Что значит сделка по «Роснефти» для всех россиян

Арно: Почему сделка была обставлена с такой таинственностью? Никто ничего о ней не знал, такое впечатление, что даже в администрации президента за неделю не понимали, что происходит?

Симонов: Я думаю, что сделка была, как вы сказали, обставлена с такой таинственностью по той простой причине, что только в самые последние дни, я думаю, что было принято решение о том, в каком формате произойдет приватизация этих 19,% акций «Роснефти». Я думаю, что до конца решался вопрос, что это будет — либо buy-back, о чем, собственно, говорили в последние несколько месяцев, то есть идея выкупа акций «Роснефти» самой компанией «Роснефть», или же эта совершенно неожиданная для широкой публики схема с продажей двум совершенно не связанным друг с другом новым акционерам компании «Роснефть».

И эти схемы абсолютно разные, и то, что схема buy-back была вполне реальной, говорит то, что только в понедельник «Роснефть» разместила, как мы знаем, облигации на 600 млрд. рублей, притом, что все знали, что «Роснефти» вообще не нужны были эти рубли, ну кроме как на выкуп собственных акций, потому что у «Роснефти» есть доллары на счетах, и ей нужны эти доллары для выплаты долгов в четвертом квартале и для выплаты индусам за их долю в индийском нефтеперерабатывающем комплексе. И понятно, что эти рубли привлекались для того, чтобы закрывать сделку по «Роснефти». То есть в этом плане еще в понедельник схема buy-back была абсолютно реальной, и «Роснефть» ее имела в виду, так что все решалось в последние, я думаю, два дня, и именно поэтому как раз что было рассказывать публике, если под ковром шла борьба до последней минуты.

Желнов: Борьба шла еще вчера, вечером только она завершилась, когда и была эта срочная встреча Путина и Сечина, не анонсированная, кстати, еще утром. Все-таки вы считаете, что Glencore и Катарский суверенный фонд могли выступить такими временными держателями этого пакета, грубо говоря, фронтировали перед кем-то эту сделку, и что реальный бенефициар — это совсем не Glencore окажется года через три, и не Катарский фонд?

Салихов: Мне так не кажется. Понятно, что из этих двух участников основной — Катарский фонд, и они связаны между собой. То есть Катарский фонд является одним из акционеров Glencore, он контролирует примерно 8,5%. И сегодня Glencore выступил с заявлением, что их непосредственное участие в капитале будет всего лишь 300 млн. евро, а остальное они будут финансировать за счет внешних источников. Поэтому основные деньги — это катарские, как я понимаю. Да, это один из крупнейших в мире инвестиционных фондов, у них есть финансовые ресурсы, они являются акционерами очень многих мировых компаний. Поэтому сложно рассматривать их как такое временное пристанище, припарковать на какой-то момент времени, а потом передать кому-то другому. То есть они в целом действовали в последние годы как именно такой долгосрочный институциональный инвестор.

Арно: Получается, что несмотря на санкции, удалось найти инвесторов не только в Азии, но и в Европе.

Желнов: Glencore — швейцарцы.

Арно: Это можно расценивать как предвестник отмены санкций или, может быть, какого-то сокращения?

Салихов: Я думаю, что с формальной точки зрения, скорее всего, нет. Но с неформальной стороны, для многих, я думаю, это станет сигналом. Потому что хотя санкции ограничивают строго определенные какие-то аспекты деятельности или определенные финансовые инструменты, определенные компании и т.д., но в целом западные банки, западные компании не хотят портить отношения со своими правительством, действуют, скорее, заранее — лучше не входить в русские сделки на всякий случай. И эта сделка если пройдет так, как сегодня ее объявили, то она станет неким сигналом, что да, в принципе можно работать и т.д., что не так это все страшно. Я думаю, что в какой-то степени это позволит российским компаниям другим, не только «Роснефти», привлекать, начать выходить все больше на западные рынки.

Желнов: Константин, я еще хотел к этому вопросу про европейский Glencore спросить у вас, Financial Times сегодня написали, что эта сделка — триумф Путина, вот как можно аудитории нашей, да и нам, объяснить, в чем, собственно, триумф, помимо высокой цены, в этой сделке? Это какой-то политический триумф, внешнеполитический, учитывая, что есть европейский партнер?

Симонов: Я хотел бы сказать, что все равно, несмотря на то, что коллега считает, что эти два акционера связаны друг с другом — да, Катарский фонд является акционером Glencore, но вряд ли он принимает участие в управлении. Я все равно считаю, что это две разных истории, и деньги они вносили пополам. Но действительно это важный момент, это как раз ответ на вопрос, что можно считать триумфом Путина, важный момент заключается в том, что Glencore действительно привлекал на свою долю чужие деньги. Но это не были деньги Катарского фонда, Катар платил за свою половину. А вот кто давал деньги взаймы Glencore — это вопрос пока открытый, но западная пресса уверенно называет в качестве инвестора итальянский банк Intesa. Банк был инвестиционным консультантом «Роснефти» по этой сделке, и если деньги привлекал Intesa, вот это действительно достаточно серьезный ход. Почему? Потому что это европейский крупный банк, крупнейший итальянский банк, который, получается, дал деньги на покупку акций в крупнейшей российской нефтяной компании. И вот это в контексте санкций и есть, на мой взгляд, то, что называют триумфом Путина.

