Оксана Пушкина: Противники закона о домашнем насилии прикрываются православием — какой цинизм и лицемерие

Оксана, скажите, пожалуйста, вы же были на митинге?

Я была не на митинге, к сожалению. Я была на предыдущей акции, эта акция заранее была нами спланирована, «Не молчи!», «Ты не одна», она проходила в одном из театров народной песни. Это был большой достаточно зал людей, среди них были жертвы домашнего насилия, кто проходил уже реабилитацию в Центре, в московском Центре. На мой взгляд, одна из самых правильных таких структур, я понимаю, это так, как должна быть такая организация сделана, это Дубки, 9, Московский центр кризисный. Там были женщины, которые подходили и говорили руководителю Центра, психологам со слезами на глазах, «Спасибо, вы вдохновили нас, вы подарили нам новую жизнь». И это так, потому что мне показывали фотографии этих женщин, которые приходили туда, обращаясь за помощью, и сегодня это преуспевающие люди, выстроившие заново свою семейную жизнь, счастливые женщины.

А вот интересная коллизия, сегодня проходят акции в поддержку закона против домашнего насилия…

Я здесь не случайно, Аня, я жду, если будут новости по законопроекту как раз, последние новости из рабочей группы, сейчас проходит совещание.

С одной стороны, сегодня всячески выступают в поддержку закона. С другой стороны, буквально вчера и позавчера в Москве и в Петербурге, как ни странно, проходили митинги против закона в защиту женщин, которые сопротивляются домашнему насилию. Люди выходили на улицу и говорили, что лучше мы будем бить женщин, чем, например, геи будут выходить с парадами на улицы Москвы. То есть, есть и те, кто поддерживает насилие, что меня, конечно, поражает, поддерживает это открыто, не скрывая своих лиц.

И женщины, в том числе.

И женщины, в том числе. Как это вообще возможно?

Это единственный вопрос, на который я никак не могу ответить ни одному из корреспондентов зарубежных, почему женщины не поддерживают вас, а поддерживают иную, в том числе, точку зрения. Все смешалось в головах в отсутствие информации. Да, наверное. Наверное, мы должны были предоставить текст. А с другой стороны, не должны. Никогда я свою программу, черновой монтаж никому не показывала из руководства, что делали многие, только мой муж смотрел, потому что это правильно, нужно финальный результат. Уже сегодня этот текст законопроекта, который не об этом, он растаскан, законопроект 2015 года, там попытки 2016 года, он растаскан на цитаты. И скомпилировали люди таким образом, чтобы создать себе группу поддержки из людей не очень просвещенных, людей даже просвещенных, но не доверяющих власти, есть тоже такая категория, и далее по тексту. Есть просто маргинальная часть населения, которым все равно, во что играть, в ружье против «Матильды», против абортов, против еще чего-нибудь, без разницы, это армия целая. Мы вырастили своим потаканием таким процессам, таким снисхождением мы вырастили реально армию, она снесет, вот заигрывать с этой частью населения нельзя. Я говорю не про всех людей, которых так или иначе смутьяны вели. Причем тут ЛГБТ и сообщество? Причем тут иностранные агенты? Я журналистка, которая действительно работала в Америке, меня туда отослала моя страна, в далекие девяностые годы.

А вам это все поминают, да?

Я свой среди чужих, да, мне упоминают, и мои коллеги иногда проходятся. Поэтому, знаете, тут собственно говоря, даже не то, что непонятно, я уже с этим смирилась. Но просто когда мы получили исследования Санкт-Петербургского университета, в том числе были исследованы и соцсети, и вот совершенно очевидны три вещи, которые без конца, как пластинка, у оппонентов. Вот у сторонников закона, там аргументы, а у оппонентов три вещи. Гей-комьюнити, гей-сообщества будут отбирать детей, продавать, забирать. Второе, феминистки-экстремалки. Третье, иностранные агенты. Все. И в первую очередь, и во вторую, в третью это все перемешано. Ну, слушайте, я могу сказать, после того, что мы пережили в Государственной Думе с фильмом «Матильда», и закончилось это все тем, что Станислав Говорухин после просмотра вышел и говорит: «Так, прокатное удостоверение фильму. И я уверен, что через год вы не вспомните эту картину». Но я никогда не забуду, знаете, творческие люди, мы штрихами эту жизнь фиксируем, когда мы вышли с пленарного заседания, идем, я, герой Шаманов, и мы проходим, и он говорит: «Боже мой, когда этот цирк закончится». А цирк выражался в следующем. Организация «Сорок сороков», они же ничего даже не боятся, у них же жилеты прямо с этим названием, далее идет «Боже, царя храни», далее идет по тексту любые молитвы, которые они вспоминают в этот момент, это лица, которые просто лихие девяностые отдыхают. И эти люди проходят к нам в Думу, они попадают на парламентские слушания, и в этот раз они были.

