Ровесники путча о том, как он повлиял на их жизнь

 Кремер: Что вы знаете об августе 1991 года?

Ценер: Это летний месяц, когда случился августовский путч, был штурм Белого дома, было подавлено ГКЧП. Меня еще не было, у меня день рождения 27 октября. Распался Советский Союз. Мне рассказывали родители, что в те времена их арестовывали, и когда мой папа ехал к маме, он не мог проехать, все было перекрыто, стояли патрули оцепления. Были неспокойные времена.

Кремер: Ваши родители как-то участвовали в этих событиях?

Ценер: Мама лежала в больнице, а папа, видимо, участвовал. Он военный, летчик авиации. У него много друзей, которые участвовали, он точно присутствовал регулярно.

Кремер: Вы неуверенно говорите, потому что родители с вами это не обсуждали?

Ценер: Он не говорил, что именно он там делал. Просто констатировал: был, видел, танки стреляли.

Атанесян: Мне добавить нечего по фактической стороне событий. Я уже в тот момент родился, мои родители были в Ленинграде. Они были, я точно знаю, на стороне защитников Белого дома, против путчистов.

Кремер: А как вы об этом узнали? Что сейчас рассказывают в школах? Рассказывают, например, о трех именах, выгравированных на стеле?

Атанесян: Да, это рассказывают в школе. Но я об этом узнал в детстве, когда папа мне показывал альбом фотографий, он работал в Ереване экскурсоводом и водил экскурсии для правительственной делегации за несколько месяцев до путча. И в этой делегации были как раз генералы, которые войдут в Чрезвычайный Комитет.

Кремер: Как на вашей жизни отразились эти события? Что было бы иначе, если бы не случилось августа 1991-го?

Атанесян: С точки зрения политических взглядов и моего будущего в относительно свободной стране, естественно, рад, что путч провалился. Но с другой стороны, с точки зрения семейной истории, это сложный вопрос. В результате распада СССР наша семья оказалась расколотой на две части, между двумя независимыми государствами. Это трудно преодолевалось, когда были дорогие билеты, не было Интернета, скайпа и так далее. Для меня это открытый вопрос, потому что та часть программы представителей ГКЧП, которая говорила о сохранении Советского Союза, для меня привлекательна.

Ценер: На мои взгляды это бы точно повлияло, свободолюбие в крови да по книгам – я не люблю социализм и левые взгляды. Мой папа был военным, и после распада СССР он уволился и ушел в запас. Но я не думаю, что что-то поменялось кардинально, кроме того, что у людей появилась возможность, наконец, выезжать за границу. У меня родственники живут за границей, и до этого у нас не было такой возможности. Для моей семьи жить в более демократичной стране – скорее, стало шагом вперед.

Кремер: А вы были сегодня у стелы на Новом Арбате?

Ценер: Да, я заехал утром. Я недавно узнал имена павших героев, возложил цветы. Когда увидел, что это стало превращаться в некое подобие митинга и на этом событии разные политические силы хотят сыграть, я уехал.

Атанесян: Я не был.

Кремер: А вы знаете, где она находится? Вы когда-нибудь обращали внимание на нее?

Атанесян: Нет.

Кремер: Мне тоже кажется, что много молодых людей не видели, не знают, что это такое, где это было, где этот памятник находится. Сегодня мы со Львом Рубенштейном обсуждали, почему такое важное событие не отражено ни в книгах, ни в художественных фильмах. Мы не нашли однозначного объяснения, но Лев Семенович, в частности, сказал, что эти события были слишком хороши для книг, позитивны, в смысле объединения людей. Что вы об этом можете сказать?

Ценер: Лично мне кажется, что здесь чисто культурная проблема. У нас лет 10 и даже больше длилась война в Чечне, все равно нет качественных фильмов и книг по этой теме. Только сейчас начинается появляться качественный кинематограф по теме II Мировой войны. У нас нет культурного прыжка. Думаю, лет через 30 мы будем снимать качественные фильмы о штурме Белого дома, а сейчас даже нет таких качественных мемуаров защитников Белого дома, которые продавались бы хотя бы у нас.