Почему? Потому что мы видим, что санкции политические не сняты, но европейские банки сейчас готовы выделять деньги на такого рода сделки. Притом, что раньше они этого просто боялись как огня, особенно после того, как США вынесли решение об огромном штрафе в отношении французского банка BNP Paribas, после чего об этих сделках забыли. Правда, банк Intesa, надо сказать, что он участвовал в кредитовании проекта «Ямал СПГ» «Новатэк», и в рамках этого проекта он тщательно выяснял с юридической точки зрения с европейскими институтами относительно нарушения санкций. Но еще раз повторяю, если бы банк Intesa боялся давления со стороны США, они бы, конечно, на эту сделку не пошли. И вот то, что, еще раз повторю, европейский банк деньги на эту сделку дал, я и считаю главным прорывом Путина, если вы спрашиваете, что под этим термином подразумевается.

Желнов: Марсель, вы согласны, что прорыв именно в том, что США, видимо, уже не будут никакого оказывать давления на европейцев, на итальянцев, на Intesa, которая выделяла деньги Glencore?

Салихов: Я думаю, да. Хотя там есть же санкции, они отличаются — американские санкции свои, там есть европейские санкции, они тоже свои. Поэтому Intesa, я думаю, да, конечно же, они консультировались, прежде чем рисковать.

Желнов: С американцами?

Салихов: С американским Минфином и с европейскими регуляторами относительно того, не нарушают ли, не только формальное нарушение или не нарушение, а именно такое неофициальное. То есть понятно же, что есть рычаги неофициального воздействия как со стороны правительства на финансовые учреждения, так и они могут как-то неофициально консультироваться по поводу того, как правительство может отнестись к тем или иным шагам.

Арно: Константин, как вы думаете, насколько эта сделка повышает влиятельность Сечина в отрасли и в политике?

Симонов: Вопрос этот очень любопытный. Вы знаете, меня все равно не покидает ощущение, что это были несколько разные истории, я имею в виду Glencore и Катар, хотя есть соблазн сказать, что это единый комплекс. Почему я так считаю? Потому что этот фонд Катара, мы действительно видим, что его отношения с Сечиным, с его бизнес-партнерами, они достаточно очевидны, по крайней мере, Катарский фонд с господином Троценко ведет достаточно крупный бизнес-проект в Санкт-Петербурге. Ну а господин Троценко, в общем-то, является одним из бизнесменов, который входит в пул близких к Сечину людей. Это как бы знают многие.

А вот что касается Glencore, тут история иная. Мы знаем, что у «Роснефти» совершенно иные приоритеты были в сфере нефтетрейдинга, мы знаем, что Сечин сейчас очень активно дружит с другим трейдером — компанией Trafigura, через которую основные поставки и шли. И зачем было, причем вчера Игорь Иванович сказал, что Glencore в качестве бонуса еще получает некий долгосрочный контракт на трейдинг, вот что же произошло и зачем было компанию, которую меняли на другого трейдера, привлекать в эту сделку — этот вопрос остается открытым. И я лично считаю, что Сечин лоббировал все равно идею buy-back, хотя я сегодня прочитал очень много, что это было крайне невыгодно. Но все равно положить акции себе под подушку, а потом их спокойно распределить — это была гораздо более комфортная схема, и от нее отказались. Поэтому здесь, с одной стороны, вроде бы и успех Сечина, а с другой стороны, как посмотреть.

Желнов: На нашу жизнь как это повлияет? Греф уже сказал, понятно, что нагрузка на Резервный фонд спадет, то есть эти деньги, которые поступят в бюджет, они, по крайней мере, освободят Резервный фонд от влезания туда. Как вы считаете, как скажется сделка, эти 10,5 млрд. евро на гражданах России? Константин, ваше мнение?

Симонов: Схема buy-back, на мой взгляд, была не очень приличная, это просто перекладывание денег из одного кармана в другой, государственный. Сейчас все-таки мы видим, что это внешние деньги, это действительно реальный плюс в бюджет. То есть первое: наш бюджет стал действительно богаче на 10,5 млрд. евро. Вторая история связана с тем, что теперь, я думаю, можно спокойно выдохнуть, по крайней мере, были опасения, что если бы была схема buy-back, мы могли бы повторить историю 2014 года, может быть, не так ярко, я имею в виду падение курса рубля, тогда тоже «Роснефть» в 2014 году, вы помните, рублевые облигации выпускала, хотя все отрицают, что здесь была связь какая-то, но, тем не менее, это было.

Сейчас обратная история, надо, наоборот, евро приобретать, это, наоборот, позитивная история для рубля. Поэтому в этом плане краткосрочный эффект, конечно, будет симпатичнее. Любопытно очень, как будет управляться компания «Роснефть». Это тоже для нас вопрос непраздный, как для граждан, потому что, извините, это компания, у которой 40% добычи нефти в стране, крайне любопытно будет посмотреть, как будет выглядеть управление с участием трех крупных иностранных акционеров и улучшится ли его качество, что, кстати, вчера нам обещал Владимир Путин.

Желнов: Марсель, вы как думаете?

Салихов: Я думаю, что сделка — это позитивный фактор для рубля, потому что в любом случае 10,5 млрд. евро придут в страну, придут, рано или поздно, на валютный рынок. И если мы говорим о каком-то облегчении режима санкций, об облегчении выхода на западные рынки капитала, это позитивный фактор в целом для российского рубля и для российского фондового рынка.

Арно: Спасибо.