, очевидно, не рухнет, но какие-то финансовые последствия каких-то финансовых институтов вполне могут быть. Мы просто о них пока не знаем. Хотя опять же это локальные вещи для Америки.

Что касается России, то все-таки мы видим ожидания по нефти, если мы возьмем не только то, что мы увидели сегодня, есть фьючерсы на июнь, на сентябрь, на декабрь ― в общем-то, на каждый месяц. Сентябрьские фьючерсы на ту же легкую нефть WTI сейчас стоят 30–31 доллар за баррель по сравнению с –37 сегодняшними. Так что ожидания все-таки… Никто не ожидает, по крайней мере, сейчас, что в сентябре все будет так же плохо. По крайней мере, пока что. Это не значит, что не будет так же плохо. Но сейчас, по крайней мере, рынок понимает, что цены будут балансированными, в конечном итоге они будут адекватными, скажем так. То же самое будет и в России.

Конечно, Россия теряет миллиарды долларов сейчас из-за снижения цены на нефть. Для России, в отличие от США, это большое потрясение с точки зрения бюджета, но опять же с точки зрения бюджета и наших фондов, которые мы накопили, в принципе, это не является проблемой, если цены на нефть какое-то время, скажем, год, будут крайне низкими. Мы, в принципе, можем занимать деньги на рынке, мы можем тратить фонды.

Понятно. Всеволод, скажите, завтра может быть на фоне этой паники, которая происходит на нефтяных рынках?.. Да, это на один день, понятно, что есть еще и июньские фьючерсы, другие контракты, другие риски. Завтра с рублем может какое-то произойти падение на вот этой панике?

Лобов: Слушайте, конечно, какое-то предпосылочное движение такое паническое возможно. Но, как правило, когда уже все случилось, инвесторы стараются, наоборот, как-то играть на опережение, на то, что будет в будущем. Собственно, если мы никаких катастрофических новостей дальше, каких-то пострадавших от этого сегодняшнего происшествия не увидим, то я не думаю, что завтра мы увидим большие последствия.

Конечно, с утра в рубле и в акциях могут быть какие-то движения, но, поверьте мне, хотя бы даже хоть в каком-то среднесрочном периоде эти движения несущественны, особенно учитывая волатильность последнего месяца. Я не думаю, что мы как-то превзойдем то, что видели в последние несколько недель.

Да, спасибо. Константин, последний вопрос к вам. Все-таки понятно, что в большей степени все эти кризисы связаны с пандемией коронавируса и с теми мерами, которые предпринимаются, чтобы победить эту пандемию. Как вам кажется, может ли, несмотря на эту довольно сложную ситуацию, которая сейчас сложилась в Америке, Америка немножко снизить карантинные меры, чтобы, в общем-то, шел спрос на сырье и сырье это как-то циркулировало?

Сонин: Мне не кажется, что то, что вы описали, может произойти по причине того, что кто-то будет заботиться всерьез о нефтяной отрасли. Она не настолько важна. Но, конечно, американское правительство делает все возможное, чтобы открыть экономику как можно скорее. Уже некоторые штаты начали постепенно отменять ограничительные меры. Такая надежда, что все штаты со временем снизят ограничительные меры. Это быстро скажется на спросе на бензин и, соответственно, поднимет цены на нефть с нынешних рекордно низких уровней.

К беседе подключается Марсель Салихов, руководитель экономического департамента Института энергетики и финансов. Марсель, слышите ли вы меня?

Салихов: Да, слышу.

Марсель, в общем, интересно, что будет с ОПЕК, с ОПЕК+. Теперь это, наверно, ОПЕК++, потому что подключилось гораздо больше стран, чем раньше. Как вам кажется, будут ли реагировать страны, входящие в этот картель, как мы его называем, как-то реагировать на эту динамику? Или действительно, ладно, да, апрельские фьючерсы, можно сказать, уже сгорели, они сейчас продаются по отрицательным ставкам. Есть надежда на майские и июньские фьючерсы.

