«Рогозин не знаком с материалом»: сын арестованного за госизмену ученого отвечает главе Роскосмоса

Пока все ограничилось этим письмом. В принципе, и это уже хорошо, потому что это письмо одной официальной государственной структуры другой, на которое должен быть получен какой-то ответ.

Скажите, пожалуйста, с какими чувствами вы прочитали интервью господина Рогозина РБК, где он говорит о том, что ваш отец проявил инфантильность и ему нужно было бы обращаться с секретами на вы? Что здесь правда, что здесь неправда? Было ли это на самом деле таким охраняемым секретом, те материалы, которые он передал в бельгийский институт?

Во-первых, я признателен господину Рогозину в том, что он не обвинял моего отца в предательстве, в шпионаже, во всем таком. Разумеется, я никак не могу пенять ему на то, что он сказал, что он не готов за него поручаться, поскольку он действительно его не знает. Господин Рогозин сам не так давно занимается космической деятельностью, тут ничего удивительного нет.

Что касается инфантильности, по-видимому, Дмитрий Олегович не до конца знаком с материалами, потому что он говорил о публикациях в иностранных журналах, которых в этом случае вообще не было. Публиковались эти результаты в российском журнале «Ракетостроение и космонавтика».

Он закрытый или открытый?

Открытый абсолютно журнал, выпускается институтом ЦНИИмаш. Ничего такого там нет. Но речь даже идет не об этом. Там же сначала был проект, вот который они вели с этим самым бельгийским институтом, с немецким институтом, как я понимаю, российским институтом.

Европейское космическое агентство финансировало частично.

Конечно, конечно. Это был открытый проект в рамках программы, утвержденной правительством России, в партнерстве с Европейским космическим агентством. И, разумеется, если вы ведете открытое исследование, вы должны делиться своими результатами с зарубежными партнерами, ничего удивительного в этом нет. Мой отец даже не был инициатором этого проекта, он всего лишь был координатором проекта со стороны ЦНИИмаш, и все, что он делал, это пересылал результаты, полученные российской группой, бельгийскому координатору, потому что институт бельгийский был координатором этого проекта.

С формальной точки зрения тут нет никакого нарушения порядка, потому что все разрешения на пересылку этой информации были получены, и какие-то сомнения в их открытости или закрытости возникли уже задним числом.

Изложили ли вы эти аргументы главе РАН или он знает и без вас, был достаточно подготовлен по этому делу?

Я изложил аргументы, связанные с арестом, и с состоянием здоровья, и с научными заслугами моего отца, потому что, согласно закону о РАН, Академия наук у нас координирует все научные исследования, проводимые в стране, и заботится о научных сотрудниках, к какому бы ведомству конкретно они ни принадлежали. Разумеется, я просил именно этого. О конкретных обстоятельствах дела я ему не говорил, но они были уже известны к этому моменту из публикаций в «Коммерсанте», в прессе.

А вообще в каком состоянии сейчас находится ваш отец? Потому что были разные сообщения о том, что у него обострились хронические заболевания, ему вызывали скорую помощь в зал суда. Когда вы его последний раз видели и какой информацией вы располагаете?

Информацией я располагаю ограниченной, потому что вот после того, как отец отказался от самооговора фактически, отношение следствия к нему изменилось резко. Если раньше они думали, что как-то вопрос можно решить, не знаю, с их точки зрения, полюбовно, но когда отец твердо решил, что он не будет поддаваться их давлению и будет идти дальше, до конца, чего бы ему это ни стоило, разумеется, отношение изменилось.

Последний суд проходил в декабре о продлении меры пресечения, Лефортовский суд, там его водила целая бригада спецназовцев ФСБ. Разумеется, это было ничем не мотивировано, потому что до этого водил там один человек, это просто была явная демонстрация их, так сказать, возможностей, рассчитанная даже не на него, а, видимо, на зрителей, на нас, на родственников, на все что угодно.

Отцу действительно не очень хорошо, его состояние здоровья, в общем, посредственное. От сидения в «Лефортово» лучше оно не делается. Но состояние духа у него бодрое. У него после Нового года уже были адвокаты, и с их слов я знаю, что он держится.

Нет ли у вас ощущения, что все может закончиться бюрократическим таким вот футболом? Потому что академик Сергеев переслал письмо Москальковой, Москалькова написала в Генпрокуратуру, и дальше это будет продолжаться до бесконечности, лишь бы все успокоились, и так далее. Будете ли вы предпринимать какие-то еще другие действия, чтобы добиться хотя бы перевода отца под домашний арест?

Они действуют в рамках своих полномочий. По гуманитарным соображениям, разумеется, они должны были писать Москальковой, она пересылала это уже в прокуратуру, потому что прокуратура осуществляет надзор над Федеральной службой безопасности и только они по закону могут как-то воздействовать на них, чтобы способствовать этому переводу.

Потому что вот была же петиция, так сказать, общественная, которая собрала 125 тысяч подписей, на этот перевод, которая даже была переслана в администрацию президента. И был получен ответ от ФСБ, что у них хватит доказательств обвинительных. То есть ответ был несоразмерен просьбе, просьба была гуманитарная, а ответ был о том, что доказательств у них все равно достаточно и поэтому никуда они его переводить не будут.

Мы, безусловно, продолжаем работать с адвокатами в рамках того, что мы можем сделать. Конечно, мы надеемся. Вот 15 числа будет апелляция в Мосгорсуде на решение Лефортовского суда о продлении меры пресечения.

И вот там уже прокуратура может высказать свою позицию.

И там она может, безусловно, высказать свои соображения, если она действительно сочтет это нужным. Но я хочу выразить признательность Александру Михайловичу Сергееву за вот это вот письмо, поскольку, разумеется, оно для него как для человека государственного, видимо, далось тоже нелегко.

Фото: Антон Новодережкин / ТАСС