«Показательное решение»: адвокат объяснил, почему суд приговорил к 4 годам подростка, помочившегося на стенд с фото ветерана

Правоохранительные органы в последнее время все вообще возбуждают дела о реабилитации нацизма. В мае кировские СМИ рассказывали о деле против местного жителя Константина Печенкина. Его комментарий в соцсетях обнаружили сотрудники ФСБ. Он назвал Великую Отечественную войну «бессмысленной», а останки красноармейцев — «мертвым тухлым мясом».

Также в октябре в Челябинской области суд отправил в СИЗО бездомного, который расплавил звезду на Вечном огне. Он кинул в огонь искусственный венок, грелся у огня и сушил носки. Писали, что бездомный может быть психически нездоров и вообще не понимал, что перед ним мемориал. Поговорили обо всем этом с адвокатом, управляющим адвокатского бюро «Kaloy.ru» Калоем Ахильговым.

По словам адвоката, судебные процессы, связанные с защитой памяти ветеранов, являются следствием нынешней повестки страны. Он сказал, что есть определенные темы, например, религия, ВОВ, экстремизм, которые обозначены в УК, и суды дают понять, что они являются для государства наиболее важными. Также Ахильгов сообщил, что считает приговор Юферову показательным решением, поскольку, по его словам, по таким делам обычно дают не более полутора лет лишения свободы.

Насколько действительно в последнее время этих дел становится больше? Потому что складывается ощущение, что реабилитация нацизма, по версии следствия, происходит повсеместно и порой таким не слишком серьезным, что ли, образом, как в пьяном виде помочиться на стенд с фотографией, а за это отправляют на четыре года.

Очевидно, что эти все процессы, связанные с защитой памяти ветеранов, защитой памяти погибших в Великой Отечественной войне, осквернением символов и так далее, и так далее, все это, естественно, трендовые вещи. Они, безусловно, связаны с нынешней повесткой дня, которая, безусловно, пропагандируется или протекционируется руководством нашей страны, начиная от президента, руководителем Следственного комитета и так далее.

Но если мы берем конкретно этот приговор, то здесь есть две вещи, которые обращают на себя внимание. Первая ― безусловно, формально, если мы обратимся к Уголовному кодексу и статье 354.1, то мы поймем, что да, там есть такая формулировка, как оскорбление памяти защитников отечества либо унижение их достоинства, да, я имею в виду ветеранов. Но если мы обратимся к сущности, то очевидно, что здесь абсолютная хулиганка.

Вторая вещь, которая обращает на себя внимание, ― это, безусловно, срок, который назначен виновному. Это четыре года. Прежде чем сегодня выйти в эфир, я готовился, как раз посмотрел судебную практику по этим делам, я вам скажу, что дел-то по всей стране не так много по такой статье, порядка десяти, мне кажется, не больше, и приговоры по ним очень такие… По сравнению с четырьмя годами. Это девять месяцев, год, до полутора лет лишения свободы.

Поэтому, конечно, здесь показательное решение, ровно такое же, как и было решение в отношении, если помните, Джумаева. Это та же история, потому что если мы возьмем практику по 318-й, не связанную с публичными выступлениями, то это до года, максимум полутора лет.

Давайте напомним, я прошу прощения. Джумаев ― это юноша, Сайд-Мухаммад Джумаев, который был задержан на акции, если мне не изменяет память, 23 января на Пушкинской площади и получил суровый приговор по обвинению в насилии в отношении сотрудников правоохранительных органов.

Да, он получил максимум, и здесь практически тоже максимум, если здесь так называемый потолок ― это пять лет, то мальчику назначили четыре года лишения свободы. Здесь нужно, помимо всего прочего, исходить и из цели наказания. Цель ― это все-таки исправление, а какое может быть исправление за четыре года колонии девятнадцатилетнему мальчику, я, к сожалению, плохо себе представляю, а может быть, и к счастью. Но тем не менее я считаю, что, конечно, приговор чрезмерно суровый, он абсолютно ангажирован и в первую очередь показательный.

Да, но вообще ведь если смотреть на формулировку «реабилитация нацизма», это же нечто очень расплывчатое, да? И понятно, что ничего хорошего в том, чтобы вообще куда-то помочиться на улице или помочиться на нечто с фотографией ветерана, в данном случае на стенд, опубликовать это в инстаграме, ― ничего хорошего в этом нет, об этом не может быть и речи. Но я понимаю, если бы этот юноша, например, нарисовал на портрете ветерана свастику или его сорвал и написал, не знаю, нечто, восхваляющее нацистскую Германию. Мне даже сложно найти слова.

Мы прекрасно понимаем, что оценка того, что является оскорблением памяти защитников отечества или унижением их чести и достоинства, ― это абсолютно субъективная вещь. Наверно, в ходе судебного разбирательства проводилась какая-то судебная экспертиза, связанная с тем, являются ли такие действия оскорбляющими или оскверняющими символ воинской славы или память защитников отечества и так далее. Наверно, проводилась, но я себе в нынешних реалиях не могу представить эксперта, который бы сказал, что подобного рода вещи не являются оскорблением памяти защитников отечества. Я думаю, что такой эксперт недолго будет работать в таком учреждении.

Насколько подобные дела можно ставить в один ряд с делами об оскорблении чувств верующих? Там ведь тоже довольно сложно это кодифицировать как-то, что кого оскорбило, а что кого не оскорбило.

Да, опять же здесь при решении вопроса виновности или невиновности основная часть существенной работы отдается как раз на оценку экспертов. Как мы знаем, в рамках расследования уголовных дел следствие назначает экспертизы в, естественно, органы, которые имеют отношение к самому же следствию. И, конечно, здесь ожидать какого-то иного заключения эксперта или мнения эксперта относительно тех или иных действий не стоит. Поэтому да, защита может потом впоследствии представить свою экспертизу, допрашивать экспертов, то есть как-то расшатывать ту или иную экспертизу, но в целом мы понимаем, что в уголовных делах это очень сложно сделать. Естественно, по уголовным делам такие решения, решения судов принимаются на основе в первую очередь экспертиз.

Как вам кажется, ― это такой более философский, что ли, вопрос, ― мы прекрасно понимаем, что подобные законы принимаются и применяются так сурово, чтобы, дескать, было неповадно, это такие важные для российского политического строя важные темы, их всячески охраняют. Насколько это работает, как вам кажется? Или нет? То есть насколько общество, например, смотрит на это и думает: «Да, с этими темами лучше вообще не связываться»?

Я думаю, что да, со временем оно начинает работать. Это касается экстремизма, это касается как раз темы Великой Отечественной войны в целом, это касается темы, связанной с религиозной составляющей, да, всякие чувства верующих и так далее. То есть есть определенные вещи, темы, которые, с одной стороны, конечно же, обозначены в Уголовном кодексе, с другой стороны, государством и…

Я не побоюсь сказать, что у нас сегодня суды ангажированы государством. Суды и государство вместе дают понять обществу, что эти темы являются для государства образующими, такими важными, наиболее ценными, на которые государство обращает и свое, и наше внимание. В этом смысле, конечно, это будет работать. Я вас уверяю, что после этой истории, а она стала достаточно резонансной, конечно, многие тоже призадумаются, а не является то или иное оскорблением чувств ветеранов и так далее, и так далее.