Салихов: Да, вы знаете, текущая ситуация, которая сегодня сложилась, с такими отрицательными ценами на WTI ― это некое сочетание просто факторов с истечением ближайшего фьючерса, с переизбытком запаса в кушинге. То есть это в большей степени единовременное событие, хотя понятно, что цены на нефть находятся под давлением. Несмотря на ту сделку, которая была заключена практически неделю назад, было, в принципе, понятно, что тот объем, который фактически компании и страны готовы сокращать, гораздо меньше требуемого. То есть хотя сделка рекламировалась как сокращение на 20 миллионов баррелей в сутки…

Что довольно много, кстати.

Салихов: Фактически речь идет о сокращении на 7,5 миллионов баррелей в сутки. Это начинается с 1 мая, а ситуация развивается по гораздо более худшему сценарию и может потребовать еще дополнительных действий со стороны крупнейших производителей.

Константин, я сказал, что последний вопрос к вам. Вот теперь точно последний. В общем, нефтяные компании американские, хоть это и маленькая доля экономики, но тем не менее это электорат, в том числе электорат Трампа. Хотелось бы вот в этом ключе поговорить. Насколько вообще Дональд Трамп, президент США, может поддержать вот эту небольшую, но, в общем-то, довольно богатую отрасль, ту отрасль, которая готова за него голосовать?

Сонин: Конечно, Трамп поддерживает нефтяную отрасль на протяжении всех трех лет своего президентства. Он постоянно, например, снижал требования по защите окружающей среды и говорил немало теплых слов о нефтяной отрасли. Чтобы ему что-то сделать, ему нужно заключить какую-то договоренность с Конгрессом, чтобы помочь нефтяным компаниям. В принципе, что-то, возможно, он попытается сделать.

Но понятно, что эта возможность у него имеется только из-за того, что сейчас американцы сидят дома и не ездят, потому что, конечно, для любого американского президента можно поддерживать нефтяные компании, но гораздо важнее то, чтобы его не восприняли как человека, поднимающего цены на бензин.

Бензин важнее все-таки.

Сонин: Бензин, электорально бензин гораздо важнее, чем нефтяная промышленность.

Да, я понял. Спасибо большое.

Я возвращаюсь к Марселю Салихову и, в общем-то, к ОПЕК. Да, вы уже сказали, что сократили, довольно много сократили, но недостаточно. Здесь можно как-то… Все-таки да, понятно, это немного спекуляция, но об ОПЕК+ многие говорили, что они начали воевать месяц назад, да. Сейчас все начали мириться. С политической точки зрения, как вам кажется, дальше как это будет продолжаться? Это первый вопрос.

Второй вопрос: все-таки все договоренности по ОПЕК не всегда выполнялись. Опять-таки это на уровне слухов. Договорились о том, чтобы им добывать какую-то часть, да, нефти, какую-то часть сокращать, но по факту многие друг друга упрекали, что этого делаться не будет. Коронавирус, если глобально так посмотреть, может как-то изменить вообще сырьевую отрасль и энергетическую отрасль, как вам кажется?

Салихов: Мне кажется, что, собственно говоря, страны-участники должны понять, что сейчас сокращение предложения ― это в общих интересах, потому что действительно вроде бы после 6 марта поругались, сейчас вроде помирились, но тем не менее сохраняется высокий уровень недоверия всех участников друг к другу, да. По сути, страны за пределами ОПЕК+ не готовы были пойти на какие-то специальные меры по сокращению добычи, но в текущей ситуации необходимо сотрудничество, необходимо, чтобы все участники несли какие-то осознанные действия по сокращению добычи.

Да, тем не менее есть какие-то глобальные вещи, есть локальные. У нас, в общем-то, в нефтянке, в сырьевой отрасли очень много людей занято, все мы знаем, да. У нас довольно много людей там работает. Более того, у нас, в общем, есть сильное лобби сырьевых компаний, к которому все-таки как-никак руководство страны прислушивается.

