Ярослав, скажите, есть ли у вас какая-то последняя информация о состоянии вашего отца? Как он себя чувствует под арестом? Состояние, с его слов, потихоньку ухудшается. За то время, когда он был под арестом, то есть фактически за три месяца, все, что с ним делали, это неделя медицинского обследования в тюремной больнице и обследование в Институте Сербского на предмет вменяемости. Больше никаких с ним следственных действий не проводили, и вот с тех пор… В больнице у него нашли, помимо всех болячек, которые мы и так хорошо знаем, хроническую болезнь почек, и теперь есть опасения, что она ухудшается, потому что ему стало труднее ходить, и отекают ноги. Как вам кажется, что обратило в этом деле на себя внимание деятелей культуры, которые написали письмо в поддержку вашего отца? И стало ли для вас неожиданностью это письмо? Нет, письмо это неожиданностью для меня не стало, потому что эта кампания в поддержку моего отца, она все время так или иначе продолжается. И я хочу выразить признательность в подготовке этого письма «Команде 29» петербургской, под руководством Ивана Павлова, которая фактически собрала материал, подготовила его и способствовала выходу его в свет. И я безусловно признателен всем тем, кто счел возможным поставить свою подпись под этим письмом, потому что, я думаю, их подвигла на это та абсурдность ситуации. Даже не будучи специалистом-ученым, понятно, что общая обстановка вокруг этого дела вызывает большие сомнения в том, что в нем вообще есть какое-либо содержимое. Скажите, а поддерживают ли вас коллеги вашего отца? Ведь они наверняка знают ситуацию лучше, чем те же деятели культуры, которые не так близко знакомы с этой конкретной темой. Ну, я хочу сказать, что среди подписантов ученые есть. И безусловно, коллеги отца, те, которые занимаются особенно более-менее сходной тематикой, они поддерживают меня, но делают это, я бы сказал, приватно, потому что, естественно, никто не хочет в открытую связываться с ФСБ. То есть, есть такая атмосфера страха после этого уголовного дела? Конечно, есть, потому что пять лет они собирались, теперь любой, кто за эти пять лет участвовал в международных проектах, не может чувствовать себя спокойным. Можно вообще допустить, что с точки зрения ФСБ любое международное сотрудничество и затевалось бы только для того, чтобы выведать у партнеров какую-то секретную информацию. Это просто паранойя. С чем вы вообще связываете уголовное дело возбужденное? Ведь ваш отец действительно пожилой человек, ему 75 лет, у него нет доступа к гостайне, секретным сведениям. Я не связываю уголовное дело, не связываю его, безусловно, с возрастом, я связываю это с тематикой, потому что та тематика, которой он занимался, она безусловно представляет интерес с точки зрения создания оружия, особенно последние годы, это так называемый гиперзвук. Но отец занимался фундаментальной частью этой научной проблематики, понимаете. Если запрещать заниматься этим, то никаких ракет не получится. Он не занимался ракетами, не занимался технологиями, этим занимаются в другом месте. Возможно, они пользовались при этом той информацией, которую они получили, отец и его коллеги, в рамках этого проекта или других проектов, но это же не значит, что фундаментальными исследованиями не нужно заниматься. Наоборот, для того, чтобы создавать более совершенное оружие, нужно заниматься наукой. И невозможно в науке импортозамещение, мы не можем отказаться от международного сотрудничества, потому что это как раз отрицательно скажется и на обороноспособности. Можем только предполагать, что чувствуют сейчас люди, которые занимаются фундаментальной наукой в этой области, хотят ли они вообще ею заниматься после таких уголовных дел. Я думаю, что их-то держит в этой области интерес к этой науке, конечно, они хотят ею заниматься. Но безусловно, они чувствуют себя, я думаю, неспокойно. Спасибо вам большое. Мы обязательно будем следить за этим делом. Фото: Антон Новодережкин / ТАСС