«Сеул смотрит на Пхеньян, как Киев — на Луганск»: что ждать от саммита Южной Кореи и КНДР и встречи Трампа и Кима

Южнокорейское лизоблюдство заслуживает отдельной темы. Дело в том, что, с одной стороны, Мун обязан отрабатывать риторику межкорейского сближения, с другой — его зависимость от США такова, что любая попытка слишком сильно двигаться вперед закончится жестко натянутым поводком. У Соединенных Штатов хватает рычагов влияния. Именно поэтому администрация Муна пытается позиционировать себя как посредника между Пхеньяном и Вашингтоном, как тех, кто лучше всего знает, как Америке и Северной Корее общаться, и позиционирует свой третий межкорейский саммит как прелюдию к саммиту Кима и Трампа.

Как вы считаете, этот саммит, который вот сейчас анонсируется, во всяком случае, он действительно состоится? И если он состоится, он будет иметь такую вот тоже чисто визуальную, скажем, пиар-функцию будет выполнять, что вот Трамп пожал руку Ким Чен Ыну, и они о чем-то поговорили? Ни о чем, допустим, не договорились и просто разошлись, но такая картинка красивая пошла, и все увидели, что Трамп вроде как такой талантливый политик по налаживаю диалога, а не только может ракетами грозиться и угрожать войной несчастной КНДР.

С этим сложнее. Дело в том, что в Соединенных Штатах демонизация Севера такова, что сам факт саммита — это очень серьезная уступка. И поэтому Трамп должен привезти или капитуляцию, или то, что он сможет продать как капитуляцию. Именно поэтому Трамп уже не раз говорил, что если ему что не понравится, то он спокойно встанет и уйдет. Однако, хотя у сторон есть некоторые возможности для торга, естественно, денуклеаризацию в стиле Трампа, то есть мгновенную, проверяемую, необратимую, за два года, на это, с 90% вероятностью, Ким Чен Ын не пойдет. Он предлагает план, который более сложный, более долгий, предусматривает встречные шаги и встречные уступки, а не очень понятно, насколько на такие уступки может пойти американская администрация и общественное мнение.

Если мы возьмем историю похожих ситуаций, которые были с отцом Ким Чен Ына, то там тоже проводились некие испытания, запускались блоки реактора в Йонбене, но потом вот вроде бы все говорили, вот сейчас-сейчас что-то произойдет плохое, вот у Кореи вот-вот появится… Тогда еще не было у них официально такого, ни баллистических ракет, ни ядерных вооружений, но Корея показывала, скажем так, какую-то активность в ядерном секторе, после чего сразу же начинала переговоры и добивалась какой-то той или иной гуманитарной или какой-то финансовой помощи, во всяком случае.

Это не совсем так. Это вы сейчас транслируете классическую американскую пропаганду, которая сводится к фразе «ну, это они такими ракетами рис выпрашивают». Так вот, это не так. Если внимательно посмотреть что на динамику встреч на высшем уровне, что на динамику каких-то реальных попыток помогать, они, в общем-то, с ракетно-ядерной программой напрямую не связаны. Саммит 2000 года, который действительно был прорывным, не был связан с ядерными испытаниями и проходил, скорее, на фоне ситуации, когда в ядерном вопросе была разрядка. Саммит 2007 года, который носил церемониальное значение, поскольку был устроен Но Му Хёном за два месяца до окончания срока своего президентства, тоже не очень был связан с северокорейским ядерным испытанием 2006 года, потому что уже параллельно с этим шел определенный процесс, который можно было еще тогда привести к денуклеаризации. Но когда Но Му Хёна сменил Ли Мён Бак, и Буша заменил Обама, стратегия Соединенных Штатов и Южной Кореи изменилась, и процесс шестисторонних переговоров встал и разрушился.

Константин Валерианович, тут не могу не спросить вас — а что же Россия? Поскольку Россия одно время претендовала на такое, доверительное отношение с КНДР, и говорили, что вот мы-то поможем наладить, у нас, во всяком случае, есть к ним, что называется, подход и доступ к высшим лицам, и мы сможем, если что, договориться. А тут мы видим, что сейчас диалог идет, и Россия в нем вроде бы как совсем не участвует.

Опять-таки, мы транслируем классический либеральный дискурс категории «Ура, Россию выкинули!». Но хочется, например, отметить, что и южнокорейские, и северокорейские дипломаты периодически встречались в Москве, что концепция моратория, которую Ким Чен Ын объявил до саммита, неоднократно прорабатывалась и российскими, и китайскими экспертами, поэтому не стоит говорить, что наше влияние там никакое. Хотя надо отметить, что, с одной стороны, у нас есть доверительные отношения с Севером, с другой — наши возможности влиять на Север довольно сильно ограничены. И даже если посмотреть на нашу концепцию внешней политики, то у нас на первом месте пространство бывшего СССР, потом Ближний Восток, и только потом Дальний.

А как в этом процессе, который сейчас происходит, не важно, насколько он серьезен или не серьезен, как к нему относится Китай? И как Китай смотрит на то, что происходит сейчас в этой демилитаризованной зоне, где скоро может и Трамп появиться?

Можно обратить внимание на то, что Китай достаточно активно поддержал концепцию межкорейского потепления. Поначалу были статьи категории «Северной Корее стоит помнить, что ее главным союзником является все-таки Китай», но надо обратить внимание на то, что перед саммитом Ким Чен Ын съездил в Китай, и определенные вещи обсуждались с китайским руководством, и что это был первый визит северокорейского лидера за рубеж. Более того, в совместной декларации вопрос мирного договора, точнее, соглашения, которое должно положить конец корейской войне, собираются обсуждать или в трехстороннем, или в четырехстороннем формате.

Я сразу объясню, почему. Во-первых, в корейской войне активно участвовали США и Китай. США, правда, выступали в качестве основной составляющей войск ООН, примерно 80% от всех, Китай выступал в качестве народных добровольцев, которых было примерно столько же, сколько северокорейской армии. Поэтому их участие в мирном соглашении, действительно, пожалуй, необходимо. Другая проблема связана со следующим. Одиозный лисынмановский режим, который тогда превосходил северокорейский в авторитаризме, собирался воевать до победного конца и соглашение о прекращении огня не подписал. Кроме того, конституция Южной Кореи, как, собственно, и конституция Северной, распространяет территорию страны на весь полуостров. А если взять иные южнокорейские документы, типа закона о национальной безопасности, то Северная Корея — это не страна, а антигосударственная организация. Я сейчас натяну сову на глобус, но, грубо говоря, Сеул смотрит на Пхеньян, как Киев смотрит на Луганск.

Да-да, абсолютно та же мне сейчас аналогия пришла в голову, когда вы сказали об этой ситуации.

Естественно, классический мирный договор между Севером и Югом невозможен, поскольку он ставит Север и Юг в равные стороны. А вот комплексное соглашение, которое включает в себя всех, немножко этот вопрос затеняет. Короче говоря, я ожидал, что на межкорейском саммите они все-таки примут отдельную специфическую декларацию, в которой подчеркнут более четко отсутствие враждебных намерений и конкретные меры, связанные с этим.

Фото: Korea Summit Press Pool / Reuters