27 июня стало известно — за расширение офиса «Роснефти» в Москве заплатит городская мэрия. Есть вполне понятные причины такой дружбы города и «Роснефти» — формально московская компания платит в столице огромные налоги от нефти, которую добывает очень далеко от Москвы, часто с большими экологическими нарушениями. О том, как нефтяники зарабатывают деньги, которые тратят в Москве — сюжет Елены Дементьевой.
Семен Сопочин редко бывает в своем доме в деревне Русскинская. Почти всё время он с семьей проводит на стойбище. Основной источник дохода, по его словам, это сбор лесных трав и олени. Правда, пастбища и места для охоты совпадают с территориями нефтяников. Трубы часто прорывает, и нефть выливается наружу. После такого на земле ничего не растет несколько лет, хотя компании и проводят восстановление. Только оленей уже не попасешь, да и рыбы почти нет:
Семен Сопочин, житель деревни Русскинская: Кустовая площадка, что она имеет? Она имеет многое. У нас с этой природой олени питаются, мы сами питаемся, тоже воду пьем (нам же воду не привозят). Вот такой вред наносят.
Но главная проблема — трубы, по которым течет нефть. Чем труба старше, тем чаще ее прорывает. А дальше нефть проливается на траву, попадает в воду, скапливается в болотах и просто разливается на поле. Иногда можно встретить целые ямы с нефтью — это так называемый амбар, который используется в технических целях для хранения отходов производства. Даже не будучи экспертом можно понять, что никаких защитных экранов, щитов или пленки, которая изолирует нефть, в нем нет.
Всё это можно увидеть на Мамонтовском месторождении в ста километрах от Сургута. С 2004 года его разрабатывают структуры «Роснефти». Сейчас это «РН-Юганскнефтегаз». В местном Природнадзоре говорят, что только с начала года на этом месторождении произошло уже 282 аварии. Кстати, именно «Роснефть» лидирует по количеству аварий за 2017 год: 3496 инцидентов поломок за год, это почти 10 аварий в день.
Нефтяники не очень рады приезду съемочной группы Дождя в район месторождения. Уже через полчаса после того, как начались съемки места разливов, к корреспондентам подъехали сотрудники частного охранного предприятия, работающие на нефтяников. Но в этом нет ничего необычного — даже инспекторов Природнадзора не оставляют без сопровождения
Пресс-секретарь компании «Роснефть» Михаил Леонтьев: Хочу заметить, что у нас больше всего этих самых нефтепроводов, и добыча больше всех. Пропорционально, наверное, может быть больше аварийность, да, чисто физически. К сожалению, у компании (не только у нас, но у нас, наверное, больше всех) есть некое историческое наследство. С ним надо разгребаться, мы это делаем постепенно, да. Хорошо бы, конечно, вот было бы всё бросить и убирать последствия хищнического использования ресурсов, которые достались, но тогда мы не сможем выполнять свои обязательства перед акционерами. У нас и средств не будет. Если есть какие-то конкретные претензии к компании, законным образом оформленные, то мы готовы это обсуждать. А вот трёп — это ни о чем.
Эксперты «Гринписа» считают, что на самом деле аварий горзадо больше — их большую часть нефтяники просто скрывают. Поэтому боятся, как бы журналисты не увидели чего-нибудь лишнего.
Елена Сакирко, руководитель энергетических проектов «Гринпис» России: Здесь когда-то был разлив, очевидно. И сейчас я не вижу, чтобы здесь кто-то что-то убирал, но нефть, по-прежнему там есть то есть это показатель того, в каком состоянии сейчас старые разливы находятся.
Согласно постановлению правительства Ханты-Мансийского автономного округа, нефтедобывающие компании должны подавать в Природнадзор специальный отчет: сколько километров труб заменили за год. Но и этого недостаточно.
Алексей Ковалевский, заместитель руководителя Природнадзора Югры: Единственное, с чем мы столкнулись, при протяженности трубопроводов свыше 112 тысяч км, реконструкция трубы требуется как минимум процентов 10-20 в год от общего количества. Не всегда получается: сезон замены трубы или реконструкции очень короткий (опять же, связано с физико-географическими и природно-климатическими условиями). Основная масса трубопроводов проходит через болота, летом и в межсезонье на эти территории практически не попасть. Основная работа по замене трубы ведется в зимний период, когда грунт промерзает и тяжелая техника может подойти к тем участкам, которые требуют внимания.