А каким образом они попадают?

Каким образом? Внутри люди, которые им делают это, люди, которые заинтересованы в некой смуте. Я никого не обвиняю…

А они представляют антагонистов, да? Их зачем туда зовут?

Они звонят нашим коллегам и говорят: «Слушайте, мы хотим побывать на слушаниях в Государственной Думе, вот у нас другая позиция». Наши доверчивые депутаты, а кто-то и не очень доверчивый, а сознательно, потому что, например, я видела своего коллегу из ЛДПР, который кричал на митинге, уж я не помню, что он кричал, но что-то такое. Поэтому нельзя, еще раз повторяю, это опасная игра.

И что, пришли вот люди из военизированного объединения «Сорок сороков»…

Вы про парламентские слушания или про «Матильду»? С «Матильдой» все закончилось.

Да. С «Матильдой» мы знаем, чем кончилось.

Серия номер два, домашнее насилие.

Они пришли на парламентские слушания на закон о домашнем насилии.

Да, и они вели себя… Они срывали выступления, они вели себя по-хамски. «Я отец семерых, восьмерых, девятерых детей, я вам скажу, что вы геи, проститутки» и так далее, по тексту.

Это они вам прямо в Думе говорили?

Ну, конечно. Мои коллеги были некоторые обескуражены. То есть это я корреспондент со стопятидесятилетним стажем, и мы видели все в этой жизни, но некоторые люди интеллигентные ко мне подходили на следующий день и говорили… А все же прикрывается еще православием, это вот вы должны это еще оценить, какой цинизм и лицемерие. И православные мои коллеги на следующий день подошли, некоторые из них, одна из них вообще входит в состав, в «Союз православных женщин», как-то так, и она подошла и сказала: «Все делается для того, чтобы я стала атеистом». Это первая реакция. И вторая, про которую я везде говорю, у меня это болит, у меня болит сердце на этот счет, когда девчонка, ей 21 год, она очень серьезный блогер, как оказалось, я потом посмотрела ее, у нее за миллионы подписчиков, она вышла, послушав их, и сказала: «Слушайте, я не хочу рожать в нашей стране». Эти стали орать: «Ты актриса погорелого театра». Отцы! И даже Тамара Васильевна Плетнева, которая вышла и сказала: «Я как старая учительница, в прошлом учительница, должна вам сказать, я вам ставлю двойку за поведение». Понимаете, это такой вообще цирк в стенах государственного учреждения, которое пишет законы, еще раз повторяю, это опасная игра.

А правда, что вы обратились к господину Колокольцеву по этому поводу?

Правда, но не я. Я обратилась в Федеральную службу безопасности, а к господину Колокольцеву обратились адвокаты. Есть такая практика, меня решили защитить, как физическое лицо.

Они вам угрожали прямо?

Нам угрожали, и это нормально, нам угрожают постоянно. И на самом деле, чтобы вот так мне сказали мои коллеги из соответствующих комитетов: «Оксан, не бойся, все под контролем», такого нет. Я привыкла, я человек, который сам себя защищает, и вполне успешно, у меня, слава богу, много друзей и так далее. Но сам факт. Поэтому адвокаты встали на мою защиту и обратились к Колокольцеву.

Все-таки, как вы считаете, какие перспективы у этого закона, если такое количество людей, как ни странно, против его принятия?

Знаете, это уже даже не про закон. Это про то, дальше куда мы идем. Вот либо мы идем в мракобесие, а то, что перед моими глазами прошло за последний месяц, кроме как мракобесием я не назову. Мне 56 лет, я не первый год в этой жизни, я посмотрела и увидела нашу огромную страну, в качестве корреспондента, на протяжении последних двадцати пяти лет. И я вам могу сказать, я это слово пятый раз повторяю, нельзя заигрывать с людьми, которые смутьяны, их надо обозначать сразу и сразу давать отпор. Потому что, знаете, есть ведь разные движения у нас, и есть разные приемы для манипуляции людьми более слабыми, менее подготовленными, и это может привести ко всему самому опасному. А вот эти дети, которые сказали, одна из которых сказала, где я потеряла, поняла, потом зашла, три и пять миллиона людей, которым она тут же бросила информацию про слушания в Госдуме, а вот эти уже выходят на улицу, а вот эти дети уже подвержены абсолютно другим форматам агитации и так далее. Если мои коллеги этого не понимают, продолжаем дальше, устраивая серьезные мероприятия в Госдуме, пропускать и допускать туда людей маргинального толка, мы продолжаем делать вид, что ничего не происходит у нас в стране, вот эта реакция, после которой надо бить в набат просто, на мой взгляд. Но, наверное, видимо, просто как женщина, как мать, как бабушка, видимо, женщины чувствуют это все иначе. Вот я реально пропускаю эти все истории через себя, и я понимаю, что мне не объяснить будет моему ребенку, когда я ему вчера послала шарик с картинкой в моем родном городе, Санкт-Петербурге, меня отправили на шарике в Америку, он сказал: «Мам, хорошо хоть не жгут». Мой ребенок закален в боях, но вот по поводу своей внучки я могу вам сказать, я хочу, чтобы моя страна, патриотом которой я являюсь, я хочу, чтобы она защищала своих граждан. Я хочу, чтобы был наведен порядок в отношении законодательства относительно жертв домашнего насилия. Это не только женщины, нас больше, по нашему исследованию 70% сталкивались в России с домашним насилием, 80% из них женщины, далее идут старики и дети. Более того, про ювенальную юстицию больше не надо говорить, потому что это вот еще один аргумент, ювенальная юстиция. Стоит один человек, который, видимо, тоже хочет в Госдуму, и типа прочь руки, ювенальщики проклятые. Этот закон вообще не касается детей. Дети у нас сегодня защищены, абсолютно они под другой юрисдикцией, понимаете. Когда все в кучу, когда все перемешано ради того, чтобы одному занять место в Госдуме, другому, как минимум, в правительстве или в администрации президента, у многих из тех людей, кто эти акции организовывал, есть все, есть деньги.

