Петр Павленский — о казусе Ильдара Дадина: «Он поступает очень достойно»

Монгайт: Как вы считаете, правдиво ли письмо вообще Ильдара Дадина, можно ли ему доверять?

Павленский: Безусловно, да, потому что на протяжении семи месяцев я много разговаривал с арестантами, с разными совершенно людьми и, в принципе, это довольно типичная ситуация положения человека, обычного арестанта в красном или режимном лагере. Поэтому да, конечно, я слышал довольно много таких историй. Истории про пытки, унижения, избиения, убийства людей сотрудниками ФСИН.

Монгайт: Удается ли обычным людям, за которыми не так пристально наблюдают медиа, добиться какого-то результата с помощью писем на волю, где описываются их страдания, или это вообще неэффективная мера в любом другом случае, кроме публичных фигур?

Павленский: Ну, прежде всего, они даже не могут обычно передать такие письма, потому что к ним даже не пройдет никакой адвокат. То есть что касается большинства арестантов. А так чтобы поменять режим, чтобы перекрасить режим люди поднимают целые бунты. Но это касается уже жизни и здоровья огромного количества людей. Люди вскрывают руки, животы, шеи, делают это массово именно. То есть только в таком случае, возможно, именно на этот лагерь обращает свое внимание управа, то есть этого региона конкретно, и тогда начинается какой-то разбор, и в таком случае иногда меняется начальство и становится людям вообще возможно там как-то жить. А так там происходят очень страшные вещи, и такие в том числе, как описал Дадин в своем письме.

Монгайт: Как бы вы поступили, если бы вы оказались в ситуации, в которую попал Ильдар Дадин?

Павленский: Сложно сидеть здесь, в студии и рассуждать. Сложно говорить если бы да кабы, это зависит от многого, это зависит, что есть с собой, есть ли какие-то средства у человека, чтобы самому вскрыться, там много можно что делать, но это зависит вообще от ситуации.

Монгайт: А вы говорите «самому вскрыться» — это действительно эффективная мера, чтобы как-то себя обезопасить?

Павленский: Это в каких-то ситуациях создает больше проблем для этих сотрудников и работников, потому что они не смогут, по крайней мере, вот так потом рассуждать и показывать, что смотрите, у человека нету синяков, ничего, у нас ему хорошо живется, а он что-то сидит, сочиняет. Потому что когда человек себе вскрывает живот или горло себе перерезает, то, очевидно, что, наверное, не совсем все однозначно хорошо в его жизни, в этом лагере. Потому что это очень важно, то, что происходит, то, что мы смогли узнать из этого письма, потому что, во-первых, он показал, что происходит с тысячами арестантов, всеми, кто находится в режимных и красных лагерях, потому что это типичная довольно история, с одной стороны. С другой стороны, надо понимать, что эти лагеря — это всегда экспериментальные площадки. И потом мы что-то испытываем здесь, то есть уже на так называемой воле. То, что происходит в отделах полиции, начинается там, а потом уже эти технологии власти, которые, в принципе, все эксперименты проводятся там.

Монгайт: Как вы считаете, почему Дадин с помощью этого письма, которое ему удалось передать на волю, все-таки удалось добиться такого широкого медийного эффекта? Почему для людей вдруг оказалось так важно помочь этому человеку, которого они лично не знают, Ильдару Дадину? В принципе, если вы говорите, что это массовая совершенно ситуация для российских лагерей.

Павленский: Дело в том, что на Ильдаре Дадине было определенное внимание, и это какая-то ошибка внутренняя, которую допустили как раз...

Монгайт: Ошибка ФСИН?

Павленский: Да, ошибка ФСИН. То есть по идее они должны были стараться скрыть от него как раз все, чтобы он не увидел, чтобы он не знал, чтобы он не мог говорить. А они его отправили в лагерь, где, в принципе, начальник, видимо, решил, что ему можно все, и что его ни что это не касается и не должно беспокоить. Он просто стал делать так, как он привык делать, вот и все. То есть это, прежде всего, это была их ошибка, потому что обычно людей таких стараются скрывать, то есть от них стараются скрывать. Его бы сразу посадили куда-то в ШИЗО, и там бы так и держали весь этот срок, и особенно он бы ничего не видел. Это тоже происходит часто.

Монгайт: А меня поразила позиция Ильдара Дадина, который говорит, что не хочет в принципе переводиться из этого лагеря, потому что он таким образом отстаивает права остальных осужденных, которые там находятся, несмотря на то, что его пытают, у него там такие чудовищные отношения с сотрудниками и т.д. Как вы считаете, вообще он правильно ведет себя?

Павленский: Я думаю, это сильная позиция, безусловно, достойная позиция, потому что когда человек оказывается в тюрьме, даже в следственном изоляторе, то там очень сильно все меняется, там уже многое делается, даже большее делается не для себя, а делается большее для тех, кто вокруг. То есть сам человек, он немного отодвигается на второй план, и часто человек то, что может быть он не очень в жизни любил делать, ему было не очень интересно, он может сделать много, чтобы отстоять даже какие-то эти вещи, бытовые даже вещи для других, потому что это выходит на первый план. И в этом случае, да, конечно, он поступает очень достойно.

Монгайт: То есть вы считаете, что ему не нужно переводиться в другую колонию, потому что в принципе перевод в другую колонию — это единственный способ спастись.

Павленский: Нет, в его случае, если он это делает, если он начал, я думаю, что у него будет определенный успех в этом деле, то лучше всего будет, если изменится режим этого лагеря, если там перестанут убивать, пытать, насиловать и в принципе уничтожать личность человеческую.

Монгайт: А когда вы находились в изоляторе, вы испытывали какое-то принуждение со стороны сотрудников ФСИН?

Павленский: ЭТО совсем другое, не надо сравнивать лагерь, режимный лагерь и красный лагерь и московские тюрьмы, которые, в принципе, являются черными тюрьмами. То есть там все совсем по-другому. Да, конечно, было давление, но оно и решалось по-другому. То есть меня в карцер сажали там. Но там были какие-то столкновения с коридорными надзирателями, но это все на таком уровне. Мосгорсуд, я думаю, что приближается, в принципе, когда я единственный раз почувствовал себя в такой ситуации, это Мосгорсуд, то есть в Москве это помещение Мосгорсуда, конвойное помещение, все, что там происходит, и все, что там происходило все предыдущие годы, я думаю, происходит и сегодня — это то же самое, с чем столкнулся Ильдар Дадин в этом лагере. Но только надо понимать, что я через Мосгорсуд проезжал, и у меня случился там единственный конфликт, после которого мне пришлось делать операцию на колени, а он находится там каждый день в такой ситуации, день за днем, день за днем.