Елена Сакирко, руководитель энергетических проектов «Гринпис» России: Эти разливы случаются повсеместно. На первых этапах их меньше, когда начинается добыча, потому что трубопроводы новые и хорошо служат. Дальше происходит коррозия, им становится больше 10-15 лет, истекает срок их службы. При этом существует практика, что срок службы продлевается при помощи экспертизы, которую проводят частные компании, которых нанимают сами нефтяники.
Сколько нефти попадает в окружающую среду, неизвестно. Например, Центральное диспетчерское управление топливно-энергетического комплекса дает такие данные за прошлый год: 58 тысяч 61 тонна. Природозащитники приводят другую цитату Министерства природы, которая звучала три года назад: полтора миллиона тонн. Для сравнения, в 2010 из-за аварии на платформе Deepwater Horizon в Мексиканском заливе из скважины вылилось пять миллионов баррелей, это примерно 682 000 тонн. Можно сказать, в нашей стране ежегодно случается две аварии в Мексиканском заливе.
Таких, как Семен Алексеевич, много. В деревне недалеко от Сургута, где у него дом, живут, в основном, ханты — коренной народ Югры. Большинство не очень разбираются в законах и не могут спорить с корпорациями. Когда дочь Сопочина попыталась подключить юриста, нефтяникам это не понравилось.
Семен Сопочин, житель деревни Русскинская: Мне кажется, нефтяники за это не хотят с ней договор заключить, что она опять с юристами будет работать. Они не хотят, чтобы с нашей стороны были юристы. Вот они говорят: комиссия решит, и вы вообще без ничего останетесь. Лучше либо подписывайте, на эти, ихние условия.
Раз в три месяца коренные жители получают компенсацию за то, что компании работают на территории их родовых угодий.
Семен Сопочин, житель деревни Русскинская: Компенсация вот у нас в «Сургутнефтегазе», как в 90-х годах было, вот она так и осталась — там 3000 или 4000 тысячи, как они говорят. Но мы и то не видим. Если я «Буран» получил, я уже год, может, полтора, компенсацию не вижу. То есть в долгу перед нефтяниками, получается, остаюсь.
Хотя в России есть целый федеральный закон «О гарантиях прав коренных малочисленных народов», этого недостаточно. В ХМАО дума даже приняла 10 дополнительных законов. Но, как говорят местные, «они широко не афишируются», а правоприменительная практика по ним вообще отсутствует. Ханты и манси практически остаются вне закона.
Аграфена Сопочина (Песикова), хантыйка, филолог: Они должны получать четыре с половиной за три месяца, потом из них высчитывают налог за снегоход, за лодки, за бензин. И на сегодняшний день очень многие коренные жители должны налоговой инспекции по несколько сотен тысяч рублей.
Пока договориться получилось только с «Лукойлом», который сам платит все налоги на компенсацию коренным жителям. А те ханты, которые вынуждены соседствовать с «Сургутнефтегазом», постоянно в долгах. Кстати, все время, пока съемочная группа Дождя была в деревне, у соседнего дома стоял Land Cruiser с водителем камуфляже, который не отрываясь наблюдал за группой. А еще две машины сопровождали корреспондентов обратно до самого Сургута — Land Cruiser и сине-белый «УАЗ» компании «Сургутнефтегаз», на котором ездит служба безопасности. Что касается позиции самих компаний, то их представители встретиться с журналистами и экспертами «Гринспис» уклончиво отказались.
В Природнадзоре говорят, что с коренными жителями тоже не всегда просто наладить контакт.
Алексей Ковалевский, заместитель руководителя Природнадзора Югры: Если есть проблема, то лучше позвоните, спросите, мне проще им помочь, чтобы получить желаемое, чем потом разбираться с тем, что он натворил. Объяснить, что это неправильно и не соответствует нормам закона, сложно, потому что образование, скажем так, слабое. Сталкиваюсь с фактами, когда у нас люди из коренного населения убивают лосих на последних месяцах беременности, вскрывая им пузо вместе с детенышами. И говорить о том, что они относятся как к источнику существования — ну, не всегда.
Семен Алексеевич признает, что пока в этот район не пришли нефтяные компании, в Русскинской даже не было дорог, только речной транспорт летом. А в остальное время до города можно было добраться дважды в неделю на самолете. Его дом так и стоит на улице Взлетная.
Фото: Gleb Garanich / Reuters