А кто эти люди, которые организовывали эти акции?

Некоторых я знаю. Мы не имеем права опускаться до личностей, мы имеем право собрать все документы и послать, что я и сделала, в соответствующие органы, пусть разбираются. Но то, что я понимаю, там не надо органам задействовать эту историю в расследовании, проанализировать ту кампанию, которая велась против законопроекта за последний месяц, те издания, которые печатали и перепечатывали, те организации, которые относятся к тем фондам или к иным фондам, собственно, фамилии, они всплывают, они все…

То есть вы считаете, что это некая организованная кампания против закона против домашнего насилия?

Я не считаю, я убеждена.

И она на каком-то высоком уровне. Это внутри Госдумы или еще выше?

Нет, это нигде не выше, не ниже. Это мы в этом живем, это структура, которая в нашем государстве существует. И знаете, у меня вообще есть такое ощущение, что так наблюдает Большой Брат за нами, а вот кто победит. Вот эти, которых мы еще не знаем? А кто против закона, я вам могу сказать, кто за закон и кто против. Вот кто против, вы увидели. А кто за закон, это молодые люди. это люди 25, 30 и 40. Они не хотят жить так, как они сегодня живут и видят этих жертв домашнего насилия. Они хотят в свободном, нормальном, красивом, экономически развитом государстве жить и не стоять с битой, понимаешь, чтобы кто-то тебя не посмел обидеть и так далее. Поэтому есть все механизмы на сегодня, которые мы попытались прописать в законопроекте, который, собственно говоря, такой водораздел: вот до этого так, а теперь вот так. Закон должен быть. В этом мы убеждены, потому что если ты не понимаешь, с чем ты борешься, ты не называешь, ты не выявляешь диагноз, диагноз поставлен, есть исследование наше, которое заказывала Госдума. У нас нет статистики точной, и ее никогда не будет, потому что статистика по этому роду преступлений появляется, это мировой опыт юриспруденции, спустя пять лет, когда проблема обозначается. Я недавно была в Страсбурге, с представителем МВД, где полицейские собирались уже со всей Европы, и обсуждали, а как работает этот закон. Конечно, мы с ним сидели, мы понимаем, что мы где-то совершенно отставшие в этом плане люди, и ничего не можем даже возразить. И я отметила этого полицейского, одного из руководителей нашего МВД российского, он подошел и на хорошем английском сказал: «Дайте нам, пожалуйста, эти материалы, лучшие практики, мы их изучим». Эти практики сегодня переведены, и я знаю, что Колокольцев и его подчиненные будут проводить учебу в своем ведомстве на тему — а как поступать в случае, когда болезнь обозначена. Нам надо законом обозначить определение, нам нужно предложить людям набор методов, нам нужно приложить к этому поправки к существующему законодательству, там будут изменения в КоАПе и так далее. Это целый пакет. Что важно, важно что это закон из области морально-нравственной прежде всего, потому что на самом деле мы обозначаем, что бьет — значит не любит, что «Не молчи!» это правильно, и это не про выносить сор из избы, а это защитить себя. Я не буду больше молчать, и я понимаю, что я не одна в этом мире, меня услышат и мне помогут. Мне помогут, самое главное, сохранить семью. Два предупреждения, первое — внесудебное, это мы предлагаем в законе, а второе — через суд. Мы даем две попытки этой семье не разъединиться, а соединиться. Перевернуто все с ног на голову! Те люди, которые выходят против закона о домашнем насилии, они даже не понимают, против чего они выступают, они выступают против того, чтобы эта семья сохранилась.

Не бойся быть свободным. Оформи донейт.