Здесь можно найти какой-то баланс, чтобы и миру угодить, и внутри страны как-то не потерять множество рабочих мест, не увидеть какие-то банкротства той же «Роснефти», например? Потому что часть экономистов высказывались: «Почему сейчас из-за коронавируса людям не помогают? Потому что ждут, когда проблемы начнутся у „Роснефти“ той же». У нас много сырьевых компаний. Как вам кажется, баланс здесь можно соблюсти, чтобы добывать, но при этом всем как-то угодить?

Салихов: Понятно, что с экономической точки зрения важна поддержка людей. Эта поддержка будет распространяться по экономике. Но тем не менее нефтяная отрасль, собственно говоря, является ключевой для российской экономики. Она является основным источником притока нефтедолларов, притока экспортной выручки, поэтому, собственно говоря, важно сохранить и экспорт, и добычу, потому что как раз с этим в значительной степени связано формирование доходов федерального бюджета.

В целом российские компании достаточно защищены на самом деле от таких колебаний на нефтяном рынке, потому что при цене ниже 15 долларов за баррель, по сути, происходит обнуление экспортной пошлины и обнуление НДПИ. Поэтому бюджет перестает что-либо вообще получать из специальных налогов при снижении цены ниже 15 долларов за баррель, все остается компаниям.

А в целом операционные издержки российских компаний находятся в районе трех-четырех долларов за баррель, и это, собственно говоря, сколько стоит добыть нефть на уже разработанном месторождении без учета расхода на транспорт.

То есть нам важна не так даже дорогая и очень дорогая нефть, хотя это неплохо для российской экономики, нам нужна какая-то серединка по цене.

Салихов: Да, важно в текущей ситуации сохранить по максимуму те показатели добычи, которые есть, потому что понятно, что спрос упал и возникает некий дисбаланс, но тем не менее важно думать и о том, что будет происходить дальше, за пределами этого года в дальнейшем. Но в целом я не думаю, что…

Если мы посмотрим на такую глобальную картинку, то понятно, что должны в первую очередь уходить с рынка проекты и добыча с более высокой себестоимостью.

Те, которые только-только начали развиваться, да? Те, в которые инвестировали недавно. То есть какое-то такое развитие уходит, консервативные скважины остаются, грубо говоря.

Салихов: Да, это имеет смысл, потому что есть компании, у которых операционные издержки составляют двадцать-тридцать долларов за баррель или, может быть, даже больше. Они несут наибольшие потери при текущих ценах, соответственно, с экономической точки зрения логично ожидать, что они будут уходить с рынка в первую очередь и освобождать место для остальных производителей.

Производители с низкими издержками ― это в первую очередь Саудовская Аравия, другие страны Ближнего Востока, Россия. Они с точки зрения чисто операционных показателей находятся в такой левой части кривой себестоимости и имеют наибольшие шансы на то, чтобы выжить и продолжить свою работу.

Какая-то вообще рецессия возможна в нашей?.. Даже не рецессия, да, какая-то более серьезная ситуация именно в нашей нефтянке? Я к тому, что мы, конечно, этого не замечаем, но у нас в регионах довольно много все-таки живет и работает на эту нефтянку ту же самую, да. Там какие-то могут быть негативные сценарии, если коронавирус, грубо говоря, затянется еще на три-четыре месяца?

Салихов: Это зависит от того, что вы понимаете под рецессией. Понятно, что сейчас нефтяные компании тоже будут резко сокращать свои издержки, будут сильно сокращать свои программы капитальных затрат, потому что это просто невозможно в текущих условиях. Это означает в цепочке, что будут сокращаться расходы на нефтесервис и так далее. Я думаю, что в нефтедобывающих регионах будет заметный рост безработицы, в том числе потому что все компании: и сами нефтяные компании, и те компании, которые обслуживают их, ― будут вынуждены сокращать персонал и, соответственно, сокращать издержки.

Да, это тоже, в общем, все те подрядчики, которые обслуживают наши крупные сырьевые компании. Спасибо большое!

Фото: Larry W. Smith / EPA

Не бойся быть свободным. Оформи донейт.