«Не допускает и мысли, что может умереть»: Зоя Светова о разговоре с Сенцовым в колонии

14/08/2018 - 21:20 (по МСК) Анна Монгайт
Поддержать ДО ДЬ

Украинский режиссер Олег Сенцов, приговоренный в России к двадцати годам колонии строгого режима, не собирается прекращать голодовку, которую держит уже 93 дня. Об этом сообщила правозащитница Зоя Светова, она 14 августа посетила Сенцова в колонии в карельском Лабытнанги. По ее словам, сам Сенцов назвал свое состояние «предкритическим». Накануне 120 деятелей мировой культуры, включая Годара, Кроненберга и Кена Лоуча, подписали письмо с требованием освободить Сенцова. Как он себя чувствует и знает ли о такой мощной международной поддержке, спросили у Зои Световой, которая вышла на связь с эфиром Дождя.

Зоя, скажите, пожалуйста, самый важный вопрос: какое на вас впечатление произвел Олег, в каком он состоянии находится?

Вы знаете, Олег произвел на меня потрясающее впечатление своей силой духа. Я скажу, что редко среди осужденных, да, заключенных, политических заключенных я встречала людей, у которых была бы такая сила духа, такая уверенность в правильности того, что он делает. Это удивительно.

Что касается его физического состояния, конечно, он ужасно похудел с тех пор, как я его видела в 2015 году на суде в Ростове-на-Дону. Это как бы, да, половина Олега Сенцова, но всё те же глаза, смеющиеся, да, такие вот, нежные, лукавые. То есть он улыбался, мы с ним смеялись, он надо мной подтрунивал. То есть он был такой же, как я его знала, да. Я его ранее посещала в Лефортовской тюрьме, где мы познакомились в 2014 году, да, вот такое странное знакомство.

Поэтому что касается его состояния, я не врач, я не могу судить, но он мне сказал, что он оценивает это состояние как предкритичное или предкритическое, да. То есть это такая стадия предыдущая, да, а следующей стадией уже будет критическое состояние, когда жизни угрожает действительно опасность.

Как он говорит и вообще как была обставлена ваша встреча?

Мы встречались в палате, в лечебной палате, да, в санчасти, медицинской санчасти. Была, по-моему, фотография, когда-то публиковалась. Это такая совсем небольшая палата на четыре койки, Олег там один. На окнах нет решеток, что довольно приятно, мне кажется, для самоощущения. Но она очень аскетична, белые стены, там ничего нет больше.

Не знаю, я думаю… Просто хотела вас спросить. Всё-таки эта цифра, 93 дня ― она уже какая-то запредельная. Комментирует ли он ее каким-то образом?

Понимаете, ведь он же голодает, он пьет воду, но, кроме того, он принимает питательную смесь. Это, в общем-то, альтернатива на самом деле принудительному кормлению. Ему дают такую смесь, которую обычно дают людям, которые не могут сами есть, да, это вот когда через трубку людей кормят после тяжелых операций, после онкологических, например, операций, еще каких-то операций, связанных, да, с пищеварением, с пищеводом, например, с кишечником.

Такую смесь ему дают. Она немецкая, эта смесь. Ее, я так понимаю, разводят водой, и он несколько ложек ее ест. Это его поддерживает. И, как говорят врачи, он может долго на такой смеси держаться, но другое дело, что в любой момент может наступить кризис, могут отказать внутренние органы, и тогда уже ситуация будет критическая.

Но он же понимает, правда, Зоя, что российские власти, которые славятся своей неоправданной несгибаемостью, не пойдут навстречу и не освободят всех политических заключенных, как этого требует Олег Сенцов? То есть он как бы показательно фактически убивает себя.

Вы знаете, что я сейчас себя очень ругаю, но дело в том, что я не могла вот так, как вы, сказать: да, он же понимает, что российская власть не пойдет. Я не знаю, что он понимает. Он настолько уверен в правильности того, что он делает, и верит, видимо, в то, что он добьется своей цели, потому что несколько раз он говорил: «Я приеду в Киев, там буду читать книги» или «Вот я приеду в Киев», понимаете? То есть он даже не допускает мысли, такой мысли, что он может умереть.

То есть он понимает, что он может умереть, да, где-то в глубине души. Но вы знаете, это мне напомнило человека, который болен раком, да. Вот он тяжело болен раком, но у него такая сила духа, что он уверен, что он излечится и что он будет жить. И ведь бывают же чудеса, когда люди вот именно в таком состоянии духа, да, побеждают смертельную болезнь и выживают. Мы же знаем такие истории. И поэтому мне кажется, что и Олег в какой-то степени… У него очень большая сила духа, и он вот так вот держится.

А насколько он готов к обмену? Потому что самый позитивный исход, который обсуждается, ― это исход, не связанный, к сожалению, с тем, что отпустят всех политических заключенный, а связанный с тем, что российские власти всё-таки согласятся и обменяют заключенных украинских российского происхождения в обратную сторону, да, например, на Сенцова. Он это обсуждал с вами, вообще такой вариант проговаривает?

Нет, мы не обсуждали этот вопрос. Я не задавала этот вопрос. Мне кажется, этот вопрос совершенно бессмысленно задавать, потому что его никто не будет спрашивать, готов он к обмену или нет. Если захотят обменять, посадят в самолет, вывезут и обменяют. Никто никогда никого не спрашивает, понимаете? Это не так происходит.

Надеется он на это или нет? Не надеется, вы не обсуждали, да?

Нет, мы не обсуждали, но мне понятно, что он надеется, иначе он бы не продолжал голодовку. Это человек, который делает то, что он считает нужным, и без надежды это невозможно сделать, понимаете? Мне даже в голову не пришло задать ему вопрос «Ты на что надеешься?», понимаете? Понятно, что вы не будете спрашивать тяжело больного человека: «На что ты надеешься?». Он надеется на чудо, это очевидно.

А он знает, что весь мир его поддерживает? Вот только что было письмо Годара, Кроненберга и прочих. Да?

Да, он знает. И я ему об этом говорила тоже, да, и приводила примеры этой поддержки.

Фото: Алексей Абанин / Дождь

Другие выпуски